|
| |
LV.
Надежда всегда до конца остаётся.
«Покуда мы живы, мы будем бороться!»
Известная реплика первопроходцев,
Прошедшая через года.
А в чём же ещё все мы ищем спасенья?
Когда уж не в силах снести напряженья,
Надежда, как клапан для снятья давленья
Вливает в нас сил иногда.
LVI.
Ну, кажется всё, наконец, прояснилось.
И вера опять в их душе укрепилась.
Но это, к несчастью, недолго продлилось.
Продолжим же чтенье опять.
«Терпенье. Терпенье. Ещё раз терпенье.
Я ждал. Я готов был к такому мгновенью.
Контроль над сознаньем. Контроль над движеньем.
Не смей. Нет, не вздумай кричать!
LVII.
Да, что же я лгу сам себе так ужасно!!!
Всё так же внезапно! И так же всё страшно!!
Всё вечером было отлично вчерашним!
Я ждал!!! Но не этого ждал!!!
Испанцы, проклятье, по прежнему живы!
Плевал на поступки я их, и мотивы.
Но штурман! Язык твой напыщенно-лживый!
Ты нас, как Иуда предал!
LVIII.
Вчера предо мной тут, в сердцах, распинался!
Божился святыми и в верности клялся.
Недолго салага такой продержался!
От трудностей жизни сбежал.
Его презираю, скажу откровенно.
Не мог даже смерти-то выбрать мгновенной.
Он так неуклюже вспорол себе вены.
Наверное с час умирал.
LIX.
Глупец! Ты теряешь последний свой разум!
Как смеешь писать ты подобные фразы?
Тебя на земле, за подобное, сразу
Послали б домой, отдыхать.
Земля..! Это сон! Я желаю проснуться!
Ты слышишь? Позволь мне к тебе прикоснуться.
Возьми мою жизнь, только дай мне вернуться!
Тебя, что б руками обнять!
LX.
И я, как ребёнок к тебе бы прижался.
И, слёз не тая, от души разрыдался.
О, мама! Поверь! Я с тобой бы остался.
Навек! До конца моих лет.
И ты бы вернула мне прежние силы.
И сердце моё от тоски исцелила.
И радость, и счастье опять подарила.
Но мы не увидимся. Нет.
LXI.
Не ты ведь, а я от тебя отказался.
Я, гордый успехом, с тобой не считался.
И, вдаль улетая, с тобой не прощался.
Прости, если сможешь меня.
Я вёсен твоих никогда не увижу.
И пение птиц, поутру, не услышу.
И с сыном, как встарь, не взбежим мы на крышу,
Чтоб встретить рождение дня.
LXII.
Я помню. Я помню. Посёлок уснувший.
Серебряный месяц в реке утонувший.
Далёкой собаки лай, эхо вспугнувший.
И яркое пламя костра.
Мальчишками, в детстве, ходили в ночное.
И там, в абсолютной тиши и покое,
Я в звёздное небо глядел над рекою
И грезил о дальних мирах.
LXIII.
Мне чудились знойные джунгли Венеры.
И Марса каналы, пески, кордельеры.
В разумную жизнь я полон был веры.
И звёзды манили к себе.
В мечтах я сражался в горах Альтаира.
На сотнях планет был спасителем мира.
Мне пели баллады в созвездии Лира.
Что я несравненен в борьбе.
LXIV.
Я вырос со звёздной мечтой в своём сердце.
Я помнил о том, что мне виделось в детстве.
Кружась на орбите, с Землёй по соседству,
Я ринуться дальше желал.
Ногами ступить на чужую планету.
Почувствовать веянье нового ветра.
И вот, получив предложение это,
Я сразу согласие дал.
LXV.
Довольно! К чертям эти сердца стенанья!
Пустые надежды. Пустые желанья!
Я славы хотел? Я так жаждал признанья?
Ну вот! Я своё получил!
Что завтрашний день принесёт, я не знаю.
И с сердцем тяжёлым дневник закрываю.
И, всё ж, об одном я молю и желаю,
Хватило б мне выдержать сил.»
LXVI.
Зачем человеку далёкие звёзды?
Зачем эта слава? Зачем эти грёзы?
Когда понимаешь – становится поздно.
До боли, до стона, до слёз.
И хочется, вновь оказаться в начале.
И, чтобы мы сразу, чем кончится, знали.
Тогда б повторили мы это едва ли.
О, знать бы ответ на вопрос.
LXVII.
И сколько исчезло бы бед и мучений.
И сколько бы приняли верных решений.
Скольких избежали б ошибок, лишений.
Когда бы вернуть, что прошло.
Но это лишь грёзы, фантазии, фразы.
Так не было, нет, и не будет ни разу.
Нельзя изменить нашу жизнь по заказу.
И то, что прошло, то ушло.
LXVIII.
Решенья от нас! И за них мы в ответе.
Закон нерушимый на каждой планете.
На каждой звезде. И на каждой ракете.
И в этом большая беда.
Пред нами осталось всего две страницы.
Бегут друг за дружкою слов вереницы.
В них страх и тоска переходят границы.
Как в полном стакане вода.
LXIX.
«КОНЕЦ… И на этом поставить бы точку.
И этим же словом закончить бы строчку.
Закрыть бы журнал… Небо!!! Дай мне отсрочку!!!
Хотя бы на несколько дней!
Будь проклят корабль, и звёзды и космос!
Будь проклят штурвал и беспомощный компас!
И эта планета, куда мы попёрлись!
И всё, что на ней и под ней!
LXX.
Не стоит она кораблей и флотилий.
Научных открытий, трудов и усилий.
И жертвы, которую мы заплатили.
