|
| 29 ноября 2012, 01:46 |  |
|
| LV6 |
HP | |
MP | | Стаж: 12 лет |
Постов: 1122 |
|
Сон.
1.
Художник проснулся. Мир, окружающий его, был ему знаком. Он был уверен, что уже видел эти стены, этот стол и окно, за которым чернеет силуэт погасшего фонаря. Но что-то было не так. Словно только что он находился совсем в другом мире, другом пространстве и времени. Это был сон, конечно. Всего лишь ночное видение. Но то, что он видел во сне... а что же, собственно, он видел?
Художник мог поклясться, что еще несколько секунд после пробуждения помнил сон во всех подробностях. Миг назад его мысли судорожно хватались за образы и слова, пытаясь удержать их, и Художник думал, что никогда не сможет забыть такого удивительного видения, такого изумительного сна. Но пару секунд спустя ничего не стало. Странный мир, в котором он только что был, полностью разорвал с ним связь.
Художник перевернулся на бок и зажмурил глаза, точно в его силах было вернуть сон обратно.
— Идиот,– выдохнул он, вновь уставившись в потолок.
Что же было там, во сне?.. Что-то небывалое, странное, но вместе с тем невероятно естественное, убедительное. То, чего так часто не хватает тем, кто создает в своем воображении фантастические картины. Тот мир был реалистичным, каким бы абсурдным ни казался. Там, во сне, самые странные формы и идеи казались понятными, будничными. Там было так, как Художник всегда мечтал. Настоящая, воплощенная фантазия. Не в том виде, который вызывает у зрителя ощущение, что он смотрит на плод воображения. Нет, это была фантазия, которая заставляет в себя верить. И каждый, кто увидит эту фантазию, при всей ее нелепости и странности, поймет, что где-то в мире она существует, что есть нечто, выходящее за пределы человеческих знаний.
И эта живая фантазия осталась там, во сне. И у Художника не было ни единого доказательства, что когда-то она существовала.
Удрученно вздохнув, Художник взглянул на наручные часы. Семь. Семь вечера? Утра? За окном непроглядная чернота, что утром, что вечером. Побродив по темной квартире, он все-таки нашел единственные электронные часы, которые сообщили ему, что сейчас вечер. Что ж, это хорошо. Значит Пейзажист дома.
Лестничный пролет, соседняя дверь, звонок.
Пейзажист открыл почти сразу. Он был в своем забавном переднике, измазанном краской и гигантских нелепых очках. Художник точно знал, что он будет выглядеть так и что произнесет: «Мой дорой друг...», словно не видел Художника целую вечность. Пейзажист был человеком привычки, человеком постоянным настолько, что внушал спокойствие одним своим видом. Однажды Художник даже подумал, что пропади Пейзажист бесследно, его можно было бы создать заново, нарисовать, вылепить, вырезать из мрамора, потому что он именно такой, каким ты хочешь или ожидаешь его увидеть.
— Мой дорогой друг,– улыбнулся Пейзажист.– Ты вовремя. Я как раз заварил чай.
Сидя в мастерской Пейзажиста, Художник рассказал о своем странном опыте прикосновения к истине через фантастический сон, который он умудрился забыть.
— Я не стал даже пробовать что-то зарисовать,– произнес он, украдкой поглядывая на холст, от работы над которым он оторвал своего друга.– Хотя убежден, что там были именно те картины, которые я хотел бы писать, которые мечтаю писать. То, что я не мог объяснить сам, мне показали и объяснили. А я через минуту обо всем забыл.
Пейзажист сделал большой глоток ароматного чая и понимающе кивнул.
— Ну да, так обычно и происходит, друг мой. Знаешь, бывает, что я ищу какое-то решение. Новое, оригинальное. Или просто нахожусь в тупике и мне нужно хоть какое-то, пусть самое простое решение. Я ложусь вот на эту кушетку, глядя на холст, и пытаюсь сообразить, что же мне делать дальше. Я думаю, думаю, медленно засыпая и где-то за секунду до того, как уснуть, все понимаю. Приходит идея. Ясная, отчетливая, совершенно прекрасная. Изящное, гениальное решение. Я радостно эту мысль хватаю и с нею вместе засыпаю. А проснувшись, помню только чувство восторга, притом, что не имею понятия о его причинах. Представляешь, друг мой, как это обидно? Но я себе говорю так: значит, в голове твоей есть решение, старый ты маразматик. А теперь садись и пытайся найти. И я ищу. Долго, упорно пытаюсь, рисую, пока пальцы не начнут кровоточить, но нахожу. Всегда нахожу. Ведь уже однажды находил, значит смогу повторить. Так что... все ты знаешь. Но нужна, знаешь ли, жертва. А что у нас с тобой, друг мой, кроме здоровья и времени есть? Так что придется их отдать за твою правдоподобную фантастическую картину.
