|
| |
День доброй Ненианы
"Эньягард - 7 км. Эньягард - 3 км. С праздником вас", гласил выцветший указатель на придорожном столбе. Невесомые хлопья снега плавно опускались на столб, на указатель, на понурые кроны гинкго, развесистые перистые папоротники и просто на землю. Ксанвьер раскрыл зонт.
Дороги в Риганхейме, как правило, скверные, даже на населенном севере страны, не говоря уж про крайний юг, где полгода снег, а полгода грязь. Высокое начальство по дорогам не ездит, оно летает воздушными кораблями или сразу телепортируется на место, поэтому чинят дороги редко и плохо, а уж в южных префектурах да вне больших трактов любой ремонт - событие исключительно. Если большую дорогу на городок Эньягард латали хотя бы несколько лет назад, то коротки проселок такой чести в этом столетии не удостаивался. По существу, это была просто большая тропа через лес, разъезженная тележными колеями, да и те были раскисшие и обваленные - ездили тут мало.
Сейчас Ксанвьер колебался: идти по большой дороге или же по проселку через холмы. Большая дорога была безопаснее, проселок обещал короткий путь. Осторожность и лень в Ксанвьере вступили в легкую потасовку. Лень победила, и Ксанвьер потрусил по проселку.
Эньягард когда-то славился своими серебряными рудниками. Эпоха славы у этого города была лет двести или двести пятьдесят назад, когда в стране начался магопромышленный подъем, и на юге очень кстати нашли залежи серебра - металла весьма магического. Тогда за счет горняков и старателей, наводнивших южные города, население южных префектур чуть ли не удвоилось. Лет за сто основные рудные залежи у поверхности исчерпали, рыть глубже было под силу только крупным компаниям - серебряная лихорадка закончилась, и юг снова обезлюдел. В пору расцвета в Эньягарде было тысяч десять или пятнадцать не очень постоянных жителей, сейчас там жила от силы тысяча - в основном потомки разбогатевших на серебре старателей, не пожелавших отсюда уезжать.
Через полчаса Ксанвьер пожалел о том, что пошел по проселку. Через час он пожалел об этом очень сильно. Три обещанных указателем километра вроде как уже были отмеряны ножками Ксанвьера, а города все еще не было видно; проселок вилял в холмах, снег то прекращался, то снова сыпал хлопьями на зонт.
- О! - сказал Ксанвьер, заметив в стороне от дороги сгорбленную человеческую фигуру. - Местный житель!
"Местный житель", точнее, жительница - старенькая бабушка - скрючившись в три погибели, собирала по снегу кедровые ветки. Уже довольно увесистая вязанка на согнутой в дугу спине свидетельствовала о том, что занятием этим бабуся занимается уже достаточно долго.
- Здрасте. - сказал Ксанвьер, встряхивая зонтом, на котором уже образовалась небольшая снежная шапка. - А далеко мне до Эньягарда?
Старуха подняла голову и исподлобья посмотрела на пришельца. Ксанвьер вздрогнул. Более страшной и неухоженной старухи он в жизни не видел - лицо сморщенное, как печеная картошка, да еще все в бородавках и язвочках, глаза запавшие, в приоткрытом рту два или три зуба, нос крючком. Прямо-таки лесная ведьма - из тех, что заманивают маленьких муглов в пряничный домик и там съедают, закусывая пряником. Ксанвьер в ведьм не верил. Впрочем, он на всякий случай все равно взял зонт покрепче - в рукоятке зонта было скрыт длинный и очень острый стальной клинок.
- Да вот... прямо за поворотом и увидишь. - прошамкала "ведьма", показывая по дороге кривым пальцем, и все страхи Ксанвьера моментально развеялись. Просто потрепанная жизнью пенсионерка из удаленной префектуры, какие уж там ведьмы в пряничных домиках?
- Спасибо! - радостно ответил Ксанвьер, возвращаясь на проселок. "Ведьма" что-то пробурчала ему вслед и продолжила собирать ветки.
Она была совершенно права - еще поворот, и с холма Ксанвьер увидел черепичные крыши Эньягарда и остроконечную крышу местного храма Огня, украшенного по скату кедровыми ветками.
* * *
Ксанвьер, надо сказать, числился в то время в членах Купоклуба, не располагая, правда, никакими существенными капиталами. Числиться в клубе было легко и приятно, но положение Ксанвьера было уж очень неустойчиво. Долго жить за счет компании богатых муглов, на деле будучи не богаче официанта на клубном собрании, он не мог - хотя и очень хотел. И вот несколько месяцев назад Ксанвьер выискал в магазете неприметную новость о том, что в какой-то там давно заброшенной шахте под Иисом Секундус снова нашли руду. Ксанвьер, не первый уже месяц проедавший обеды Купоклуба, думал, думал и придумал.
- Заброшенные шахты - это золотое дно. - объяснил он собранию Купоклуба. - В Риганхейме, особенно в удаленных префектурах, полно шахт, закрывшихся двести или триста лет назад, или даже еще во время луддистской революции. Не исключено, что в некоторых все еще есть неисчерпанные запасы металлов или полезных ископаемых. Мы можем просто купить шахту, оплатить геологоразведку, и, если в шахте все-таки будет, например, золото - продадим ее, и все расходы окупаются двадцатикратно. Кроме того, можно организовать свою горнопромышленную компанию, взять в лизинг оборудование, нанять рабочих, инженеров и все, что угодно, а самим сидеть и получать деньги. Это намного дешевле и веселее, чем строить свою собственную шахту.
- А если золота там не будет, купо? - резонно возразили ему члены Купоклуба. - Шахты просто так не забрасывают. Вполне вероятно, что никакого золота там нет, и у нас будет только яма в земле, купо, у дарга на куличках.
Ксанвьер уже успел обдумать и это.
- На нашей стороне статистика. - заявил он. - Учитывая низкий уровень геологоразведки в те времена, когда шахты были заброшены, довольно высока вероятность того, что рудные залежи в данных шахтах были исчерпаны не полностью. Если вероятность найти в шахте золото составляет 10%, мы можем купить десять шахт, и в одной из них точно будет золото - все равно будем в прибыли.
