|
 | jump'n'bump |
 | Генрик Сенкевич. Крестоносцы. |
|
| |
Да уж, тянул, в результате, до последнего.
Кассиэль и Хайт
1
Мистер Хайт бродит по темному городу. Он изрядно пьян, но ему хочется большего, полного затмения, удушливого дурмана, совершенного забвения, полной бесчеловечности. Все черно-белое, а ему хочется цвета, чего-нибудь ослепительного, яркого. Красного.
Он заходит в ближайший паб. Его встречают взгляды, полные отвращения. Мистера Хайта это даже забавляет. Он идет барной стойке, расталкивая молодых парней. Один из них возмущается, но тут же пятится прочь, встретившись с тяжелым взглядом звериных глаз. Хайт заказывает свой любимый пятнадцатилетний. Бармен молча наполняет стакан. Видно, что он не хочет видеть человека, облокотившегося на стойку перед ним. Мистеру Хайту это доставляет несказанное удовольствие. То, как двигаются руки бармена, как его губы произносят: «Прошу, ваш напиток. Приятного вечера». Ему нравится, что бармену плохо от каждого слова. Он делает первый глоток и вдруг чувствует, что какая-то сила разворачивает его на сто восемьдесят градусов. Это руки лысоватого высокого мужчины, бледного от злости. Все черно-белое, но этот человек – самое яркое бледное пятно, совсем выгоревшее, безликое. Лысый человек кричит. Кажется, он угрожает Хайту. Суд, расправа, кара небесная, что-то еще... Хайт не особенно вслушивается. Угрозы, звериное рычание, брызги слюны. Хайту это нравится. Ведь именно он превратил это бесхребетное существо в пылающий огненный шар.
Лысый человек вновь говорит про суд, про жену, которая даст показания, и вновь про кару небесную. Тогда мистер Хайт понимает, что злость кипит в этом существе недостаточно сильно.
- Твоя жена? Она будет на моей стороне.
Бледное пятно превращается в абсолютно белое, становится невозможно различить даже лысину или налившиеся злобой глаза. Кажется, белое пятно дрожит. Оно догадалось, оно бесится, оно искрит. Оно понимает, что мистер Хайт обманул его не в одиночку.
- Ты с ней...
- А чего ты ожидал? Ты – бесхребетное существо. Твоя жена, наверное, уже многие годы ждала, что бы ее кто-нибудь, наконец, взял и хорошенько...
Белое пятно вспыхивает. Теперь оно желтое, яркое, гневное. Пятно размахивается для удара, но стукается локтем об одну из колонн, ведущих от барной стойки к потолку. Боль пронзает бледную руку и мистер Хайт бьет еще полным стаканом туда, где у пятна должно быть лицо. Удар не такой, как хотелось Хайту. Он целил в глаза, но лишь распорол щеку. Лысый человек хватается за лицо и сквозь его пальцы сочится кровь. Красная. Наконец-то красная.
Кажется, пятно убежало. Хайт не обратил внимания. Он отворачивается обратно к стойке и жестом попросит бармена налить еще одну.
- Он напал. Я оборонялся. Ты сам видел,- произносит он и кидает смятую купюру на стойку.
Ему интересно, танцует ли сегодня Тиша.
- Ее уволили,- произносит бармен и отводит взгляд.- Воровала из кассы.- Бармен, постепенно бледнея и теряя лицо, говорит что-то Тише, о том, что она пришла вся в синяках, что связалась с дурной компанией и на что-то подсела.
- Она ведь была такой положительной до...
- До встречи со мной?- Хайт ухмыляется настолько паскудно, насколько может.- Ну что ты, со мной ей было хорошо. Всем казалось, что она маленькая милая куколка. Но я-то видел в ней сумасшедшего зверя, которым она была. Можно сказать, я ей помог. Дальше она все сделала сама. Развилась.
Хайт больше ничего не говорит, и бармен оставляет его наедине с бутылкой.
Хайту нужно хорошенько набраться, прежде чем идти в гости к тетушке... ведь сегодня день Восхода. Семейный праздник.
После шестого или седьмого стакана рядом с Хайтом вспыхивает писклявый голосок, такой пронзительный и звонкий, что хочется разбить источник этого отвратительного звука о стену. Голосок звучит вновь и Хайт понимает, что он обращен к нему.
- Привет,- произносит голосок, из головы молоденькой девушки со вздернутым острым носиком.- Я Анна.
Она явно не туда подсела. Но Хайт знает, что нужно делать.
- Ты знаешь кто я?
- Хайтиэль этт Крим. Хайтиэль, сын Крима. Мне сказал Эд, он видел твои документы. Ты у него, кажется, что-то покупал. Хотя он мне сказал к тебе не лезть...