Художник согласился. Действительно, ведь те фантастические образы существуют в его голове. Просто пока у него нет способа, нет подходящего языка для того, чтобы пересказать все происходящее в нем. Но он найдет, обязательно найдет способ выразить то, что он видел в том мире.
Допив чай и распрощавшись с Пейзажистем, Художник вернулся к себе, чувствуя, что его вновь клонит в сон. Словно его сознание пыталось оправдаться, хотело вновь одарить его тем видением. Хотя Художник прекрасно понимал, что того волшебного сна, той воплощенной мечты о его собственных картинах, он больше никогда не увидит.
2.
Дознаватель прикрыл глаза и прислушался к шуму волн. Вилки, ножи и ложки бились о борт их маленькой лодки, скрежетали, лязгали, звенели. Он любил этот звук, любил железное море и скрип механических бабочек. Жаль, что в эти края его заводят лишь самые неприятные дела. Дознаватель открыл глаза и окинул взглядом серебристую поверхность моря столовых приборов. В этой холодной металлической массе, их маленькая деревянная лодка выглядела такой беззащитной, хрупкой. Море было поистине бесконечным. Дознавателя всегда это немного пугало. Да, он знал, что впереди берег, но его пугала совсем другая бесконечность. Его пугало, что он видит лишь поверхность, лишь слой вилок и ножей, пересыпающихся в солнечном свете. Но что там, в глубине? Какова она, эта глубина? Есть ли дно у этого моря? И что если морские чудовища, про которых столько говорят, живут не где-то там, у воображаемого дна, а таятся у самой поверхности. Что, если он опустит свою руку в холодный поток и сразу почувствует чье-то прикосновение? Дознаватель словно глядел на себя со стороны: крохотный, ничтожный, в нелепой деревянной лодочке, он плывет, не зная, что прямо под ним разверзлась пасть гигантского чудища.
Глубоко вздохнув, Дознаватель прогнал это пугающее видение. Оно буквально покинуло его тело и повисло в сером воздухе разноцветными капельками. Запахло малиной и ромом.
— Так пахнет вселенная,– сказал сам себе Дознаватель, и его Помощник, сидевший на другом конце лодки, согласно кивнул.
— Все те же старые фантазии, господин Дознаватель?
Этот вопрос не требовал ответа.
— Так что же нас ждет?– спросил Помощник, не отрывая взгляда от железного моря.
— То же, что и на предыдущих островах.
— Это ужасно. Вы когда-нибудь такое видели раньше? Я имею в виду... это происходит повсюду, а ведь недавно это было чем-то невероятным, фантастическим. Теперь же... словно эпидемия.
Дознаватель неопределенно пожал плечами.
— Может так и должно быть. Сначала мир насыщается, затем – истощается. Что мы знаем о мире и его законах, собственно? Ты, например, знаешь, что там, под этой железной поверхностью? Нет? А ведь большая часть мира именно там.
Он хотел сказать что-то еще, но его слова потонули в металлическом всплеске, когда из моря в лодку выпрыгнул черный пес, звучно ударившись о деревянное дно когтистыми лапами. Дознаватель с Помощником успели отпрянуть и закрыть голову руками, прежде чем неожиданный гость стал вертеться как винт, стряхивая с себя металлическую стружку. Ледяные металлические капли барабанили по рукам и голове, попадали за шиворот, скользили по спине и груди, оставляя царапины. Закончив просушку, пёс недовольно чихнул, непонимающе оглядел присутствующих и вроде даже пожал плечами, прежде чем опереться передними лапами о борт лодки и выпрыгнуть обратно в серебристое море.
— Должно быть, охотится на морских пауков,– Произнес Помощник, и Дознаватель отчетливо услышал, как скребут мохнатые паучьи лапки о дно лодки.– Смотрите, мы уже близко.