Купоклуб одобрительно закивал и принял резолюцию о финансовой поддержке идеи Ксанвьера. Ксанвьер обрадовался, но рано.
- Зачинщику - первый купо-кнут. - сказали муглы, и Ксанвьер с пачкой денежных поручительств Купоклуба отправился в вояж по провинции - скупать заброшенные шахты. Именно так его и занесло в Эньягард.
* * *
- Номер на четыре дня. - решил Ксанвьер перед стойкой трактира.
- Конечно, уважаемый. - закивал трактирщик, вытирая руки мокрой тряпкой. - Они все пустуют, выбирайте, какую хотите. Межсезонье же.
В трактире стоял крепкий запах смолистых кедровых веток; под ногами валялись шишки и хвоя, на проходе - пивные бочонки. С кухни вкусно пахло выпечкой; в зале сидело с полдюжины эньягардцев - курили, болтали, пили пиво. С улицы доносились веселые крики детворы. За окнами надвигались бледные южные сумерки.
- Предпразничный день. - объяснил трактирщик. - Все моем, чистим...
- Что за праздник? - заинтересовался Ксанвьер.
- Местного значения. День доброй Ненианы.
- А-а. - без особого интереса ответил Ксанвьер, подумал-подумал и решил сразу взять быка за рога. - Я торговый агент. Интересуюсь недвижимостью. Землей, точнее.
- А-а. - тем же тоном ответил трактирщик. - Ну, у меня только трактир плюс огород, продавать ничего не собираюсь.
- Нет, я по горному делу. У вас же шахтерский город.
- Только добычу прекратили еще тогда, когда дедушка мой под стол пешком ходил. - заметил трактирщик.
- Ничего, меня интересуют подземные сооружения.
- Уважаемый - старатель? Без толку, все еще при моем дедушке вырыли.
- А я вот все равно хочу купить. - сказал Ксанвьер. - К кому обращаться?
- К доктору Лурму. - решил трактирщик. - Он у нас исполняет обязанности регендария, ну он больше по врачебной части, конечно, но все бумаги у него.
- У него есть приемные часы?
- Само собой. Но если острые боли или еще что, он принимает в любое время. Доктор - не добрая Нениана, конечно, но врач очень хороший...
- Нет, я на прием как к регендарию. По бумагам.
- А, по бумагам - так вот же он сидит. - трактирщик показал в зал. - Доктор! А доктор! Тут к вам уважаемый мугл из столицы!
В зале полный усатый мужчина поднялся из-за стола и замахал рукой.
Ксанвьер вздохнул, отдал зонт и ранец муглихе-горничной и пошел в зал к доктору Лурму.
- Продать-то можно, только никакого проку не будет. - сказал Лурм. - Зря деньги потратите. Все рудные жилы выработаны подчистую еще в прошлом веке. Живем с ремесел и сельского хозяйства, неплохо живем, кстати.
- А нам они и не для разработки. - весело соврал Ксанвьер, хрустя выпечкой.
- А для чего тогда?
План у Ксанвьера был продуман. Если сказать, что он надеется вести разработку - шахты очень и очень поднимутся в цене, поскольку такие надежды появятся и у местных. Если, например, покупать шахты для складирования магичных отходов - местные жители будут против, и шахты откажутся продавать. Это все уже были пройденные этапы.
- Мы их покупаем как подземные сооружения для транспортировки в Гвару. - сказал Ксанвьер. - Подвалы и погреба тоже можно, но интересуют более глубокие и многоярусные.
- Для транспортировки? - удивился трактирщик, также подсевший за стол.
- Ага. Современные телепортационные маготехнологии. Видите ли, вместо того, чтобы копать новые ходы в земле, можно купить старые, ну, вы понимаете - куб земли вместе с шахтой - и портальным образом перебросить в Гвару. Тут есть кое-какие проблемы транспортного характера, в основном с дисперсной конвергенцией алеф-минус-фаустионного состояния, но при должных затратах это вполне осуществимо.
Собравшиеся вокруг стола эньягардцы закивали, делая вид, что все поняли.
- У нас просто королевский тендер на строительство подземного комплекса в предместье Гвары для складских и промышленных целей. - пояснил Ксанвьер. - Вот мы скупаем по всей стране шахты, коллекторы, резервуары и тому подобное. Перемещаем их в одно место, соединяем ходами, укрепляем, прокладываем камнем - получается отличный подземный город. Главное, чтобы покупаемые помещения были более-менее чистые, а то вот мы весной купили в Иисе Секундус больше километра старой канализации, переместили... а там такой запах оказался внутри, что на отмывку потратили денег больше, чем на покупку и перемещение. Вот. Так что я хочу купить шахты.
Эньягардцы засовещались. Идея им нравилась. В конце концов, что бы ни взбрело в головы столичным муглам-сумасбродам, деньги светили хотя и скромные, но вполне реальные. Ксанвьер, со своей стороны, тоже был не в проигрыше: если в шахте нашлось бы серебро, можно было заявить, что она такая ценная, что "перемещать" ее никуда не надо, а если серебро бы не нашлось, можно было бы потом сделать покаянную мордочку, сказать "извините, ваш район удаленный, шахты перемещать далеко и дорого, если хотите, можете купить их обратно". На последний случай у Ксанвьера тоже был план - в процессе геологоразведки можно было бы подбросить в шахту пару самородков и продать ее назад эньягардцам втридорога, как все-таки не иссякшую.
- Ладно. - сказал доктор Лурм. - Сегодня день предпраздничный, ничего обсуждать не надо. Давайте так: послезавтра с утра вы придете ко мне, мы посмотрим карты и, может, даже что-то подпишем, а в течение недели я как регендарий соберу основных землевладельцев, и мы решим вопрос...
Ксанвьер проклял про себя провинциальную неторопливость, заулыбался и со всем согласился.
Разговор с шахт перешел на город, а с города на наступающий праздник - день доброй Ненианы. Ксанвьер развесил уши.
