|
| 29 июня 2010, 20:30 |  |
|
| LV6 |
HP | |
MP | | Стаж: 12 лет |
Постов: 1122 |
|
Человек, который ест всякие железки
Сегодня весь день я ходил по парку и ел фонари. Многие не понимают, почему я делаю это. Кто-то говорит, что это просто переходный возраст - это в мои-то тридцать пять. Кто-то твердит, что это ранний кризис среднего возраста или средний раннего, не помню точно. На деле же эти слова ничего не значат. Я просто хожу по городу и ем всякие железки.
На днях я зашёл в кафе, съев висящий перед входом светильник. Вряд ли кто-то заметил утрату, ведь никто никогда и не замечал, что четыре десятка лет у входа пылится этот прекрасный документ эпохи. В кафе я заказал суп, который подаётся в чуть горьковатой металлической супнице и жаркое, подносимое на специальной почти серебряной тарелке. Когда я съел принесённое прямо вместе с подносом, официантка потеряла сознание. Порой такое случается с теми, кто не в силах меня понять. Сознаться, я не смог перебороть искушение и съел железную табличку с именем "Флоренс", прямо с её смешной белой шапочки.
Затем вновь долгая прогулка по городу: уличные фонари, вывески бакалейных лавок, ограды скверов, фрагменты скульптур. Бронза, медь, чугун, сталь, алюминий, олово. "Железки", как говорят окружающие - люди, глядящие на меня пренебрежительно, испуганно, смущённо. Каждый раз, когда я бреду по улицам города, в задумчивости пережёвывая декоративные гвозди или кусая припасённую с обеда вилку, на меня устремляются десятки негодующих, ошарашенных, порой даже злобных взглядов. Ничего удивительного в этом нет, ведь я иду среди них, не понимающих ни себя, ни мира вокруг. Они не видят смысла в собственной жизни, и существуют в силу какой-то привычки, слепого упорства. Думают о том же, о чём и все, смотрят туда же, куда и все - даже взгляды у них у всех почти одинаковые. Среди этих людей я выгляжу странным, инородным телом, ведь я нашёл своё место в мире. Это до смерти пугает окружающих. Все глядят на меня с недоверием, страхом, грустью, словно я носитель некоего сокровенного знания, главной тайны мироздания. Только почему-то ко мне не тянутся, как к пророку и мудрецу, а шарахаются от меня, как от зачумлённого. То-то им будет стыдно, когда поймут, как ошибались.
Я прошёл несколько кварталов, уплетая солёные подшипники - моё первое кулинарное увлечение, которое я открыл ещё в детстве. Мне сразу вспомнилось, как на меня посмотрели родители, узнав, что я съел велосипед. Мне было, должно быть, лет двенадцать. Никто ещё не знал, куда пропадают колокольчики с дверей, столовые приборы и набойки с ботинок нашего соседа, ирландского чечеточника Майкла Флэтли. И вот родители, узнав о моём тайном пороке, почли за должное поставить меня на путь исправления. Блинчиками с шоколадом, сэндвичами с тремя сортами мяса, стейками, вафлями, имбирными пряниками. Я перепробовал кухню всех континентов, прежде чем окружающие поняли, что дело вовсе не в кулинарии. "Наш сын глубоко болен",- решил мой отец, и подговорил всех соседских мальчишек, чтобы они помогали моему выздоровлению советами, личным примером. Они напоказ жевали листья салата и старались вести себя как самые усреднённые жители Земли, хоть это и не требовало от них большого напряжения. Однако, друзья не могли на меня повлиять. На игровую площадку меня перестали звать после инцидента с перегрызенными крепежами качелей, а дорогу на стадион и вовсе держали от меня в секрете, ведь спортивные снаряды, футбольные ворота и баскетбольные кольца были слишком им дороги. Когда я приходил к приятелям в гости, мне подавали еду в одноразовых тарелках и боязливо косились на меня, словно ожидая, что в отсутствии "железок" я начну поедать пластик. Именно тогда я понял, как неглубоки познания людей друг в друге, а уж тем более в самих себе. Любое отклонение сперва считалось чудачеством, затем болезнью, и, когда уже не находилось исцеления, признавалось аморальным и беспричинным преступлением против всего рода человеческого. Меня не понимали и не пытались понять. Хотели излечить, изолировать, разобрать на части и собрать обратно, да так, что бы из меня получился, наконец, "нормальный человек". Ничего не вышло. Врачи качали головами, сотрясая седые кудри, представители правоохранительных органов и пожарной части крутили пальцем у виска - нигде было не получить ответ, что же со мной не так, что за хворь меня объяла, что за врождённый недуг сделал меня "таким".
В тот день, когда все надежды окружающих на исправление моей духовной кривизны отпали, я вышел на улицу и до ночи гулял по городу, поедая всякие железки. Я не считал нужным скрывать то, каким я был, и каким остаюсь до сих пор, я не видел смысла в осуждающих криках и всеобщем замешательстве. Я спокойно гулял, слушал бряцанье, клацанье и громыхание мира, и упивался окружающей красотой, отдаваясь ей целиком. В этот день я понял, как устроен мир. Жизнь неожиданно обрела смысл, и все события, до того необъяснимые, выстроились в строгой последовательности, столь стройной, столь гармоничной, что жизнь зазвучала как фортепьянная соната. Жаль, что эту музыку слышал только я. Для остальных существование человека, должно быть, всё ещё звучало уродливой какофонией.