Помчавшись вперёд, наугад.
На что мы надеялись? Что мы хотели?
Когда по сигналу туда полетели.
Мы думали будет сплошное веселье?
С почётом вернёмся назад?
LXXI.
Где те, кто надеялись вместе со мною?
Награду какому вручать мне герою?
Теперь нас осталось не четверо – двое.
Испанцы покинули нас.
Вдвоём, в гермошлюзе, открыли фиксатор.
Я их увидал сквозь свой иллюминатор.
Они, без скафандров, друг с дружкою рядом
Летели, как в вальсе кружась.
LXXII.
Окончу писать. Голова заболела.
Биолог, я слышу, опять заревела.
О, небо! Как всё это мне надоело!
А может мне тоже туда?
За провод, рукой, оголённый схватиться…
Иль с трапа в фотонный реактор свалиться…
Я сам не успею понять, что случится.
И кончится всё навсегда.
LXXIII.
Нет, нервы совсем у меня расшатались.
Всё чаще на крики теперь я срываюсь.
Всё чаще в поту, по ночам, просыпаюсь.
Уйти и забыть, что люблю?
И солнце, и Землю, такую родную.
Где запах цветов опьяняет в июле.
Где вся моя жизнь, о которой тоскую.
Я это в себе не убью.»
LXXIV.
История много хранит сумасшедших.
Дорогой потерь или страха прошедших.
Каков же тот путь? Их к безумью пришедших.
Осталось чуть-чуть дочитать.
«Так. Минус четыре. Начнём с астронома.
И штурмана, лучше б остался он дома.
Испанцы, и врач, и механик. Знакомо.
Сегодня их видел опять.
LXXV.
Они до сих пор за бортом. Не отстали.
На вечные веки нам спутником стали.
Гнилые душонки! Да, чтоб вы пропали!
Меня это бесит сверх сил!
Да, как они смеют так просто сдаваться!
Они по уставу должны подчинятся
Лишь мне одному! Я за это, признаться,
Их всех самолично б убил!
LXXVI.
Сначала хитрят, мол, мы будем с тобою!
Не бойтесь за нас. Мы владеем собою.
Всё будет о’кей. И с такою бедою
Нам справиться – плюнуть разок!
А сами отраву горстями глотают.
И вены казённым ножом разрезают.
И за борт, в чём мать родила, убегают.
Терпенью пришёл потолок.
LXXVII.
Со мною теперь лишь биолог осталась.
Увидев испанцев, слегка разрыдалась.
А после в каюту ко мне постучалась
И прежний пошёл разговор.
«Не всё – говорит – мы ещё потеряли.
Покуда вдвоём, мы ещё не пропали»
Поверил я ей? Убедился? Едва ли.
Я запер в каюте её.
LXXVIII.
Не буду я верить во лживые речи.
Не буду, как прежде так туп и беспечен.
Не дам, как другим ей себя искалечить.
Не дам ей покончить с собой.
Она убеждала, что это напрасно.
Что ясен её незапятнанный разум.
Я знаю. Я слышал подобные фразы.
Последнее слово за мной.
LXXIX.
Она и сейчас там рыдает за дверью.
Я хитрости этой, притворной, не верю.
Её при себе удержать я сумею.
Не будь я ей капитан.
О чём это я? Ах, конечно, я знаю.
Чего я хочу и о чём я мечтаю.
Корабль разверну. Курс назад просчитаю.
И вдарю во всю по газам.
LXXX.
Шесть лет. Это очень тяжёлая кара.
Шесть лет нахожусь я под этим кошмаром.
Но с ним я покончу единым ударом.
О, да! Я назад полечу.
Быстрее, чем свет разгоню звездолёт я
И он, через время, назад понесётся.
Возникнет Земля. И появится солнце.
О, да! Я такого хочу!
LXXXI.
И, как же я раньше не мог догадаться!
Осталось немного ещё постараться.
И вновь до земли я сумею добраться.
Я жить буду этой мечтой.
Я клятву завета кладу пред собою.
Отныне тогда я дневник лишь открою,
Когда направляем мечтой или судьбою,
Я вновь окажусь пред Землёй.»
LXXXII.
В странице последней всего два абзаца.
В бездонной тиши только тени таятся.
И клятве его не дано состоятся.
Вокруг пустота, тишина.
Чего же ещё человеку бояться,
Рассудок, когда перестал подчиняться,
Безумием сердце начнёт наполняться,
На грани реалий и сна.
LXXXIII.
Стираются чувства и мысли, и опыт.
Ни знанья, ни память уже не помогут.
Огромен. Глубок сумасшествия омут,
Не каждый вернётся назад.
Быть может поддержка от тех, кто нас любит,
Когда-нибудь снова рассудок разбудит.
За жизнь, и за веру цепляться побудит.
К спасению путь указав.
LXXXIV.
Но, если вокруг только чёрная бездна.
И ты в ней потерян, навеки, безвестно.
На помощь надежда тщетна, бесполезна.
В ушах только хохот и звон.
Кричи не кричи – ты один во вселенной.
Вокруг, корабля ненавистные стены.
И в них, отражаясь, затих постепенно,
Рассудок похитивший, стон.
LXXXV.
И бывший, минуту назад, капитаном,
Теперь лишь безумец, пленённый обманом
Своих же идей, в одеянии рваном.
Домой он вернуться желал.
Но, что же он ищет по гулким отсекам?
В которых он жил, когда был человеком.
Дневник пусть поделится с нами секретом.
Что он в нём ещё написал.
Исправлено: Вердек, 20 декабря 2009, 19:57Надежда умирает... вместе с тем кто надеется. |
|
