|
| Я прочту тебя полностью... |
 | Okami |
 | мысли |
|
| |
Фууууух...
Ну скажем так для начала я планировала совершенно другой рассказ, но идея полетела вместе с ноутом.
Совсем недавно пришла мысль о другом и написалось всё довольно легко. Может быть немного откровенно, но уж осень хоселося >,,,<
Названия у рассказа нет, потому что слово "Воскрешение" использовать низзя.
Наслаждайтесь, если найдёте чем =)
««Всякое живое существо с момента своего рождения борется за жизнь, не переставая: как только оно прекращает оно дохнет», – так ты говорила мне. Как сейчас помню: мы лежали на кровати ещё не до конца отошедшие от экстаза. В тебе как всегда в такие моменты проснулся величайший мудрец и философ. Ты говорила редко, но в эти моменты слова текли потоком чистого разума.
«Миру не нужны безвольные слабаки, влачащие бесцельное существование. Если ты не найдёшь смысл, реальность найдёт его за тебя, но если у тебя нет воли к жизни – она тебя просто задавит…»
Где ты сейчас? Что с тобой? Мы разошлись, когда меня стало откровенно напрягать вечная тишина, царившая в доме. Господи, какой же врединой ты тогда была! Откровенно ненавидела моих друзей, но никогда не озвучивала этого: только строила всякие подлянки и мне и им. Да и общались мы с тобой только через аську и записками на холодильнике! Доходило до такого идиотизма, что сидели в разных комнатах и ожесточенно барабанили по кнопкам. И всякая сора, когда я уже порывался разбить клавиатуру о стену, кончалась одинаково: ты с характерным щелчком складывала ноутбук, тихо шла в «мою комнату», и там мы занимались любовью… а после я слушал… слушал и наслушаться не мог!
«Нельзя сдаваться… люди сдаются и погибают… Можно даже не умирать в физическом плане достаточно в моральном, но ты уже не восстанешь никогда… Хотя, наверно, бывают случаи…»
Сначала мне даже нравилось: это было так забавно, что девушка не напрашивается на комплименты, не рассказывает глупые истории из жизни. Нет этих постоянных повторений, неизвестно откуда взявшихся в рассказах людей… После моей бывшей, повернутой на общественной жизни и постоянно голдящей без умолку, ты была похожа на чистого ангела… Ты никогда не вредничала, когда обстановка была серьёзной, ты никогда не отказывала, если дело касалось секса, но ты молчала, будто дав какой-то старомодный обет!
И я всё-таки сорвался и начал всё бить в комнате, после очередного письменного «диалога», а когда ты тихо зашла в комнату, дабы усладить моё вновь взбунтовавшееся эго, я заорал, чтобы ты убиралась из дому, что между нами нет ничего общего и никогда не было, всё кончено… наверное я вёл себя не так как следовало бы мужчине, но ждать и смотреть, когда ты осознаешь, что я к тебе давно уже охладел было адом. Потом ты сидела и плакала, но так и не сказала ни слова…
Наверно, я был тем смыслом, что нашла для тебя реальность? Наверно, я был тем единственным, кто слышал твои мысли? Иногда мне кажется, что ты вообще ни звука не издавала, а все эти слова звучали во сне или я их сам выдумал…
Ты ушла, а я окунулся в грохот жизни бессмысленной и дерзкой до безобразия. Я возненавидел тебя: ведь ты не сделала, ничего, чтобы остаться рядом… но сделал ли я что-нибудь?
Я говорил! Я говорил, чёрт возьми, за нас обоих! Наполнял вечера за чаем беседой, рассказами! Молчать постоянно нелегко, но каждый день говорить о чём-то новом – невозможно!
Я до последнего боролся с этим тупым раздражением, я, чёрт побери, даже с психологами общался!
Я любил! Любил тебя, как мог и пока мог, потому что твои мысли, написанные в цветном окошке программы, казалось, дополняли мои, сливаясь во что-то интересное, новое… мне так хотелось, чтобы это виртуальное общение переросло в физическое, когда люди смотрят друг другу в глаза, а не в экран мониторов.