Впереди показался берег, именно такой, как описывал служитель переправы. Трава, не имеющая цвета, гладкие спиральные горы и бумажное глазастое небо. До самого берега Дознаватель молчал, неотрывно глядя на море, которое все же имело границы. Хотя, кто мог это доказать? Кто мог доказать, что есть что-то, кроме этого приближающегося берега, что там, где море сливается с небом, за горизонтом, есть что-то еще. Дознаватель даже не помнил, откуда приплыл и не мог быть уверенным, что не вышел прямо из моря. Но это было свойство его работы.
Прикосновение к песчаному берегу было тем, что нужно, для начала расследования. Суша всегда успокаивала Дознавателя, в то время как море волновало, вымывало на поверхность страхи и старые забытые мысли.
Помощник не спешил покидать лодку. Около минуты он просидел, глядя на звенящую и скрежещущую бесконечность, затем выбрался на берег, сделал несколько шагов, теряя на ходу пальцы, плечи и некоторые части лица, а затем полностью рассыпался.
Дознаватель носком ботинка перемешал Помощника с песком, хотя в этом не было особой нужды.
— Придумываете себе попутчиков?– донесся до него скрипучий старческий голос, хотя рядом никого не было.– Не любите путешествовать в одиночестве?
— Нет ничего страшнее,– признался Дознаватель.
— О, как я вас понимаю,– вновь зазвучал голос, а вслед за ним появился старый рыбак прядущий сеть. У него была длинная белая борода, смуглая кожа, а в зубах он сжимал изогнутую трубку, над которой поднимался ароматный дым. Странно, именно так и представил себе Дознаватель владельца этого скрипучего голоса. Наверное, здесь голос был важнее человека. Хотя, что он знал о местной жизни?
Старик выпустил ровное кольцо дыма и трубкой указал направление:
— Вам туда. Вы ведь Дознаватель? Я вас не узнал и потому сразу понял. Кто ж вы, если не Дознаватель? Набор из носа, рта и прочего...– Он вдруг осекся и рот его стал раскрываться, точно его одолел приступ неудержимой зевоты. Очень медленной зевоты. Он раскрывал свой рот все шире и шире, гораздо шире, чем требовалось для хорошего зевка. Рот все раскрывался, пока, наконец, голову старого рыбака не вывернуло наизнанку, где находилась прелестная кудрявая голова юной девушки.
— Отец, не приставай к господину Дознавателю.– Произнесла девичья голова на старческом теле.– У него важное дело, ты же знаешь,– Девушка робко взглянула на Дознавателя, извинилась за неудобства, и, широко зевнув, вывернув голову наизнанку. Теперь на теле рыбака красовалась голова пожилой женщины с огненным взглядом.
— Сейчас же домой!– рявкнула она, зевнула, и взору вновь предстала голова седобородого старика. Он виновато улыбнулся, смотал свою сеть и поковылял вдоль берега.
Дознаватель развернулся и отправился в противоположную сторону, навстречу спиральным горам.
Через сорок минут он уже был на месте преступления. За его спиной суетился помощник Старейшины, а сам Старейшина обстоятельно рассказывал обо всех подробностях произошедшего.
— Подозреваемого мы связали, – Произнес он и указал своей единственной рукой в сторону, туда, где вторая его половина (правая, если быть точным), следила за человеком, привязанным к воздушному столбу.
Дознаватель слушал Старейшину, не отводя взгляда от тела убитого.
Этот человечек с гигантской кистью левой руки, уже стал полупрозрачным, сквозь его потускневшую грудь можно было разглядеть рыхлую поверхность из маленьких коричневых букв и слогов, на которой он лежал.
— Кто может рассказать мне об убитом?– Спросил Дознаватель, и незаконченное предложение, которое в этот момент произносил Старейшина, упало прямо ему под ноги.
— Хайт. Они были лучшими друзьями,– Старейшина указал на высокого человека, который стоял поодаль, с удивлением разглядывал свои ничем не примечательные руки.
3.
Художник открыл глаза. Солнце светило непривычно ярко и как-то со всех сторон сразу. Лишь спустя пару секунд, когда глаза его привыкли к такому освещению, он увидел тысячу горящих глаз, уставившихся на него с неба. Сперва он сделал шаг назад, затем несколько шагов в сторону, но куда бы ни шел, глаза неотрывно следили за ним. Странно, раньше небо не давило на него так сильно.
Раньше?