Нениана была целительницей, остановившей чуму много-много лет назад. Как сказать. Это лицо историческое, но овеянное легендами. Не знаю, верите ли вы в чудотворцев... но она не лечила людей. Она их исцеляла. Доктор Лурм - белый маг, но он просто маг, вы меня извините, доктор. Он проводит курс лечения, назначает лекарства, делает то и се. Такие врачи тогда тоже были, ну не такие добросовестные, конечно, как доктор Лурм, но были. А вот Нениана не была врачом, она просто желала, чтобы больной выздоровел, и он выздоравливал. Совсем. Без всякой магии, без всяких лекарств. Я понимаю, что это звучит глупо, но это было. Мой прапрадед, например, сломал себе на шахте позвоночник и вообще не мог двигаться, Нениана прикоснулась к нему - и он сам встал и пошел, а вечером уже плясал на танцах с моей прапрабабушкой. Семейная легенда, хе-хе, но я в нее искренне верю.
Никто не знает, откуда у Ненианы был такой талант и в чем его суть. Ни один маг и ни один книжник - тогда в Эньягарде было народу предостаточно, на серебряную лихорадку тут наехало людей, магов, муглов со всего Риганхейма, Бадроса, Ван Ирида - так вот, никто не мог понять, как ей это удается. А она исцеляла людей, словно спички зажигала. Вжик - и здоров. Вжик - и здоров. Слепой прозрел, параличный пошел, бесплодные супруги нарожали детей. Впервые она совершила чудо исцеления в четыре года - вылечила своей матери ревматизм. Добрая Нениана была поздним ребенком, да. Она никогда не брала платы за свои услуги, считая, что должна использовать свой дар только потому, что у нее есть такая возможность - а как иначе? Единственное условие - поговорить о чем-нибудь с человеком, узнать о нем что-то. У нас, между прочим, до сих пор самая низкая заболеваемость по префектуре - все потому, что предки наши, излеченные доброй Ненианой, стали здоровыми и крепкими, и здоровье это передалось по наследству.
Только вот однажды, полтора столетия назад, горняки с Бадроса занесли к нам чуму. По всей префектуре началась эпидемия. Король прислал врачей, санитаров и все такое, но справилась с эпидемией добрая Нениана. Она без устали ходила по городам и селам, по шахтам и мануфактурам, и исцеляла заболевших - днем и ночью, спала только тогда, когда падала без сил, а кормить ее приходилось насильно; сколько она исцелила народу - неизвестно: может, десять тысяч, может, двадцать, в тысячу раз больше, чем это сделали все королевские врачи. И добрая Нениана не успокоилась, пока не был исцелен последний из заболевших, а после того вернулась к обычной жизни: исцеляла от обычных ран и болезней. Только силы ее были подорваны массовыми исцелениями во время чумы, и немного позже она умерла. Тогда-то наши предки по ее предсмертному завещанию и установили этот праздник, и для нас он самый главный в году: на него приходятся самые веселые пирушки, самые массовые гуляния и самый бездельный день года - в память о доброй Нениане.
Ксанвьер задумался. Он так и чувствовал, что в голове у него что-то крутится и поскрипывает, напряженно работая.
- И такой замечательный праздник у вас приходится на межсезонье?
- Ну... да. Это ж, уважаемый, наш местечковый праздник, чего там. Если кто и едет, то в другое время года и на государственные праздники, а тут уж что. Им-то что знать о доброй Нениане? Ее-то и не помнит нигде, кроме как в нашем городе.
- А, по-моему, можно устроить неплохой туристический бизнес. - задумчиво ответил Ксанвьер, оперев голову на лапки. - Легенда же отличная. Нет-нет, я верю-верю. Пускай официальная магия такие чудеса и отрицает, но для туристов... туристов... Это же великолепно! Это же золотое дно! По местам доброй Ненианы. Дом, где она родилась - он же цел? Если его уже нет, можно восстановить. Музей, места легендарных исцелений, все такое, праздник можно разрекламировать. Буклеты, реклама, рассылки по туристическим компаниям. Серебряная лихорадка, опять же, дикий Юг и все такое. Тоже можно музей горняцкого дела и туристов привлекать. Добрая Нениана плюс серебряная лихорадка - это круто. Это идея. Этим можно привлекать гварцев и даже зарубежных туристов. Потом праздник. Это минимум две недели, и чтобы собственно гуляния были дня три. Тут можно открыть пару гостиниц, кафе...
Эньягардцы сонно кивали. Они напились пивом за вечер, наелись выпечки и были в хорошем настроении. Ксанвьер тоже разомлел.
- Это все-таки наш городской праздник, и я, честно говоря, не думаю, что его можно сделать событием большого масштаба. - сказал доктор Лурм. - Приезжих в такое время года у нас никогда и не бывает. Ну да вы все же по шахтам, да?
Ксанвьер едва вспомнил, о чем речь.
- Да, точно. Я по шахтам. - спохватился он. - Но это мы с вами послезавтра договоримся, хорошо? А то завтра праздник...
- Да, да. Гуляния, игры детские и взрослые, танцы, состязания, музыка, театр наш любительский, под вечер - фейерверк... Ну, уважаемый, только не смейте просидеть весь день в своем номере - у нас этот день выходной, веселиться надо. В память о доброй Нениане.
Наверх Ксанвьер ушел в прекрасном расположении духа.
- Постель готова, вода горячая, ужин в номер - по желанию, купо. - отрапортовала горничная.
- Не надо, я уже выпечки наелся. - сказал Ксанвьер.
- Кедровые ветки убрать? Они у нас праздничные, в честь доброй Ненианы, купо. Не всем запах нравится...
- Не надо. Мне нравится.
- Будить ли завтра на праздник, купо?
- Не надо. Сам встану.
- Если долго спать будете - музыка с площади может разбудить... Занавески задернуть?
Ксанвьер выпроводил горничную и закрыл дверь. Он сел на кровать и попрыгал на перине. В темное окно снаружи мягко тыкались снежные хлопья.
- День доброй Ненианы, значит, день доброй Ненианы...
* * *
- Хватит спать! - сказал себе спросонья Ксанвьер и свалился с кровати на пол.
В окно сочились солнечные лучи. День был ясный. Ксанвьер нашел на тумбочке часы-луковицу - стрелка указывала на половину девятого.