«Самоубийцы – это чудовища, извращающие понятие жизни, даже самовлюбленные эгоисты по сравнению с ними – ангелы… Ты знаешь, кто останется после конца света?» - ты так часто перескакивала с одной темы на другую внезапно без переходов, что казалось, ответы действительно сокрыты в предыдущих словах. Я недоуменно ответил тогда: «Думаешь эгоисты?», а ты только улыбнулась. «Не знаю, но только не самоубийцы, это точно».
Я знаю, что даже в тот момент ты не решилась бы на этот шаг. Ты слишком боишься смерти… но горит ли ещё свет в твоих глазах?
Чёрт, неужели так сложно было выплёвывать из себя хотя бы пару десятков слов каждый вечер? Какой-нибудь бессмыслицы типа «А на парах сегодня…» или «у меня на работе»…
«Слова – это то, что нам дарено, мы должны их беречь. Такая великая сила не должна тратиться понапрасну», - я нежно глажу холмик твоей груди, но ты как будто и не замечаешь ласки. «Словами можно сделать всё, что не могут сделать руки…»
Мне не должно быть больно! Это кто-то другой, чёрт побери, должен страдать, а не я! Я сам всё это закончил! Я сам сказал «Хватит!»…
«Я люблю тебя…» - ты касаешься губами моего подбородка и немного морщишься. На следующий день с утра на холодильнике будет висеть зеленый стикер с надписью «Побрейся!», но сейчас ты касаешься моих губ, и мы продолжаем этот древний танец любви, выдуманный далеко не нами, манящий и по-своему вдохновенный.
Наверно, мне просто нужно тебя ещё раз увидеть. Ещё раз заняться с тобой любовью и ещё раз послушать. Наверно, если бы тогда я не прогнал тебя сразу, а дал настроиться на разговор и всё сказать, мне бы сейчас было гораздо легче. Всё что я хочу – это найти оборванный краешек линии нашей совместной жизни и вернуть его на место.
Адрес я не менял и график на работе тот же. Я бы сам к тебе заявился, но твои родители отказались со мной общаться и уж тем более давать твой адрес.
Пожалуйста, один раз, хотя бы один раз!»
Костя мутил на кухне ужин. Когда-то в студенческие годы они в общежитие называли это «яичницей по-общежитски». Вариаций ингредиентов было множество, но результат всегда выглядел практически одинаково. Иногда, когда в гости заваливался брат в увольнительную, он гордо именовал это «омлетом». Они сидели на кухне, ели из одной сковородки и смеялись, и ещё Миша обещал его как-нибудь накормить «кашей по-солдатски».
Он выключил газ и уже нарезал хлеб, когда раздался звонок домофона. У Михаила не был привычки извещать о своём приходе заранее. Он звонил обычно, если при себе была наличность, дабы спросить, не надо ли что-нибудь купить, но если денег тю-тю, то вваливался без предупреждения. Костя брата любил и таким, тем более перспектива ужинать не в одиночестве порадовала. Он подошёл к домофону, снял трубку и даже не спрашивая нажал на кнопку с ключиком. Только потом подумал, что зря и поспешно приложил трубку к уху. Протяжный сигнал оборвался, он различил чьи-то шаги, а после подъездная дверь закрылась. Аппарат отключился. Это могли быть и какие-то левые люди, позвонившие только для того, чтобы попасть в подъезд, но он всё равно повернул, торчащий из замка ключ: теперь, чтобы зайти в квартиру, достаточно было надавить на ручку входной двери.
Он пошёл на кухню, и переставил дымящуюся сковородку на стол, подложив доску, хлеб переложил туда же, включил чайник и сел на стул, ожидая незваного гостя, решив, что если в течение двух минут тот ничего не даст о себе знать, он примется за еду, а после ужина повернёт ключ обратно.
Мишка скорее всего будет один. Он иногда приводил Катерину, но только в те редкие случаи, когда к той приезжали родственники, и всегда предупреждал чуть ли не с утра, прося брата немного прибраться дома.
Костя улыбнулся: сядут, поедят, ему расскажут два десятка историй о том, что случилось со служивым за последний месяц, он поведает о паре случаев с работы. Может потом сгоняют вниз за пивом и станет ещё веселей…
Тихий шелест и цокающие по кафелю порога каблуки были совсем несвойственны тяжело ступающему немного неуклюжему брату.
У Кости даже дыхание перехватило…
Он слышал как шуршит снимаемый пуховик, как гость шмыгает носом. Сколько там на улице? Минус двадцать вроде, но никак не теплее.