Она говорит что-то еще, но Хайт не может разобрать слов. Он слышит лишь биение ее сердца.
Она отпивает из его стакана.
- Пятнадцатилетний? На вкус как подошва. Бери двадцать один. В данном случае я не про себя.- Она улыбается, и в улыбке ее одновременно что-то по-детски непосредственное и невероятно развратное.
Она не боится его. Ей нравится, что он – самый злобный из псов, которых она видит вокруг. Она думает, что понимает его, потому и подсела. Она думает, что она такая же как он.
- На тебя все так смотрят... но, знаешь, я такая как ты... вырваться из этой толпы... такая как ты... из этой толпы... – Вся плывет, шум заполняет голову и Хайт не знает, к чему относятся эти слова, но знает, чего хочет сидящая рядом девушка... в ней взыграл зверь и его нужно кормить.
Все сливается – стук сердца, шаги по лестнице, скрип двери. Он видит Анну, она манит его к себе. Она лежит на кровати, а его левая рука сжимает ее запястья. Она смеется, когда он легонько шлепает ее по щеке.
- Мы звери,- произносит Анна.
- Ты права. Мы звери.
Шлепок. Смех.
- И знаешь, почему на меня смотрят все с таким отвращением? Потому что во мне они видят тех зверей, которыми являются сами. Они видят меня и понимают, что все они – животные. И их от этого тошнит.
Шлепок. Смех.
- И что же, все они звери, не только мы с тобой?
- Мы с тобой? Ты правда думаешь, что чем-то от них отличаешься?- Он вновь шлепает ее по щеке, на этот раз сильнее. Анна улыбается, но уже не так уверенно.- Ты, с твоей фальшивой попыткой вырваться из... как ты сказала? Толпы?- еще один шлепок. Анна не смеется. Она выворачивается, но хватка Хайта слишком сильна.- Ты всего лишь глупая потаскуха. Неотъемлемая часть толпы таких же как ты, глупых потаскух.- Он бьет со всей силы. Из разбитого носа Анны течет кровь. Недостаточно красная. Девушка кричит, но Хайтиэль, сын Крима бьет ее снова. Затем еще и еще раз, пока она, наконец, не перестает дергаться.
+
У человека, регистрирующего беженцев было изуродовано лицо. Оно было иссечено странной вязью шрамов, и Кассиэль знал, что оставлена эта отметина одним из его друзей или соседей. Так что не стоило удивляться отвращению, с которым регистрирующий смотрел на него. Беженец, покинувший родную страну в разгар войны и спрятавшийся во вражеском городе. Как смотреть на такого человека? Кассиэль подумал, что уже много дней не смотрел на себя в зеркало. Ничего удивительного. Ему было тошно. Конечно, он знал, зачем делает это, знал, зачем бежит. Он понимал, что его знания – великое оружие, которое можно обратить во благо, или сделать новым символом смерти. Он понимал, чего хочет от него правительство, что станет оружием в их руках. Потому он сбежал. Сбежал, чтобы применить свои знания иначе и прекратить войну.
Забавно, именно о прекращении войны говорил тот человек, которого послали к Кассиэлю в дни первых сражений, когда преимущество еще было на стороне его родины. Но это «прекращение» было убийством миллионов. Им следовало схватить его сразу, не уведомлять и говорить о «великой чести» и «долге перед землей предков». Он вообще удивлялся, что ему удалось сбежать. Когда же он начинал задумываться над тем, почему ему это удалось, ответ находился сам собой: никто не думал, что ты не вложишь оружие в руки своих друзей, Кассиэль. Никто не думал, что ты убежишь и спрячешься в доме врага.
- Ваше имя?- Шрамы регистрирующего растягивались каждый раз, когда он открывал рот, и казалось, что его лицо вот-вот рассыплется.
- Кассиэль.
- Не подходит.
- Т...то есть как?
- Вы хотите, что бы вас убили в первый же день? Имя слишком типичное для ваших... для вашего народа. Аналогов этого имени у нас нет. Дата рождения?
- Второй день после Восхода.
Регистрирующий поморщился, услышав «слишком типичное» для чужого народа обозначение даты.
- По нашему... а теперь и вашему календарю в этот день мальчиков называют Крим.
Он опустил взгляд и начал что-то записывать, пока Киссиэль пробовал на вкус новое имя. Крим. Что-то тревожное в этом имени. Словно скрытая тайна. Возможно, именно этого он и заслуживает – чтобы его имя было сорвано вместе с памятью предков, которую он оскорбил.