- Нормально. - решил Ксанвьер. Он открыл дверь и выглянул в коридор. Все тихо, полы вымыты до блеска, кедровые ветки на стенах источали терпкий запах, чуть ослабевший с вечера. Тишина. Праздник в межсезонье.
Ксанвьер оделся и затопал по лестнице вниз. В зале убраны все следы ужина, все подметено и вымыто, бочонки убраны, стулья выставлены по линеечке. Ни трактирщика, ни горничных, ни посетителей.
- Хм. - сказал Ксанвьер и распахнул дверь на улицу.
Дверь сгребла с крыльца нападавший за ночь снег.
Ксанвьер замер.
Городская улица была бела, тиха и пустынна. Слабый ветерок шевелил перекинутые через улицу гирлянды флажков. Слепленный ребятней с вечера снеговик в палисаднике оброс снежной шапкой. Ксанвьер нерешительно закрыл за собой дверь, спустился с заснеженного крыльца и зашагал по улице. Цепочка следов, которые он оставлял за собой, была на девственно белой улице единственной, как карандашные следы на чистом листе.
Тишина.
Городская площадь пуста. Столб для лазания, простенькая эстрада, качели, карусель - все припорошено с ночи снегом. Тихо, ни души.
- Эй. - позвал Ксанвьер. - Ау! Есть тут кто-нибудь?
Ответом ему было только гуление голубей с соседней крыши.
Ксанвьер стряхнул с качелей снег и покачался, растерянно осматривая город. Поскрипывание качелей было практически единственным звуком в окрестностях; голуби вспорхнули с места и улетели куда-то под голубые небеса.
- И где же праздник? - растерянно спросил Ксанвьер. Он соскочил с качелей и пошел прочь, абсолютно не зная, что ему делать. Вокруг - никаких признаков жизни... разумной, во всяком случае. На снегу - только птичьи следы.
В магазинах задернуты шторы, все заведения закрыты. Снег нигде не выметен и не убран. Ксанвьер подобрался к одному окну, зацепился за подоконник, подтянулся и заглянул внутрь. За стеклом была комната - чистая, убранная, в камине зола и выгоревшие поленья, на стенах кедровые ветки. В это помещение уж точно никто с вечера не заходил.
- Какого, собственно, хрена? - сказал Ксанвьер.
Он заглянул в храм, приоткрыв тяжелую створку двери. То же самое: чисто, темно, безлюдно, на алтаре тлеет священное пламя.
Ноги вынесли Ксанвьера на окраину, к огородам. Никого. Абсолютно никого. За окнами - убранные пустые дома.
А вот в нескольких дворах на него гавкнули сытые собаки; в стойлах стоят ленивые овцы, и чокобо, и лошади, и крупнорогие тархоны; в кормушках насыпано зерна и сена на день вперед, телята и ягнята сосут материнское молоко; но хозяева их сгинули без следа. А на улице чистое заснеженное утро, и по единственной цепочке следов можно выяснить всю траекторию Ксанвьера Ксанби.
Ксанвьер вернулся в центр города.
- Значит, меня обманули. Пообещали праздник...
Он стал дергать ручки всех входных дверей подряд - наконец, удача улыбнулась ему в виде незапертой двери. Открытый дом ввел Ксанвьера в еще больший умственный диссонанс: одежда хозяев - на крючках в прихожей, сапоги и ботинки всех размеров - тоже в прихожей кровати заправлены, все разложено по местам. Чистота, порядок, кедровые ветки. Если хозяева и ушли, то налегке, в домашней одежде и тапочках. Ксанвьер только даром натоптал в доме, оставив после себя мокрые следы на полах. Заглянул и в погреб, посветив карманным фонариком на пыльные банки с соленьями; никого, конечно. Еще несколько запертых домов - еще в один удалось попасть через заднюю дверь, и с тем же результатом: все на месте, кроме хозяев. Чокобо и лошади в стойлах, седла и упряжь на местах, повозки в сараях.
Снег нападал с вечера и перестал идти вскоре после полуночи. Если население города ушло куда-то, оно должно было оставить следы, много-много следов. Но их не было. Следовательно, либо эньягардцы - вся тысяча человек - либо тихо и организованно ушли до полуночи, как только Ксанвьер лег спать. Или же просто растаяли в воздухе.
- Ушли на праздник. - пробормотал Ксанвьер. - Шахты?
Ему пришла в голову бредовая картина - под снегом население Эньягарда в полном составе, босое и раздетое, от малышей до стариков, марширует к ближайшей шахте, не оставляя следов на снегу, чтобы спуститься туда и... хм... предаться языческой оргии? Совершить массовое самосожжение? Быть сожранными хтоническим чудищем-гипнотизером?
Ксанвьер вернулся в трактир, забрал из номера зонт и пошел к шахте вдоль бывшей узкоколейки, руководствуясь едва видимыми из-под снега следами шпал.
Убил он на этот поход часа два или три, а вернулся ни с чем. Шахта была и правда заброшенная; амбарный замок на воротах проржавел настолько, что развалился у Ксанвьера в лапках. Ксанвьер углубился в шахту метров на тридцать по туннелю, но понял, что это бессмысленно - вместо снега он оставлял мокрые следы по пыли. Никого тут не было уже много-много лет. Ксанвьер пнул по полу дано засохшую кедровую шишку и ушел.
- Вот же глупая ситуация. - сказал он себе, возвращаясь в город.
Он добрался до большого каменного дома, служившего, похоже, доктору Лурму жилищем, больницей и офисом регендария. Тут Ксанвьера зацепила очень даже шальная мысль.
- А почему бы и не?..
В самом деле, почему бы и не?.. У регендария должны храниться все бумаги на окрестные шахты... А если, например, он не прихватил с собой свою печать? Тогда бы можно было, например, не дожидаясь завтрашнего разговора с доктором Лурмом и собрания землевладельцев, просто слямзить бумаги, поставить печать... Да будут ли этот разговор и собрание вообще? Что, если жители Эньягарда исчезли навсегда? Тогда все ценное имущество в городе становится ничьим, и первый, кто наложит на него лапку... например, на земельные бумаги...
Ксанвьер почти чувствовал, как мозги у него жужжат и неистово крутятся, накалившись от работы добела.