Он почувствовал странное жжение в своих ладонях. Воззрившись на них, он увидел яркие желтые прожилки, маленькие трещинки, покрывающие кисти его рук.
Его рук?
Нет, это руки чужие... и мир... мир чужой.
— Господин Хайт, если я не ошибаюсь?
Художник поднял взгляд на человека, стоявшего перед ним. В нем, казалось, не было ничего странного. Кроме того, что у этого человека не было лица. Нет, у него, конечно, были нос, пара глаз, рот, щеки, лоб, была даже ямочка на подбородке и какой-то цвет глаз. Вот только все эти детали не соединялись в связную структуру. Они существовали отдельно и не были лицом в полном смысле этого слова.
— Я – Дознаватель,– произнес безликий человек.– Вы, насколько мне известно, были другом... убитого?
Художник с трудом оторвал взгляд от хаотичного передвижения носа и губ Дознавателя и взглянул на тело лежащего позади него существа.
— Не могли бы вы рассказать о нем поподробнее... прежде чем он станет совсем прозрачным.
Художник не знал, что ответить. Он впервые видел полупрозрачное существо с огромной левой рукой, лежащее замертво в ворохе букв. Да и жжение с ладоней распространилось до самых плеч, переползло на шею и грудь, точно от взгляда безликого Дознавателя кожа начинала гореть.
— Думаю, Хайт не в состоянии говорить сейчас. Слишком ветрено,– произнес чей-то голос.– К тому же его друг мертв. Давайте лучше я вам все расскажу. Меня зовут О.
Художник взглянул на произнесшего эти слови и в потрясении замер. Перед ним был не человек. Это были горы и лес, море, небо, ветер, тепло тысячи солнц. Он был всем, и ничем из перечисленного в отдельности. Даже представься Художнику возможность, он не смог бы словами объяснить увиденное. Человек, стоявший рядом с ним, был словно отражением всего окружающего мира. Или его образцом, миниатюрной моделью.
— Пойдемте, господин Дознаватель,– произнес этот странный человек.– Дадим Хайту время прийти в себя.– Он сделал несколько шагов и из-под ног его, так хорошо подходящих его миру, так грациозно ступающих по буквенному покрову, стали вылетать изящные слова: «своевременность», «груша», «межличностный».
Идущий следом за ним Дознаватель казался неуклюжим, неуместным в этом прекрасным мире. И его кривоватые ножки выбивали из земли ряды «брфтвывов», «хмтпфлуков» и «крдвдыхов».
— Мы звали его просто Ши,– услышал Художник. Точнее, увидел: слова, произносимые человеком по имени О, лились по земле, прямо под его ногами. От ступней Художника пошел пар, словно раскаленный металл опустили в холодную воду. Он поспешил выйти из потока слов, но все еще слышал его отдаленный плеск, повествующий о том, как дружелюбен и мил был молодой Ши. Как он боялся грозы, как сжимал себя в свой гигантский кулак и прятался в нем до самого утра...
— Эй, Хайт. Ну, ты же не веришь, что это я сделал?
Художник понял, что ноги привели его к человеку, привязанному к воздушному столбу. Он сидел, не отрывая взгляда от своих ног, а из глаз его текли образы танцующих океанских рыб.
— Ты же в это не веришь?– повторил он.
Художник не знал, верит ли он.
— Почему они решили, что ты убил его?
— Нашли меня утром в лесу. Я весь в крови был, не мог объяснить, где был прошлой ночью,– связанный человек вздохнул, и танцующие рыбы разом подпрыгнули и сделали несколько оборотов в воздухе.– Я, конечно, втираю. И втираю частенько. Но чтобы кому-то вред причинить...
— Втираешь?
— Крабовое желе. А то ты не знаешь,– он поднял взгляд на собеседника и образы из его глаз окатили художника теплой волной.
Он увидел тысячи изумленных лиц, глядящих на арену, где человек играет с огнем в шашки. Он увидел солнце, разбитое чайной ложкой и поджаренное до хрустящей корочки. Он увидел спину черепахи, на которой сидит он, Художник, и втирает в свой затылок крабовое желе.
— Мои образы слабеют,– произнес подозреваемый в убийстве.– Но я... я не мог убить. Такого ведь никогда не происходило, ты же сам знаешь. Эта зараза пришла с востока, с других островов. Оттуда, где родина Советника нашего Старейшины,- Он кивнул куда-то в сторону, и Художник увидел главу деревни со своим помощником. Они о чем-то беседовали, украдкой поглядывая на Художника или, быть может, на привязанного к воздуху человека.