Кассиэлю выдали документы и он вышел на улицу вместе с толпой таких же как он, беженцев. Интересно, что двигало ими, почему они бежали? А почему бежал он? Чего больше было в его поступке – звериного инстинкта самосохранения или человеческого разума? Что он совершил: спас миллионы врагов или обрек миллионы друзей на смерть? Как объяснить и измерить его поступок?
Он замедлил шаг, словно почувствовал, как внутри все разрывается надвое – части героя и части труса, части зверя и части человека. Он замешкался и один из охранников, сопровождавших колонну, ткнул его прикладом ружья в спину.
+
- Итак, у тебя будет сын.- Старейшина нахмурил седые брови.- Это серьезное дело, мальчик мой.
Обращение «мальчик мой» к пятидесятилетнему Криму казалось вполне уместным от этого человека, который, казалось, никогда не был молодым.
- Он продолжит твой род. Ты должен дать ему соответствующее имя, Кассиэль.- подтвердил один из Ведающих.
- Меня зовут Крим.
Старейшина фыркнул:
- Придумал тоже. Тебя зовут Кассиэль. Все причуды нашего правительства, отсутствие документов с твоим настоящим именем не отнимают его у тебя. Война давно закончена. А ты родился и вырос Кассиэлем. Два года в роли Крима не делают из тебя чужака в нашем сообществе.
- И ты должен дать имя своему сыну. Такое, с которым он будет расти, то, которое во многом определит его. Ты ведь понимаешь, как влияет имя на человека? Имя – главное наследие предков, несущее в себе культурную память и часть того, кем является отец.
Крим-Кассиэль кивнул.
Спустя час он вышел из комнаты, оставив Старейшину и Ведающих совещаться о чем-то.
- Ну как?- Сестра Кассиэля сидела в гостиной, держа на коленях тяжелый потрепанный фолиант.- Вы определились?
Кассиэль пожал плечами.
- Стоит назвать его либо Теккиэль, либо Хайтиэль.
Сестра странно улыбнулась.
- Все с тобой не просто, братец. Никогда не слышала, чтобы Старейшина говорил «или-или». Ну ладно, пока вы определяетесь, я заварю чай.
- Во-первых, у тебя нет ни одного целого заварочного чайника...
- У меня разбиты только крышки, сами чайники целы. И вообще фарфор – не тот материал, из которого следует изготавливать такие прыткие мелкие детали. В любом случае, чайники есть. Я накрываю их блюдцами. И нет, я ни разу не разбивала чайники так, что бы оставались лишние крышки. Это было «во-первых». А «во-вторых»?
- А во-вторых, нам не нужно раздумывать, мы уже определились.
- И какое же из имен?
- Ты же сама сказала: не бывало еще, что бы Старейшина говорил «или-или».
1
Теккиэль этт Кассиэль спустился по винтовой лестнице в приемную и увидел мистера Игри. Он стоял, опершись о стену, и глубоко вздыхал, периодически касаясь рукой груди.
- Боли усилились, мистер Игри?
Старик поднял взгляд на Теккиэля и его дыхание, кажется, стало ровнее.
- О, доктор Текк, не беспокойтесь, просто я... я потерял лекарство. Руки не те и память... не та. Я не знаю, куда положил их, я все обыскал и...
- Как давно это случилось?
- На той неделе.
- Почему вы ждали так долго?
- Мне было нормально, а я знаю, что эти пилюли... они ведь дорогие, доктор Текк. Я знаю, что вы платите из своего кармана.
Теккиэль покачал головой, достал пачку бланков и выписал рецепт.
- Ну и чем вы, мистер Игри, мне отплачиваете? Подумайте сами, если я плачу из своего кармана за то, чтобы вы поправились, а вы делаете так, что здоровье ваше ухудшается...
Мистер Игри понимающе кивнул.
- Я не подумал об этом. Спасибо вам, доктор, спасибо...- он взглянул на рецепт.- Вы написали просто Игриэль этт Темер. Но я Игриэль Таниэль этт Темер.
- А вы раньше не замечали, что я пишу на ваших рецептах только одно имя? И что вообще во всех официальных документах стоит только одно? Второе имя возможно в традиции наше общины, всегда было и всегда будет, но официально его никогда не записывают.
- Но оно стоит в моем паспорте.
- Да, но каких годов ваш паспорт и где он выдан? В деревенской управе. А по закону у нас лишь одно имя.
Мистер Игри нахмурился. Текк и раньше замечал, что седина этого старика имеет такой же цвет, что и его несменный пиджак, но болезнь и лицо его сделало серым.
- Но почему так? Я ведь родился с двумя именами. Я вырос с двумя именами. Эти имена сделали меня таким. Будь у меня одно, я был бы иным человеком.