- Нет. - сказал он. - Красть бумаги мне невыгодно. Выгоднее так: чтобы эньягардцы вернулись, задешево продали шахты, а потом я налажу туристический бизнес. На этот праздник доброй Ненианы.
Последняя мысль показалась ему уже не такой привлекательной, как вчера. Что, если туристы тоже станут свидетелями исчезновения горожан? Или вообще сами начнут исчезать?
Он немного отошел от дома, но мысль о земельных бумагах в архиве регендария его не отпускала.
- Все равно мне их покажут завтра. - сказал он себе. - А если никто не вернется? Что мне, идти отсюда несолоно хлебавши? А может, горожан съели летающие невидимые существа? Или они сами превратились в летающих невидимок?
С этими словами он вздрогнул, поозирался по сторонам и. хлопнув себя по лбу, достал часы-луковицу на цепочке. Вообще говоря, на часах этих было немного больше стрелок, чем часам положено. Интересовавшая Ксанвьера стрелка была ни часовой, ни минутной, ни секундной, ни календарной - но она твердо стояла на нулевом делении, сколько бы Ксанвьер ни бродил по улицам и домам. Около дома доктора-регендария она чуть отклонялась в сторону, но не более, чем положено для места обитания белого мага.
Ксанвьер немного успокоился.
- Во всяком случае, магия тут ни при чем. - рассудил он, глядя на дом доктора, как кот на сметану. - Если уж весь город в моем распоряжении, то... я просто хочу взглянуть на документы. Нет ли там чего этакого. А если никто не вернется... то... завтра будет видно.
С этими словами он обошел дом, нашел стремянку и залез по ней в окно второго этажа, не очень профессионально вскрыв ставню. Ноги Ксанвьер тщательно отряхнул от снега и вытер перчатками, сидя на подоконнике; следов пребывания в доме не должно было остаться.
Дом, впрочем, был пуст. Доктор, бывший, очевидно, потомком каких-то особенно успешных старателей, жил на широкую ногу, не забывая и о текущей работе. Койки больнички и спальни пустуют - это уже не удивляло Ксанвьера. Куда больше поразило его то, что все наружные двери в доме были заперты изнутри.
- Не в трубу же они все вылетели. - бурчал себе под нос Ксанвьер, проверяя засовы. Он, конечно, не проверял все дома в городе, но был вполне уверен, что с ними та же история: эньягардцы пропали прямо из закрытых домов.
Он добрался до докторского кабинета и порадовался аккуратности Лурма - все было тщательно рассортировано, больничные дела отдельно, регендарская документация отдельно. Больничных дел было мало - тощенькие папочки свидетельствовали о том, что со здоровьем у эньягардцев действительно все в порядке. Вот административных папок было море разливанное, видимо, предшественники Лурма бережно копили этот архив последние двести лет - Ксанвьер насчитал дюжину шкафов с папками.
- Так, земельные владения, декларации, права наследования... Вот налоговые данные, почитаем, кто чем владеет... горные разработки... - Ксанвьер набрал охапку папок и перешел к рабочему столу доктора. Задумчиво повертел в лапках вынутый из верхнего ящика ключ, без труда открыл несгораемый сейф. Подержал в лапе регендарскую печать, потрогал мизинцем пачки денег, прикрыл сейф.
- Если завтра они не появятся, все заберу. - решил он и оглянулся в окно.
С улицы на него кто-то смотрел.
Стоило Ксанвьеру вскочить и подойти к окну, как человек на улице пустился бежать.
Ксанвьер слетел по лестнице в прихожую. Взялся за засов; вдруг оцепенев от ужаса, поспешно вернулся в кабинет за зонтом, забрал его; еще чуть подумав, взлетел в спальню на втором этаже, вылез в окно, захлопнул за собой ставни и по стремянке спустился вниз. Тяжело дыша, Ксанвьер выбрел на улицу. Да, ему не померещилось: следы на снегу посередине улицы не были его собственными - цепочка его собственных утренних следов, так ничем и не потревоженных, шла чуть поодаль. В городе, кроме него, кто-то был.
Ксанвьер понесся по следам, но скоро понял, что догнать незнакомца не сумеет.
- А зато следы на моей стороне. - сказал Ксанвьер, успокоился и потрусил вдоль следов.
Он остановился, подобрал со снега короткую кедровую веточку, покрутил ее в лапах и положил в карман.
Следы поплутали по окраинам города и ушли в лес, совершенно в другую сторону от шахт. Тут Ксанвьер, к собственному неудовольствию, и потерял след.
Пошел легкий снежок. На часах было четыре пополудни.
Ксанвьер вернулся в трактир, наелся на кухне подчерствевшей вчерашней выпечки и до вечера бродил по городу с зонтом в лапках, не отпуская его даже ради того, чтобы покачаться на качелях. Собаки в конурах лениво облаивали его. Голубям Ксанвьер вынес выпечку и накрошил на снег.
В голову лезли разные мысли: а вдруг исчезли не только эньягардцы, но и вообще все люди, муглы, эльфы на планете? Ну, кроме него и незнакомца, которого он толком и рассмотреть не успел?
Если он выйдет отсюда и доберется до Гвары, сколько бы времени ни пришлось на это потратить - что он увидит там? Безлюдные дворцы, площади, аркады?
А может, исчез только он сам - попав в какой-то другой Эньягард, как в капкан, и в настоящем Эньягарде кипит праздник, а за ним, пришельцем, лениво наблюдает его пленитель? Может, этот пустой город - лишь декорация, и стоит уйти за холмы, Ксанвьер уткнется в невидимую стену или какой-нибудь серый туман, в котором заканчивается мир?
Или все-таки дело в горожанах? Например, они не люди совсем, не эльфы и не муглы, а... привидения? Например, в ту давнюю чуму город вымер до последнего человека, и на самом деле Ксанвьер всего лишь бродит по заснеженным развалинам, воображая, что это город?
Или это фантомы, демоны, существа из междумирья, расставившие ловушку для чужой души? Да, тогда идея о хищных невидимках правильна, и более чем, и клинок из зонтика Ксанвьера не защитит, а часы-луковица не обнаружит враждебную магию.
А может...
Ксанвьеру стало страшно.