— Странно, ты не находишь, Хайт? Никогда у нашего Старейшины помощников не было. И тут вдруг объявился. Он эту заразу с собой привез, говорю тебе. Да еще и Старейшине нашему голову заморочил. Не удивлюсь, если он своими руками бедного Ши...
Окончание предложения Художник не услышал. По небу оглушительно громко летела птица, по спиральной горе скользила капля воды, Дознаватель сворачивал в трубочку и прятал в тубус прозрачного Ши, а в буквенном покрове земли копошился буквоед, глухой и немой, как все буквоеды. Художник с удивлением оглянулся, услышав чей-то крик, и шлепнулся на землю без чувств.
4.
Художник проснулся. Во рту был привкус соленой воды и печенья, на кончиках мыслей визжали странные образы, но через миг сон отступил и не оставил о себе никаких воспоминаний.
— Да что ж такое,– Художник рывком встал и подбежал к столу, чтобы зарисовать или записать что-то, все еще сверкающее на поверхности памяти, но уже соскальзывающее в черную бездну.
Но что бы он ни делал, какие бы линии не проводил, какие бы слова не оставлял на бумаге – все было обрывками какой-то нелепицы. «Мертвые образы», как говорил Пейзажист.
— Без толку,– остановил сам себя Художник.
А может, не было ничего? Может он проснулся с этим странным чувством, словно забыл что-то, но на самом деле ничего не забывал. Может сознание его обмануло?
Правильно говорил Пейзажист. Все в голове, все уже там. Но нужен долгий и упорный труд, чтобы все это из головы извлечь.
Это придало Художнику уверенности. Ничего от него не утаивают. Наоборот, показывают, что в нем есть миры, которые он еще сам не изведал.
Нестерпимо захотелось выпить чая, но самому возиться не хотелось. Самый верный путь – пойти к человеку, который ни минуты без чая не может прожить.
Лестничный пролет, соседняя дверь, звонок.
Дверь открылась еще до того, как по квартире разнесся звон. Пейзажист явно собирался уходить. С ним был Писатель, который жил неподалеку и тоже частенько заглядывал на чай к соседу Художника.
— Мой дорогой друг, – произнес Пейзажист.– Мы как раз уходим. У нашего с тобой любимого автора презентация новой книги.
Писатель молча улыбнулся и кивнул, непроизвольно потирая маленький шрам на левой щеке. Говорят, первый соавтор ударил его в лицо карандашом. Да так сильно, что распорол щеку. Хотя сам Писатель об этой истории ничего не рассказывал. Он вообще говорил крайне мало. Художник подозревал, что все слова его остаются на бумаге и потому за пределами письменного стола он обыкновенно безмолвствует.
— Критики в восторге, да и я тоже. Книга безумно прекрасная... ты еще не уделил ей время?
Книгу Писатель дал почитать еще две недели назад, но руки у Художника до нее так и не дошли, за что он искренне извинился, пообещав исправить свою непростительную ошибку.
— В любом случае, друг мой, предлагаю тебе отправиться с нами. Незабываемый будет вечер, я обещаю.
Художнику совершенно не хотелось никуда идти, к тому же он уже пообещал себе, что сейчас же сядет за работу, которую откладывал несколько дней.
Вернувшись в квартиру, он подумал, что не только Писатель, но и Пейзажист невероятно успешен. Подумал не с завистью, нет. Лишь с осознанием того, что пора уже и ему перестать рисовать дурацкие книжные обложки и перейти уже к воплощению своих давних замыслов.
Но с обложками все-таки надо разобраться.
За пару часов он доделал недавний заказ и вернулся к полотну, которое мучило его уже больше года. Замысел этой картины был у него еще в школе, когда он был уверен, что станет поэтом. И тогда, конечно, это был замысел поэмы. Но теперь он вознамерился запечатлеть поэму на холсте. Но пока все, что выходило, казалось Художнику, то слишком примитивным и пошлым, то просто непонятным никому, кроме него самого. А ведь ему хотелось, чтобы картина читалась, как стихотворение. Гладко, ритмично. И он был уверен, что сможет этого добиться. Рано или поздно.