Придаваясь воспоминаниям и доедая последние подшипники, я свернул на площадь, ведомый волшебным, едва различимым звоном из магазина часов мистера Хоупера. Люди как обычно носились по тротуарам, обгоняя собственный крик, а аппетитные автомобили коптили едким газом и без того душный город. В общей суматохе мой взгляд выделил одного человека, неуместно-неподвижного, стоящего у витрины лавки старьёвщика. Взгляд этого человека сиял понятной лишь ему одному радостью и я, заинтересовавшись, подошёл поближе, что бы разглядеть то, что столь поразило этого странного человека. На витрине покоились разные деревянные безделушки и книги, не представляющие никакой ценности, а посередине, в окружении бесполезного и бессмысленного старья, стояли два литых подсвечника. Прекрасные, тяжёлые даже на взгляд, с изящными изгибами и фигурами животных, выступающими из их бронзовых тел, они казались сокровищем, скрывающимся у всех на виду. Человек у витрины облизнулся, приложив ладонь к стеклу, как раз напротив подсвечников и, словно заметив, что мой взгляд тоже прикован к ним, обернулся и услышал мои слова: "Я вас понимаю".
Поддавшись неожиданно возникшему чувству родства, человек передо мной просиял, и стал рассказывать мне, сколь долго он бродил по городу один, считая, что лишь одному ему открыты тайны вселенной, что только он способен понять мир и себя в этом мире. В восторге от такой чудесной встречи, я вновь хотел сказать сокровенное "понимаю", но осёкся, как только он произнёс: "Я ведь тоже хожу по городу и ем всякие стекляшки".
Я не смог произнести ни слова, наблюдая, как человек смотрит в витрину, за которой скрывается простая и очевидная красота, но не видит дальше блестящего стеклянного прямоугольника, скрывающего прекрасное.
А человек, поедающий стекляшки, любовно водил пальцами по витрине и продолжал говорить, легко и весело, словно произносил простую и очевидную истину. Он говорил о том, что в его страсти заключено некое откровение, которое ему повезло усвоить, какая-то тайна, ведомая, как раньше казалось, только ему. Он сравнивал эту тайну с поэзией, с красотой - невероятно естественной, "своей", идущей от тела и соприкасающейся с самой живой, мудрой и прекрасной стороной мира. И виделась ему эта красота столь простой в своем великолепии, что можно расплакаться, узрев её, потому что в ней были все тайны, вся истина и вся радость вселенной.
Я слушал этого человека, кивал, улыбался, отвечал на его вопросы, ответы на которые он сам давно знал. Я говорил с ним и соглашался, что мы "похожи", но прекрасно понимал, что передо мной сумасшедший. Чёрт побери, он ведь ест стекло! И этот безумец с жаром рассказывал мне о той "правде", что открылась ему, словно я один во всём мире был способен его понять. Но я его не понимал. Он, поначалу показавшийся мне разумным, тоже прибывал в заблуждении, хоть и был искренен в своей глупости, в отличие от других. Мне стало даже жаль человека, поедающего стекляшки, ведь он так был похож на меня.
И тут я испугался. А не выгляжу ли я со стороны точно таким же безумным, фанатичным, как этот любитель хрустальных бокалов, стеклянных уточек и изысканных люстр? Может моё искреннее понимание жизни, наслаждение жизнью, выглядит так же смешно, глупо или пугающе?
Когда мой собеседник вынул из кармана елочный шар и, словно яблоко, надкусил его, я поспешил распрощаться, объяснив, что тороплюсь на собрание кооператива стеклодувов. Он пожал мне руку, понимающе кивая, и ещё долго глядел мне вслед, пока я удалялся через площадь, к старому парку с прекрасными старинными оградами и фонарями, единственными, кто способен прогнать мою тоску.
Угораздило же меня попасть в этот странный мир, думал я, где куча чудаков ходит по яйцеобразной планете, не в силах друг друга понять. Хотя, если быть честным, никто и не пытается. У каждого находится своя "правда", своя полуправда, недоправда. Самое странное, что каждый из них... из нас прав. Но все мы не правы вполне.
Жаль, конечно, но мозаика из груды фрагментов - то плоских и круглых из мягкого картона, то объёмных и угловатых из гофрированной стали - всё никак не может собраться. И мы, разномастные кусочки, мнящие себя целым, продолжаем бродить, не в силах убедить других, что мы одни способны сложить величайшую головоломку во вселенной.
Может когда-нибудь всё изменится. Я подожду. В музыке, что я слышу, в скрежете и лязге шестерёнок планеты я буду медленно бродить по городу, наслаждаться спокойным течением жизни и есть всякие железки.
Вам меня не понять. Все вы сумасшедшие.
Исправлено: late_to_negate, 29 июня 2010, 21:33Почтальону мало иметь ноги. Есть ещё голова, выражение лица которой имеет большое значение. |
|
|
)))))))))))))