Голуби доклевывали с снега последние крошки. Ксанвьер высыпал им весь противень и ушел в трактир.
На сон он устроился во все том же номере трактира, перетащив к двери тяжелую тумбу, приперев дверь как следует. Город за окном был пуст и мертв - ни огонька. Снег опять перестал идти, и Ксанвьер заметил на улице новую цепочку следов, которой раньше не было. Он содрогнулся и закрыл ставни.
Спать Ксанвьер лег, не раздеваясь, поверх одеяла, устроив зонтик на коленях и крепко сжав ручку.
* * *
- Тук-тук! Есть кто живой?
Ксанвьер свалился с кровати на пол.
Ставни были закрыты, тумба - на месте.
- Кто там?
- Горничная, купо! - радостно ответила горничная.
Ксанвьер оттащил тумбу и открыл дверь.
- Какой сегодня день? Праздник закончился?
- Вчера еще, купо.
- Ох. - только и сказал Ксанвьер. - С прошедшим.
Он закрыл дверь перед носом горничной, посмотрел на часы - было уже заполдень - и открыл ставни. Город жил своей послепраздничной жизнью: улица расчищена по всей ширине, крылечки подметены, прохожие спешат по своим делам, детвора приводит в порядок вчерашнего снеговика, порядочно развалившегося за вчерашний день. В палисаднике зеленела куча подсохших кедровых веток, выброшенных за ненадобностью. Часть гирлянд с флажками уже сняли с утра; на площади с полдюжины молодцов разбирали эстраду и качели.
Зевая, Ксанвьер вернул тумбу на старое место и спустился в зал трактира. Тут тоже все было в порядке: трактирщик за стойкой, послеполуденные посетители за пивом, кое-кто поздоровался.
- Как спалось? - спросил трактирщик. - Я уж думал, что...
- Я просто позавчера слишком устал с дороги. - сказал Ксанвьер. - Весь праздник ваш проспал. Снилась ерунда всякая. Дайте попить чего-нибудь, и я пойду к доктору смотреть земельные бумаги. И так поздно уже, а мы договаривались.
Хлопнула входная дверь, и кто-то с порога поздоровался с Ксанвьером и закричал трактирщику, помахивая противнем:
- Твое имущество? На площади валялось. Следить надо.
- Как он туда попал? - трактирщик забрал противень.
- Вы, наверное, пирожки выносили на гуляния? - предположил Ксанвьер, провожая противень взглядом. Это был тот самый противень, с которого он вчера кормил голубей.
- Нет, для этого у нас деревянные короба. Вот же, вынес кто-то и бросил... - заворчал трактирщик, унося свое имущество на кухню.
Ксанвьер плюнул и ушел к доктору.
- А, здравствуйте, уважаемый! - Лурм по знакомой лестнице провел Ксанвьера в знакомый кабинет.
Ксанвьер первым делом уставился в угол, где он вчера чуть не забыл зонт, и подумал, что зонт все-таки стоило забыть - хотя бы для того, чтобы знать точно, был он здесь в предыдущий день или не был.
Куча папок на столе была.
- Дела по шахтам? - с интересом спросил Ксанвьер.
- Ну да. Тут практически все, что понадобится: документы на владение, декларации, права наследования... Вот налоговые данные...
- Какой вы тщательный. Это с утра к моему приходу все подготовлено? - Ксанвьер следил за реакцией доктора.
- Нет, еще со вчерашнего дня, а может, и позавчерашнего. Я праздновал вчера, сами понимаете, выпил немного... Ну, приступим?
- У вас сейф не закрыт. - мрачно сказал Ксанвьер.
- Э... да. Я тут ключ потерял, но вы не беспокойтесь, я его найду или заменю.
Ксанвьер молча поднял одну из папок. Ключ преспокойно лежал на том самом месте, где Ксанвьер его оставил.
- Я ужасно наблюдательный. - сказал мугл.
Доктор рассыпался в благодарностях, проверил наличие в сейфе печати и количество денег, закрыл сейф и положил ключ в верхний ящик стола.
- Доктор, а вы были дома часа в три дня? Ладно, не надо, но вот расскажите мне что-нибудь о вчерашнем празднике. Где все были?
Лурм недоуменно моргнул.
- На празднике. Гуляния, игры детские и взрослые, танцы, состязания, музыка, любительский театр, под вечер - фейерверк... Кто на улицах, кто по домам. Как всегда, в общем. Повеселились, как каждый год.
Ксанвьер закусил губу.
- Какие-то детали? Происшествия? На столб кто-нибудь влез?
- Э, я, честно говоря, не помню. Кто-то влез из молодых. Повеселились, да, я выпил немного... Какое это имеет отношение к нашим делам?
- Никакого. - Ксанвьер подумал. - Знаете, я вот что подумал. Незачем нам сейчас вдвоем копаться в бумажках. На неделе созовете, как регендарий, собрание землевладельцев, с ними и поговорим о шахтах, тогда же и бумаги пригодятся. Все равно мы сейчас без владелцев ничего не решим.
- Верно. - со значительным облегчением согласился доктор Лурм.
- Тогда я пошел, а вы, как собрание назначите, сообщите.
Доктор проводил его до дверей. Ксанвьер нащупал в кармане кедровую веточку, достал ее, осмотрел и спросил доктора:
- Слушайте, а какой смысл в этих ветках? Они как-то связаны с днем доброй Ненианы?
- Кажется, да. Это традиция.
- А откуда они берутся? Их кто-то собирает?
- Да, конечно. Вон лестничиха больная - бабка Сажа...
Ксанвьер насторожился.
- Бабка? Горбатая такая, нос крючком, все лицо в бородавках?
- Ну да. - растерянно кивнул доктор.
- А где она живет?
* * *
- Есть кто живой? - завопил Ксанвьер, стуча в дверь старухиной сторожки в лесу. - Дома есть кто?
В доме было тихо.
- Ну вот не надо, я же видел, что дым из трубы идет и перед домом снег натоптан. - громко сказал Ксанвьер.
Загремел засов.
- Чего тебе? - спросила "ведьма".
- Бабушка Сажа, а вы были вчера в городе?
- Нет. - коротко ответила "ведьма".