Поработав часов до семи утра, Художник полностью выбился из сил. Но ему нравилось это ощущение. Когда ты понимаешь, что за этот день сделал... что-то. Развил свой навык, приблизился к воплощению замысла. Сегодня ты что-то создал. Это было приятное ощущение.
Сон после долгой работы был приветливым и уступчивым. Он принял Художника в свои объятия без колебаний, указывая ему дорогу в другой мир.
5.
Ночь. Темный лес выжидающе молчит. Руки и лицо полыхают так, что с трудом удается сдерживать крик.
Крик.
Отчетливый, громкий, истошный крик. Именно он привел его в этот лес, Художник был уверен.
Крик раздался снова, уже чуть тише.
Художник стал пробираться сквозь чащу. Земля под ногами шептала, боязливо шуршала и морщилась, не желая знать, что случилось там, откуда донесся тот отчаянный вопль.
Через несколько секунд Художник очутился на небольшой полянке, залитой зеленоватым светом зажмуренных солнечных глаз. На воздушной траве в лучах этого света черным пятном выделялось распростертое тело. Кровь казалась коричневой, и капли ее повисли в воздухе, точно смоляные потеки на древесном стволе.
Откуда-то сбоку донеслось шуршание и скрежет, а за ними легкий шепот: «сдержанность», «полиморфизм», «изящество».
На поляне появился человек по имени О. Художник не сомневался, что его зовут именно так, хоть и не представлял, откуда знает это. Человек был черными сухими деревьям, ночью, тысячью зажмуренных глаз, зеленым светом и кровью, и не был ничем из перечисленного в отдельности.
— Хайт... ты? – О неуверенно сделал шаг навстречу Художнику.
«Невозможно» – донеслось из-под его ног.
— Я говорил Старейшине, что мы схватили не того, но... ты?
Только теперь Художник понял, о чем говорит этот многоликий человек:
— Я не…– произнес он и тут же осекся. Что он «не»? Не убил лежащего под его ногами человека? А что если именно он его и убил? Лицо стало гореть еще сильнее, и он закрыл его руками, издав протяжный стон.
— Мы сможем тебе помочь, – произнес О.– Сможем. Просто пойдем со мной. Ты поговоришь с Дознавателем, и он во всем разберется.
Как только рука, которая была и черной веткой, и комьями земли, и полоской ночного неба, коснулась Художника, он отпрянул в сторону. Непонятное возмущение обожгло его грудь, и все тело начало раскаляться.
— Я не убивал его,– только и успел произнести Художник, прежде чем О бросился на него.
Отпрыгнув, Художник нанес удар. Наугад, даже не задумываясь, не имея целью нанести вред противнику. Даже не осознавая, что человек перед ним его противник. И кулаки Художника врезались в твердую поверхность, точно ударились о гранитный монумент. Боль на миг охладила жар, терзавший его тело. Но через секунду огонь снова захлестнул его, когда кулак человека по имени О врезался в его живот.
Следующий удар Художник нанес, уже осознавая, что хочет победить в этой схватке. Что хочет нанести вред противнику, хочет пролить его кровь. И кулак его, угодивший прямо в голову О, проломил ее, точно трухлявый пень.
Кровь брызнула Художнику в лицо и зашипела, как вода на раскаленной сковороде.
Человек по имени О сделал несколько шагов, бесцельно размахивая руками, и повалился на землю, выбивая из сухого грунта ворохи «кххпт», «твгдр» и «мхкдн». Он был мертв. Он был похож на ночь, ледяной ветер, на потоки крови. Он был похож на саму смерть. И он был мертв.
Художника начало мутить. Ужас, разросшийся у него в груди, не давал дышать. Кровь оглушительно громко стучала в ушах, и листья деревьев колыхались от этого стука.
Он убил.
Нет, он не хотел. Конечно же не хотел, но...
Художник взглянул на свои руки. В темноте его ладони мерцали, точно раскаленное железо, а кровь на них пузырилась и шипела.
Где-то истошно завопил енот. Оглушительно затрещали деревья. Земля задрожала и заревела. На небе раскрылась тысяча глаз, и поток света сбил Художника с ног.
6.
Художник проснулся.
Несколько секунд у него ушло на то, чтобы осознать, в каком именно мире он находится. Он помнил, отчетливо помнил, что миг назад был в темном лесу, под зеленоватым светом зажмуренных глаз. Он помнил кровь на своих руках, помнил шорох под ногами многоликого существа, похожего на ночь, деревья и морозный воздух, но не похожего на них совершенно.