Костя писал ещё осенью, а сейчас конец января, хотя чёрт его знает – он писал на старый ящик. За год она могла сменить сотню. А может это всё тот же сон, повторяющийся десятки раз с тех самых пор как он нажал на кнопку «отправить».
Лёгкие ножки распрощались с сапогами и направились на кухню – единственная комната, где горел свет. Костя сидел к двери боком. Он отвернулся к окну, как только заметил какое-то движение. Если это сон, то пусть продлиться подольше. Мужчина прекрасно знал: всё оборвётся, когда он станет вглядываться в её лицо и пытаться услышать дыхание.
Гость, а точнее гостья, ещё раз шмыгнул носом. Костя прямо слышал, как она смотрит на сковородку, на его затылок, на своё отражение в окне.
А после она подошла и как последняя стерва приложила ледяные ладони к его шее, забираясь за шиворот.
Он вздрогнул, но и звука не издал. Зато ощущение, что это очередное наваждение мигом испарилось. Костя посмотрел на неё, отраженную в окне, потом задрал голову и посмотрел на неё настоящую.
«Хотя бы ещё один раз…»
Перед ними двоими вновь раскрывалась вечность. Он так же понимал каждый её жест, каждый взгляд, а она всё так же не говорила ни слова, но ровно до тех пор, пока они не добрались до кровати, пока она не поцеловала его в чисто выбритый подбородок, а после в губы.
Замерзшие руки гуляли под его футболкой. Ступни тоже ледяные… Согреть! Он забирается под одеяло и тащит её за собой. Никакого сопротивления, только пара кусающихся поцелуев. Только гибкое тело рядом. Оно скоро распрощается и с джинсами и со свитером. Оно снова наполнит мир чем-то первобытным и прекрасным. Она будет принадлежать только ему, а он только ей…
Через пару часов Костя с огромным аппетитом уплетал уже остывший раскисший омлет, а она сидела на подоконнике в его футболке, пила горячий чай и говорила, но не тем мистическим полушепотом, который напоминал голос шаманки впавшей в транс, а просто задумчивым и тихим.
- Пятница вечер, а ты здесь совсем один?
Он мог бы, наверное, не отвечать. В одном он был прав: стоило ей только появиться, как ему сразу же стало легче… Костя не знал, как долго продлиться это состояние, но сейчас это было неважно… Он превратиться в слух и просто наглотается этого наркотика столько, сколько сможет. Парень только сейчас понял, что все эти месяцы – это была тупая ломка.
Футболка смялась на её груди, очерчивая округлые формы, из-под нижнего края показывалось цветастое бельё. Ведь знает же, что он ненавидит все эти детские труселя, но всё равно надела. Господи, какой же врединой она была!
- Я там внизу подумала, что ты ждёшь кого-то… - её усталый взгляд обратился на него. Костя как раз собирался отомстить за цветастое безобразие и тянулся к сигаретам. Он демонстративно, не спеша достал одну и зажёг спичку, глубоко затянулся, да так что одна восьмая мигом превратилась в пепел. Он очень редко курил, он знал, что ей это оооочень не нравится. Девушка поморщилась. Костя невольно представил маленький салатовый листок на холодильнике, где чёрным маркером начиркано: «Бросай курить!»
- Никого я не жду…
- У тебя же каждую пятницу толпа собиралась… где все?
- Мишка снашивает армейские сапоги, Андрей и Люда в Испании катают медовый месяц, у Лёхи завал на заочке – разгребается…
Девушка молчит и не перебивает и вот уже всё вернулось на круги своя: он говорит, а она молчит. Мужчина, изредка затягиваясь, рассказал ей ещё о паре приятелей. А потом замолчал. Тишина кухни наполнялась только её сопящими попытками отпить обжигающий чай и их общими вдохами и выдохами.
А после он сказал какие-то уж совсем нелепые слова:
- Пророчествуй, жрица. Что же ты не одаришь меня парой мудростей на сон грядущий?
- Мертвецам не нужны слова, но ты уснёшь ещё не скоро… - она сделала таки приличный глоток чая. Потом оглядела кухню так, будто в первый раз увидела. – Сколько их здесь без меня было?
- Ни одной… - Костя не знал поверит она или нет. Это единственное в чём он не был уверен в этот вечер.