Теккиэль пожал плечами.
- Если б я видел смысл в хитростях наших бюрократов, был бы, наверное, президентом.
- Я бы за вас голосовал, доктор. Правда. Почему бы вам не попробовать. У вас есть все карты. Вы владеете больницей для бедных. Совершенно убыточной. Вы ученый, открывающий какие-то там чудеса, которые я и назвать-то не могу. Вы же герой. За вами пойдут.
Теккиэлю вспомнился отец, которого он всегда считал героем и великим гуманистом, но которого порицали и объявляли трусом на государственном уровне.
- Нет, мистер Игри. Я был бы рад, но не знаю, куда вести людей, которые за мной пойдут. Поэтому буду делать то, что у меня получается.
- А я слышал... уж простите, если что лишнее скажу... вы ведь с господином Траутом породнитесь скоро? Возьмете в жены Элеанору Траут?
Теккиэль кивнул.
- Я знаю, - продолжил мистер Игри. Дочь его, Элеанора, славная девушка, но ведь сам ваш тесть будущий…
Теккиэль знал, каков его будущий тесть. Он умел зарабатывать деньги и умел их тратить. Он содержал заведения, до краев заполненные похотью, алкоголем и табачным дымом. Он любил зверя внутри себя и регулярно его подкармливал. Поговаривали, что он колотит свою жену и спит со всеми падкими до блестящих побрякушек девушками в городе. Но и то и другое он делал так, что никто ни в чем не мог его упрекнуть. Слухи, одни лишь слухи. Но Теккиэль знал, что слухи оправданы. Траут был порочным человеком. Но главное, что он гордился этим. Он культивировал это в себе и считал, что без пороков невозможно жить, что именно они делают человека человеком, а остальное – надуманное общественное мнение. Он даже пытался свести Теккиэля с какой-то девицей, танцовщицей... Ташей. Да, кажется, ее звали Ташей. Она обладала той необычайной экзотической красотой, что всегда привлекала молодого доктора. Но он не поддался. И это, кажется, сильно огорчило Траута.
Текк знал от своих друзей, как о нем говорит будущий тесть: «Подозрительно хорош. Должен быть некий изъян, столь огромный и ужасный, что мы его даже не замечаем». Траута явно задевало, что он не может заставить Теккиэля изменить себе. А ведь вокруг было столько свидетельств успеха методов Траута, столько молодых людей, падких до предлагаемых им звериных удовольствий. Тот же Сэджвик, например. Этот молодой банкир долго добивался руки Элеаноры. Трауту нравилось, что он проявляет столько прыти, столько амбиций, хоть и ясно было, что его цель – залезть в карман богатой семьи. Вот он, Сэджвик, подходил будущему тестю Теккиэля, но был не такой удачной партией. Порой казалось, что молодой банкир не выдержит этой ситуации, не сможет терпеть, что такой «чистюля» как Теккиэль, занял место, которое должно было достаться развратнику и лжецу. Теккиэль даже думал, что Сэджвик его убьет. Ему приснилось это однажды, и он проснулся в момент, когда нож вонзился ему между ребер.
Но сны и страхи ничего не меняли, и Текк оставался чист.
- Что вас останавливает?- Спросил его как-то мистер Траут.- Общественное мнение? Порицание ближних? Воспитание? Заученные с детства нормы? Вся мораль, которую нам прививают – пуста. Это только форма. Когда-то она имела содержание, во времена тех, кто ее придумал, смог выразить то, что все чувствовали. И даже если бы мы помнили о содержании этой морали, она все равно не работала бы в современном мире. Все изменилось.
И тогда Теккиэль понял кое-что важное. Сам он не поступает как зверь не потому, что не хочет. Он не делает этого потому, что знает – ему с этим жить. Если он начнет подкармливать своего внутреннего зверя, рано или поздно тот сожрет человека внутри Теккиэля.
И самое главное, он знал, что зверя зовут не так, как человека. То, что передал с именем его отец, что дала своим воспитанием мать, и что помогла понять тетушка – величайшая из ученых. Все это составляло Теккиэля, ту человеческую составляющую, что наросла на звере. То, чему научили Старейшины и Ведающие, что было вынесено из их слов и что было опровергнуто силой ума – это Теккиэль. Но как зовут того, второго? Тогда доктор не знал ответа на этот вопрос. Он задумался лишь над тем – возможно ли отделить человека от зверя внутри себя. Оградить одного от другого и получить возможность давать одному из них контроль над собой. Если это возможно, тогда поступки зверя, смущающего желаниями человека, не смогут навредить душе Теккиэля. Это будет чистый, первозданный зверь. И он будет поступать сообразно звериному чувству. А человек будет свободен от него и будет делать так, как того хочет Текк. Возможно ли это? В тот день, когда доктор задался этим вопросом, он провел первый эксперимент.