Художник понимал, что это был сон, как и то, что он видел его уже не раз. Какую-то другую его часть, но часть того же сна, того же мира. Это было странно и вряд ли объяснимо, но он ощущал, что только что вернулся из мест, в которых бывал уже неоднократно. Но только в этот раз ему удалось переправиться через границу сна вместе с воспоминаниями.
Он помнил все формы, все цвета. Даже звуки и запахи. Даже их, даже запахи он мог бы сейчас зарисовать...
Художник бросился к столу и стал судорожно делать набросок, точно боясь, что воспоминание вот-вот соскользнет в бездну его памяти, где хранятся все позабытые образы. Но воспоминание не меркло, не исчезало. Он помнил себя, помнил свои окровавленные раскаленные руки, помнил ворох букв под ногами. Он знал, кто такой О. И даже смутно припоминал, что раньше уже встречал его.
Завершив набросок, Художник решил тут же начать работать в цвете. Хотя бы для того, чтобы точно отметить все части своих воспоминаний. Затем уже можно будет перейти к неспешной переработке всего этого материала, всех этих воспоминаний о форме и цвете, в готовую картину. Воодушевление, нахлынувшее на Художника, поглотило время, утолило голод и жажду. Лишь спустя четыре или пять часов, когда он решил сделать небольшой перерыв, то понял, что не ел ничего с прошлого утра. И только прервавшись, он понял, что странное жужжание на границе его слуха, родившееся несколько минут назад, было сплетением нескольких голосов, доносившихся из-за двери.
На лестничной площадке стояли Пейзажист и Писатель, внимающие сбивчивой речи Поэта. Этот щуплый заикающийся человек был не частым, но всегда желанным гостем в доме Художника и видеть его, после воодушевляющего многочасового труда было крайне приятно.
— П-п-присоединишься?– Поэт покачал в воздухе полупустым бокалом.
— Что отмечаем?– поинтересовался Художник.
— Наш дорогой друг удостоился премии,– сообщил Пейзажист и отсалютовал Поэту поднятым бокалом.
— За п-послед... ний сборник.
Писатель потер шрам на щеке и осушил свой бокал.
— Заслужено,– обронил он редкое слово.
— Видишь, даже Писатель удостоил это событие произнесением вслух целого слова. Так что, дорогой друг, выбора у тебя нет.
Художник и не намеривался перечить. С благодарностью он принял бокал с терпким густым вином и влился в неспешную беседу друзей.
Вернувшись домой, он решил еще немного поработать над картиной. Сосредоточившись на своей фигуре, он провел несколько часов, пытаясь изобразить ее такой, какой помнил. Большая часть тела не вызывала никаких затруднений, но лицо... он не помнил своего лица. Это было странно. Ведь обычно во сне он видел себя со стороны. Но этот сон он запомнил так, словно видел его глазами одного из обитателей того странного мира. И он не представлял, как выглядит лицо этого человека, персонажа, которого он играл.
Когда, наконец, он отошел от картины, чтобы оценить результат работы, невольный испуг кольнул его.
Лицо человека, стоящего над телами фантастических существ, под светом зажмуренным небесных светил, было самым простым и будничным элементом картины. И одно было самым фантастическим. Весь мир вокруг этого человека был безумен и абсолютно понятен. А это забрызганное кровью лицо было нелепым пятном – раздражающим, бесчеловечным, неуместным.
Художник уселся на диван и вновь стал вспоминать свой сон. Он был в лесу, он шел на крик и увидел тело. Он дрался с многоликим человеком и убил его. Потому что хотел. Потому что желал пролить его кровь.
А что если он уже не раз бывал в том лесу? Что если именно убийство, именно этот бессмысленно жестокий и шокирующий акт помог ему впервые вынести воспоминание за пределы сна?
От этой мысли Художнику стало дурно. Хотя, казалось бы, ничего страшного не произошло. Это ведь просто видение, игра воображения, оставшегося без контроля на короткий период. Не более того. Но когда Художник смотрел на картину, на этот фантастический реалистичный пеизаж и свое вполне реальное, но абсолютно небывало лицо, его одолевали сомнения. Словно он совершил путешествие, был приглашен в иной мир и подло украл его часть, вырвал ее с мясом и кровью.