- А меня там видели?
- Нет.
- А я вас видел. - Ксанвьер вынул из кармана веточку. - А следы ваши перед сторожкой я узнал. Я бы еще вчера сюда дошел, только из-за снега след потерял.
Старуха подумала.
- Заходи. - велела она.
В сторожке пахло дымом - топилась она по-черному; но даже дым не мог перебить стойкий запах болезни. Настоящее жилище ведьмы, отнюдь не похожее на пряничный домик - закопченный потолок, углы в паутине, пучки сухих трав по стенам. Старуха уселась на лежанку и нахохлилась, как сыч.
- Угощать не буду. Нечем.
Ксанвьер уселся на колченогий табурет, по высоте подходящий и для мугла.
- Я хочу просто знать, что вчера произошло с городом. - сказал Ксанвьер. - И бывает такое ли каждый праздник или только один раз было.
- Эх, дала я с тобой маху, мугл. Надо было либо и тебя тоже, того, либо в город носу не казать. А так вот... пересеклись.
- "Тоже, того"? А я ведь могу и тоже, того, звякнуть в управление префектуры да вигилов вызвать. Что-то мне кажется, что вы болеете, и в доме престарелых вам будет лучше. Времена-то доброй Ненианы, того, прошли, некому вас - вжик - и вылечить. А в этой сторожке помрете, как пить дать.
Старуха плотно сжала губы.
- Шучу-шучу. А хотя... Нет, шучу. Я думаю организовать тут туристический бизнес. - продолжил Ксанвьер. - Вот хороший же праздник. Люди будут приезжать с самой Гвары... слушать про добрую Нениану, гуляния всякие, музей... Кедровых веток понадобится - море. А вам все-таки лечиться надо.
Старуха неожиданно стукнула кулаком по столу.
- Что мне надо сделать, чтоб ты замолчал? - она лязгнула беззубыми челюстями и долго кашляла. - Я могу отнять у тебя... день? Неделю? Год? Ты же все равно вернешься, настырный.
- Вернусь. - подтвердил Ксанвьер. - Будем говорить по-хорошему? Что здесь происходит?
- Жизнь. - сказала старуха, укладываясь на лежанку. - Моя жизнь.
- Вчера город опустел, и в нем были только вы да я. А почему? Вы знаете?
- Знаю. - старуха закашлялась.
- Но не скажете? Жалко. Очень. Ладно, я пошел, ждите гостей. - Ксанвьер поднялся с табурета.
- Стой, паскуда. Я могла бы и всю твою жизнь отнять, да не хочу, не смогу я. И не знаю я, сколько она стоит в моих-то годах.
- Все-таки вам надо лечиться. - сказал Ксанвьер, крепко сжимая ручку зонтика.
Старуха покачала головой.
- Я этим и занимаюсь последние лет сто или двести. - сказала она.
Ксанвьер удивленно открыл рот.
- Садись, дурак. Добрая Нениана - это я и есть.
В сторожке наступило молчание.
- Ничем тебе рот не заткнуть, кроме правды. - сказала "ведьма" на лежанке. - Правда такая: мне двести лет, я остановила чуму, вчера отмечали мою память.
- Двести лет? Вы эльфийка?
- Нет, какое там. Это заемные годы. Справедливая компенсация за все, что я отдала людям.
- В смысле?
Все, что говорили о доброй Нениане местные жители, было чистой правдой. Она родилась в пору серебряной лихорадки, когда в Эньягарде и его окрестностях жило десять или пятнадцать тысяч горняков и старателей, и была поздним ребенком у матери. Отца у нее не было - мало ли было этих горняков? Они наживали капиталы на шахтах, раскопах, и самолично открытых жилах, а потом за несколько недель спускали деньги на алкоголь и распутных девок вроде матери Ненианы. Болезнь, от которой Нениана излечила свою мать, была не ревматизмом, а из тех болезней, о которых в приличном обществе не говорят. Но - да, излечение имело место, а за ним последовали и другие, еще и еще. Соседнего мальчика от бородавок, случайному клиенту ее матери срастила сломанную руку. Лихорадки, воспаления, переломы, отравления, укусы, ожоги, инфекции - вжик-вжик, как зажигают спички. Нениане было легко, легче легкого. И сама она никогда не болела.
Тогда Нениана абсолютно не понимала, как устроен ее дар, и радовалась самой возможности помочь окружающим. Если у нее такой талант - просто преступление его не использовать. Брать плату за это было стыдно, она ведь не прикладывала на самом деле никаких усилий; деньги за ее спиной отдавали матери Ненианы, и та зажила наконец в покое и достатке. Нениана исцеляла всех без разбору: молодых и старых, добрых и злых, законников и преступников, всех, кто обращался за помощью и не обращался, тех, кто был болен легко, и тех, кто стоял одной ногой в погребальном костре.
Потом с Бадроса с заезжими старателями пришла чума, и это был звездный час доброй Ненианы. За шесть недель она исцелила двенадцать тысяч четыреста двадцать четыре человека, иногда по четыреста и больше человек в день. Королевские врачи разводили руками - как они могли конкурировать с целительницей, обладавшей способностью лечить так легко, как другие зажигают спички?
Добрая Нениана была не просто героем, не просто предметом обожания всей южной окраины Риганхейма - она превратилась в живой символ, живую реликвию, о которой только и думали в случае болезни. Никто не думал, что да как - просто добрая Нениана, чьи силы были изрядно подорваны подвигами во время чумы, исцеляла людей, и никто вокруг нее не болел и не умирал, разве что от старости. Мать доброй Ненианы угасла во сне - Нениана могла исцелять все ее болезни, но дать долгой жизни или крепкого здоровья взамен подорванного излишествами юности не могла.
Когда доброй Нениане шел сорок пятый год, спустя шесть или семь лет после чумы, она умерла.
- На самом деле, конечно, нет. - сказала старуха. - Я заболела.