После ухода мистера Игри Теккиэль закрыл клинику и отправился домой. Ему вдруг стало плохо: его бил сильный жар, руки дрожали. Должно быть, эксперименты с сывороткой самоконтроля все-таки навредили ему больше, чем он мог предположить. Но он знал, что сможет все исправить. Позже. Нужно было поспать пару часов прежде, чем отправится в гости к своей тетушке. Все-таки день Восхода, семейный праздник.
Сон свалился на Текка как только его голова коснулась подушки. Видение было невероятно ярким, но отчего-то черно-белым. Текк был псом. Бешеным псом, бегущим по улицам ночного города. Фонари вдоль дорог казались ослепительно-белыми, как и мокрые капли на асфальте, в которых свет дробился и множился, разлетаясь холодными искрами. Пес избегал обжигающего света, сворачивал в темные переулки, бежал без остановки пока не достиг своей цели. Он знал, что бежит к нему, этому красному сгустку пульсирующей крови, этому человеку, бредущему по ночному городу. Он слышал странный звон, раздававшийся при каждом шаге сгустка, слышал удары его сердца и знал, что человек слишком увлечен своими мыслями и не замечает бешеного пса. Сгусток крови, единственное цветное пятно на черно-белой улице, двигалось медленно, словно так и просило пса наброситься на него. И пес не мог устоять. Он вгрызся в переплетение красных линий и почувствовал жар, плывущий по его горлу в желудок. Он почувствовал конвульсии и смерть человека. Невероятное, прекрасное чувство. Он видел, как гаснет ярко-красное пятно и был счастлив. Во сне он не был Теккиэлем, сыном Кассиэля. Он был кем-то другим, кем-то, кто знает, что нет ничего прекраснее, чем псы, пожирающие людей.
=
Крик был отрывистым и резким, таким пронзительным, что не оставлял сомнений в своей подлинности. Этот крик отворил множество окон и дверей, заставил людей выйти на улицу. Он был столь честным и резким, что люди в едином порыве пожелали увидеть его источник.
Источником был человек, лежащий лицом вниз посреди дороги. Среди собравшихся оказался и констебль. Он попросил людей расступиться и склонился над лежащим человеком.
- Он мертв.- Произнес кто-то и констебль кивнул.
По толпе волнами разошелся приглушенный гул, выражающий всеобщее участие в том, что никого не коснулось.
Констебль перевернул тело, и толпа вновь загудела.
Послышался чей-то смех и звук плевка.
- Я говорил, есть высшая справедливость! Он должен был сдохнуть как собака!
- Ты сошел с ума! Это ведь Теккиэль, ученый муж, врач. Он не заслуживал смерти.
Тот, кто прежде смеялся, озадаченно оглянулся на своих друзей.
- Вы чей-то путаете, ученый. Это Хайт. Вор и пропойца. Проклятый душегуб. Ему место там,- он указал на небо.- Где холодно и нечего жрать. Он обречен на вечный голод, потому что не был человеком.
- Я не знаю, кто такой Хайт,- ответил ученый.- Это Теккиэль. Человек, не склонявшийся перед пороками, и я не потерплю вашу мерзкую клевету!
Свисток констебля прервал разгорающийся спор.
- Прошу вас, соблюдайте спокойствие! Я проверю карманы его пальто, может при нем есть документы. Тогда и разберемся, кто он...
- Мистер Хайт!
- Доктор Теккиэль!
Констебль опустил руки в карманы плаща убитого человека и по затихшей улице прокатился тихий звон.
- Что это?
- Что там?
Констебль поднялся, озадачено глядя на труп.
- Документов нет, только...
- Что?
- Дюжина фарфоровых крышек.
Исправлено: late_to_negate, 29 октября 2011, 01:14
Добавлено (через 2 час. 7 мин. и 24 сек.):
***
KakTyc / без названия / стр. 30
Mostcus / "Скряжье наследство" / стр. 30
Dangaard / "Голубая кровь" / стр. 30
Balzamo / "Ветровал" / стр. 30
Margaret / "Братство" / стр. 31
Head Hunter / "Гумо" / стр. 32
GooFraN / "Dare" / стр. 33
Esper / "Наследие Бога Тьмы" / стр. 34
late_to_negate / "Кассиэль и Хайт" / стр. 34Почтальону мало иметь ноги. Есть ещё голова, выражение лица которой имеет большое значение. |
|