Он улегся на кровать и несколько долгих минут размышлял об этом, думая, сможет ли теперь заснуть. Он сомневался. Но ничего не подозревающий о его злодеяниях сон уже вскоре распахнул для него дверь в другой мир.
7.
Художник лежал на земле. Бока саднило, кулаки болели, точно после ожесточенной драки. По лицу текла кровь. Он попытался отползти, не понимая, от какой именно опасности хочет укрыться, но понимая, что укрыться жизненно необходимо. Он перевернулся на живот и увидел обезглавленное тело, лежащее перед ним.
Из горла попытался вырваться крик, но в воздухе зазвучал лишь сдавленный хрип и кашель с брызгами крови.
— П-п... проснулся н-наконец?– Донеслось откуда-то сверху.
Он вновь перевернулся на спину и увидел нависшего над ним человека. Казалось, он уже встречал его прежде. Когда-то давно. Но тогда он был связан, осужден. А во взгляде его... он посмотрел в глаза нависшего над ним человека и замер.
Образы ледяным потоком втекли в его голову. Он увидел закованного в цепи человека, идущего по бесконечному коридору и дула ружей, направленных в его спину. Он увидел каннибала, пирующего на арене цирка и тысячи лиц, равнодушно взирающих на него. Он увидел золотой гроб, политый кровью, и услышал протяжный отчаянный крик.
Крик вырвал его из потока образов и швырнул обратно на землю, под зажмурившееся в отвращении небо.
— П... прости,– произнес черный силуэт на фоне зеленеющего заката.– Мы н...начали без т-тебя.
Художник с трудом сел и огляделся. В тусклом свете ночных светил виднелись разбросанные тут и там тела. Возле ближайшего дома, который стоял на самой окраине деревни, лежал Дознаватель, а рядом с ним - тело человека по имени О. Его пробитая голова наклонилась вбок, и казалось, что он взирает на Художника. Не с ненавистью, нет. С удивлением.
— М... мы его из... из л-леса вытащили. Н-надеюсь ты н... не против. Не хотим его з-з-забыть. На п-п... прошлом острове и т... так много ос-с-ставили.
Земля захрустела под чьими-то шагами, и перед Художником появился Старейшина со своим Советником. Улыбнувшись, заикающийся человек протянул Художнику руку и помог встать.
Советник хлопнул его по плечу и непроизвольно потер отсутствующий на левой щеке шрам.
— М... мы уже п-почти закончили. Нужно только н... немного твоего т-т-тепла.
Художник непонимающе оглядел воззрившихся на него людей. Их лица были искажены, непонятны, неприятны. Они были чужды этому миру.
— Так и не разобрался в чем сила твоего тела? – Поинтересовался обычно немногословный Советник.
Все трое встали перед Художником, набрали в грудь побольше воздуха и начали дуть. От этого слабого потока воздуха тело его начало распаляться. Они дули все сильнее и сильнее, а тело его разогревалось, раскалялось, точно уголь, внутри которого было пламя, которое лишь надо было добыть. Старейшина поднял с земли какую-то металлическую пластину, и стал махать ею, гоня поток воздуха к разгорающемуся Художнику, пока, наконец, все его тело не объял огонь.
Дорожки пламени побежали по траве, от того места, где стоял Художник, следуя по влажному маслянистому пути к деревне, темневшей неподалеку.
Миг спустя воздух затрещал, зашипел, заискрился и один за другим в деревне начали вспыхивать дома. Еще несколько мгновений спустя, в пламя влился оглушительный многоголосый крик. Он влился мощным бурлящим потоком в горящую ночь, но был неспособен потушить огонь. Напротив, он лишь заставлял его гореть ярче.
— Кто... кто там? – с ужасом спросил Художник, хотя прекрасно знал ответ.
— Все.
Деревня мерцала, переливалась всеми оттенками красного и желтого. Крики звучали как страшная музыка и въедались в память незабываемыми образами. Образами небывалых существ и невероятного мира.
Художник взглянул на свои горящие руки и несколько кровавых капель, сорвавшихся с его лица, растаяли на огненных пальцах.
— Мой дорогой друг, – донесся из-за спины вкрадчивый голос Старейшины. – Эту ночь ты запомнишь надолго.
Исправлено: late_to_negate, 03 декабря 2012, 11:00Почтальону мало иметь ноги. Есть ещё голова, выражение лица которой имеет большое значение. |
|
|