Её губы сказали:
- Что-то не верится…
А глаза прошептали: «Но похоже на правду…»
Костя встал и забрал у неё кружку с чаем. Он сделал пару глотков, замешивая цветочный аромат кипятка с горечью сигаретного дыма.
- Так что же у нас по плану и почему я не усну?
- Потому что мертвецы не спят…
- Так вот почему у меня бессонница? – чёрт побери он уже шутит, действительно пытается представить ситуацию в более комичном свете и она улыбается…
- Не беспокойся – этой ночью ты уже будешь спать как новорожденный младенец…
Костя отодвигает прядь её вьющихся темных волос с плеча, оголяя шею… обнажая белый шрам в районе гортани… Прикладывается к нему губами, ставя кружку на подоконник. Девушка вздыхает чуть глубже, её руки ерошат ему волосы на затылке…
Они просто повторят ещё раз и посмотрят, что из этого выйдет, наверное, это правильно…
Косте на работу надо было к девяти, и будильник как всегда зазвонил в половину. До офиса было десять минут ходьбы, чему он был несказанно рад. Девушки нигде не было.
«Наверно, ещё один сон… » - почти озлоблено подумал он и направился в ванну. Сырое полотенце висело не на своём месте. На полу остались мокрые ещё не высохшие следы небольших ступней, что весьма озадачило… «А может и нет…»
Он умывался недолго, но всё время пытался вспомнить вчерашнюю ночь… Она снова говорила что-то о смерти и жизни, при этом ни на мгновение не останавливаясь в своих похотливых действиях и не оставляя его страстных порывов без ответов. Чёрт, от одних воспоминаний всё сводило. Кровь прилила к лицу и бушевала внизу живота, когда он вышел из ванной комнаты и направился на кухню.
Грязная сковорода стояла на столе, неубранный хлеб за ночь успел засохнуть и затвердеть… Костя направил посуду в раковину (вечером придёт – помоет), а хлеб в мусорку (сухари он терпеть не мог).
Он вернулся в комнату и быстро нацепил, то в чём был на работе вчера, потом подумал, что не плохо бы было перехватить чего-нибудь перед выходом, а то торчать на работе до обеда даже не поемши было уже привычно, но всё равно неприятно. Костя вспомнил про молоко, купленное вчера для омлета, и пожалел о выброшенном хлебе. Прошёл в коридор и остановился перед холодильником.
На белоснежной двери, украшенной лишь парой магнитиков, подаренных на каких-то рекламных акциях, кто-то с невыразимым кощунством написал чёрным и уж точно перманентным (если она и гадила, то только так, чтобы подлость была долговечной) маркером четыре строчки текста.
В первой был написан сотовый телефон.
Во второй номер ICQ.
В третьей название нового почтового ящика (он так и не спросил, что заставило её заглянуть на старый).
Четвёртая гласила: «I’ll be back! О,О (Я ещё вернусь! (Строю страшные глаза))»
«Ну прям всё предусмотрела…» - Костя достал мобильный и по быстрой забил телефон в записную книжку, заодно в заметках записал номер аськи. Звонить бессмысленно – всё равно не ответит, но если начальника сегодня не будет, он сможет написать ей пару строчек, а даже если и будет – поперекидываются смсками.
Из входной двери торчал ключ, так и не возвращённый вчера в начальное положение. На пороге остались грязные разводы от её сапог. И Костя снова будто увидел как она стоит рядом с той самой лужей у подъезда, в которую он вчера по пути домой чуть не навернулся, и ожесточенно минут пять пачкает красивые замшевые сапожки в сером снегу, загребая побольше осколков грязного льда на носки… Она умела мстить по мелочам и получала от этого искреннее удовольствие. Мужчине это даже нравилось.
Он улыбался, когда закрывал за собой входную дверь, он смеялся, когда бежал по лестнице, он, чёрт побери, гоготал как сумасшедший, когда выпрыгнул из подъезда на морозный воздух.
Мир был прекрасен и чист. Белый от выпавшего снега и чертовски холодный для ещё одного новорождённого. Но ближайшие десять минут до работы он выдержит, он поборется за существование как всегда… ведь теперь был смысл, и до вечера он точно останется!За любой кипиш окромя голодовки! |
|
Занятно, живо. Правда большей частью тут рассказ идет не о самом дереве, а он людях. Показалось несколько однообразно, ставлю 4.