И заболела она той болезнью, о которой в приличном обществе не говорят - именно той, от которой за полвека до того маленкая Нениана излечила свою мать, не понимая ни сути болезни, ни ее причины. Теперь-то суть она понимала, а вот причину - нет: добрая Нениана всю свою наполненную целительством жизнь не делила постель ни с одним мужчиной. Впрочем, скоро причина стала чуть более ясной, хотя ее связь со следствием - более загадочной: у Ненианы, всю жизнь обладавшей гладкой и хорошей кожей, появились бородавки. А затем она сломала в кровати руку - просто легла спать, а проснулась со сломанной рукой.
Все болезни возвращались к ней, как по часам и по календарю. Лихорадки, воспаления, переломы, отравления, укусы, ожоги, инфекции - все чужие болезни, излеченные доброй Ненианой, ей пришлось испытать на собственной шкуре. Нениана сбежала от людей в лесную сторожку и попросила своих хороших подруг объявить о ее смерти - так Нениана умерла. Она, впрочем, умирала по-настоящему, превращаясь в живой труп, разлагающийся труп, без единой целой кости, с содранной кожей, воспаленный, отравленный, сожженный, умирала, умирала - и все-таки не умерла. Ей казалось, что болезни толпятся в ее теле, мешая друг другу, и ни одна болезнь в этой толкущейся толпе не была способна убить Нениану - они сменяли друг друга, так и не выполнив свою работу. И каждая оканчивалась резко, неожиданно, в точности согласно времени исцеления - совершенному сорок лет назад самой Ненианой. Сколько лет прошло в таком состоянии? Десять? Двадцать? Или всего месяц? Нениана не знала. Потом начало наступать просветление. Она начала выздоравливать... и, увы, смогла угадать и причину этого явления.
- Подруг у меня было три или четыре, из числа тех, кого я исцелила от разных болезней, ровесницы, в основном. Они носили мне сюда, в лес, еду, вместе или по очереди. И вот что странно. - Нениана сощурила подслеповатые глаза. - Когда они возвращались домой, то узнавали, что отсутствовали несколько часов или больше, гораздо больше, чем надо было для того, чтобы дойти до меня, накормить мое разлагающееся тело, посидеть над ним... Потом я выздоровела настолько, чтобы быть в сознании при их посещениях - и увидела, что они исчезают. А потом не помнят, что с ними было.
Нениана не знала, что это: оборотная сторона ее старого дара или второй, новый. Суть ей была ясна: она забирала себе уже не болезни ее подруг, а их жизнь - здоровую жизнь здорового человека. Несколько часов с одной подруги, несколько с другой - каким-то неведомым образом жизнь подруг перетекала в Нениану. Болезни приходили и уходили, как по часам... но теперь они были ослаблены и разведены во времени за счет чужих краденых жизней. По себе Нениана-Сажа считала исцеленных за сорок лет до того - тот со сломанным ребром, этот с обморожением, кто с бронхитом, кто с желудочной язвой; болезнь замещалась чужим здоровьем и растягивалась, ослабленная, облегченная. Три года болезней и чудесных исцелений - до восьми лет, следующие три - когда окрепшая Нениана осмелела и начала забирать по кусочку жизни и других людей, тоже из числа тех, кого она когда-то исцелила - за восемнадцать. В конце концов Нениана высчитала: если забирать по одному дню в году из жизни всего тысячного города - а в нем не было ни единого человека, которому добрая Нениана в свое время не помогла бы - она может растягивать свое время практически бесконечно.
В конце концов, этот день и так принадлежал ей.
Чего она боялась? Чумы. Когда ей было тридцать восемь лет, она исцелила двенадцать тысяч человек за месяц. Двенадцать тысяч болезней, многие из которых были смертельными. Бактерии, флюиды болезни в таком количестве просто взорвали бы ее тело. Добрая Нениана, которая сорок лет побеждала смерть, боялась смерти больше всего на свете - и поэтому оттягивала приближение чумы столько, сколько могла, выпивая чужую жизнь, как вампир. Сейчас ей было чуть-чуть за шестьдесят или, если смотреть по болезням, немного больше двадцати - а все остальные прожитые под именем бабушки Сажи годы были украдены у жителей города Эньягарда.
- Но они были мне должны. - заметила Нениана. - Я не Древний какой-то или Крылатый, я просто человек. Если я давала им жизнь и здоровье, то не потому, что меня к этому кто-то обязывал. Все честно и справедливо. Их потомки, у которых я беру жизнь сейчас... они ведь не появились бы на свет, если бы я не исцелила их предков. Я вряд ли буду жить вечно, чума все-таки придет когда-нибудь - может, я ее и переживу, растяну тот месяц на много-много лет, двенадцать тысяч болезней понемногу. Не знаю, что мне для этого понадобится - может, много лет жизни Эньягарда, превращу его в пустой город-призрак... или одна минута всей планеты. Не знаю, хватит ли моего дара. Но попробовать придется.
Ксанвьер поежился.
- А дар исцеления? Что с ним? - спросил он.
- А никуда не делся. Я просто поосторожнее с ним. - старуха коротко хохотнула. - Переломов не заживляю, мучения при родах не облегчаю, прочей болезненной дрянью не занимаюсь. Пускай верят, что самая низкая смертность по префектуре у них из-за хорошей наследственности... так оно и есть, наследство у них хорошее - я.
- Я, знаете, пойду. - вздохнул Ксанвьер.
- Что, дурак, вигилов вызывать будешь? Или туристов нагонишь целый город? - спросила Нениана.
- Нет. Не знаю, что и как тут можно изменить. Лучше ничего не менять, наверное. Все и так неплохо.
- Вот-вот. - старуха устроилась на лежанке поудобнее. - А ты, если заболеешь чем, приезжай, вылечу. Плата за молчание, хе-хе. Будешь ведь молчать? Мне болтунов не надо. Желающих излечиться без надобности - тоже. Старой моей славы мне уж точно не надо.
- Не беспокойтесь, никому не скажу.
- Да, учти. - Нениана кивнула головой. - Ты не первый, кто узнал о моей.. хе... сделке.
Она отвернулась к стенке и укрылась лоскутным одеялом, переваривая в себе заторможенные болезни давних-давних лет.
Ксанвьер молча вышел, положил зонт на плечо и зашагал в сторону города - славного Эньягарда, так и не узнавшего, как был потерян его предыдущий день.
Исправлено: Dangaard, 03 декабря 2009, 10:42 |
|
