4F::Тема::"Сны Землян"

Сайт :: Правила форума :: Вход :: Регистрация

Логин: Пароль:

FFF Форум » ТВОРЧЕСКИЕ ФОРУМЫ » ТВОРЧЕСТВО

12	ОСТАВИТЬ СООБЩЕНИЕ НОВАЯ ТЕМА НОВОЕ ГОЛОСОВАНИЕ

Head Hunter

29 апреля 2022, 21:31

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Тринадцатое
Гольштейн со Скворцовым вертолет отыскали довольно быстро, о чем и не преминули сообщить Вавилову. Правда попасть внутрь и подогнать машину к стоянке они все-таки не смогли: в карманах у Абы ключей не нашлось, а на прикосновения его ладони к ключевой пластине замок только ругался красной лампой и отрицательно мычал.
– Сможешь открыть? – спросил Вавилов у Алешина и тот в ответ только ухмыльнулся.
– Ну, не сразу. Минут пять, думаю, провожусь. Только, товарищ начальник, куда мы отлетать-то будем?
– Я не решил еще. Подними его сперва в небо, а уж потом и договоримся – куда.
Вавилов и, действительно, не имел четкого соображения, куда им лететь. Отпустив Ваську, он уселся на один из железных ящиков напротив, кряхтящего Заура, подпер голову руками и задумался.
Понятно, что из Антарктики надо линять. Побитый Верховный, теперь Вавилов не сомневался, человеком совсем не был. Кем он являлся, мог сказать Атодомель и только он. Ну, или Аба. Он все-таки долгое время водил за собой тушку Верховного. Как вступить в контакт с первым теперь Вавилов и представить себе не мог, а вот порасспросить Гольштейна можно. Лучше, чем вообще ничего. Другой – крепкий вопрос – куда им линять из Антарктики?
– Знаешь, Ваня, я вот тут подумал… – прервал размышления Вавилова Заур. – А ведь кроме нашего Хрустального грота другое сто процентное место с инопланетным разумом было найдено Хосе Франсе.
– Думаешь, нам под Эль Гизу?
– Посуди сам, – Заур приподнялся на локтях. – Древние, пока были живы и втирали нам в головы свою дичь, утверждали, что они беженцы с Вербарии и что они, спасаясь от гибели, укрылись здесь на Земле, попутно ухлопав цивилизацию Марса. Если ты правильно понял то, что тебе сказал Атодомель о спасшемся народе Ра, то эти пирамиды как раз и были средством их спасения. Как тот стеклянный шар, что мы нашли уже здесь.
– Заур, это может быть ловушкой. Атодомель мог предугадать, что мы пойдем в первую очередь именно туда.
– Не исключаю. Но другого места, куда пойти, у нас все равно нет.
– Хорошо, пусть, вот мы у памятника Хосе, что дальше?
– Не знаю, – Заур поморщился и сел на край своей импровизированной койки. – Попадем туда и на месте уже разберемся. У нас есть манипулятор. Может удастся что-то… Сманипулировать. Хрустальный грот-то в лепешку смяло, а вот пирамиды Хосе Франсе хоть и засыпаны песком, но целехонькие стоят.
– Ладно, сейчас Васька вертушку пригонит, будем поглядеть… Но меня кое-что еще беспокоит…
– Что именно?
– Я очень сильно сомневаюсь, что Верховный, или кто он там на самом деле, помер окончательно. Он как будто… Как будто… – Вавилов защелкал пальцами, ища подходящее слово.
– Тень?
– М… Нет, скорее как отражение. Как проекция какая-то. Ведь то, что швыряло тебя по стенкам всего-навсего одно из его тел. А таких оболочек по миру с две сотни раскидано. Так вот, если их так много и оживлять он может любое по желанию, не означает ли это то, что тот зеленый великан сожрал только оболочку?
Снаружи послышался нарастающий гул и Вавилов вышел наружу понаблюдать как сядет найденный вертолет. Огромный, трехвинтовой он опускался в ста метрах, но и с этой дистанции окатил морозным шквалом. Вместе с ветром поднялась локальная пурга скрывшая собой громадное, треугольное тело машины, которая, впрочем, быстро унялась, едва двигатели остановились. Еще какое-то время в воздухе парили мелкие кристаллики льда, улыбнувшиеся безразличному солнцу чудной, полярной радугой. Вавилов вернулся в кабину малого тягача, сел за рычаги и поехал к вертолету.
Когда он приблизился, хвостовой отсек вертолета уже был опущен и по нему Вавилов вкатился внутрь. Вспыхнули яркие лампы бортового освещения и сходня вертолета поползла вверх, точно пасть кашалота, заглотившего свою добычу. Вавилов заглушил двигатель, вернулся в Зауру, проверить в порядке ли то и, получив от товарища оттопыренный большой палец вверх, зашагал по гулкому грузовому отсеку в кабину вертолета.
– Ну, друг юности моей суровой, рассказывай, чего успели нарыть в гроте? – Обратился он с ходу к Абе, что сидел на кресле позади пилота с опущенной к полу головой.
– Я… Я не знаю, – устало ответил Гольштейн и уткнулся лицом в ладони. – Много чего. Что именно тебя интересует?
– Записи какие-нибудь, журналы бортовые, летописи, мемуары. Есть что-то, ради чего нам стоит вернуться к месту раскопок?
Аба поднял голову и ошалело посмотрел на Вавилова.
– Что значит «стоит ли»? Ты… Ты куда-то в другое место собрался?
– Угу. Борода ратует за полет в Египет. Я как бы его всецело поддерживаю. Замерзли тут, как собаки. Тепла охота.
– Да вы с ума сошли! Вы… Вы не имеете права!
– Эм, Иван Дмитриевич, – встрял Алешин. – Нам придется туда так и так вернуться. Хотя бы на часок.
– Это еще зачем?
– Ну, если мы пропадем на так долго, то спецгруппа нас искать кинется. А, не нейдя, сообщат наверх и нас попросту перехватят.
– Хм. Резонно.
– Слушай, Вавилов, – обратился к начальнику Скворцов, – а как, собственно, мы объясним отсутствие Верховного? По идее он должен был бы сам сообщить о том, что его тушку схамкали, но… Мы с Васькой проверили журнал сообщений вертолета, радиометрию – все чисто пока. Верховный, или кто он там был, тревоги не поднял.
– Это хорошо. Очень хорошо! А объяснять мы ничего не будем. Правда, Аба?
В ответ Гольштейн насупился и промолчал.
– Так, мужики, не будем зря время терять, летим на Хрустальный грот. А ты вставай. Давай, давай, пойдем пока кипяточку хлебнем. Где здесь у тебя кухня?
Пока они шли по коридору вертолет поднялся на винт – это чувствовалось по вертикальной, а затем и по фронтальной нагрузке. Шума же никакого слышно не было и Вавилов одобрительно покивал головой. Техника!
В камбузе – большом и чистом он по-хозяйски налил себе стакан кипятку из термоса и точно такой же Абе. Аба принял стакан, но просто поставил его на стол.
– Иван, ты самоубийца.
– Ну? – Вавилов сел напротив за стол и отхлебнул из своего стаканчика. – С чего вдруг?
– Ты оставил свое задание, похитил вертолет и уничтожил Верховного.
– Во-первых, я его не трогал, а во вторых не самого Верховного, а только его вместилище. Или ты знаешь больше моего, раз так говоришь?
– Да какая разница! Ты покусился на него! Этого одного достаточно, что б тебя на век в рудники сослать.
– Тебе, что Скворцов ничего не рассказал?
– Рассказал… Рассказал, что вы с помощью какой-то хреновины вызвали великана, что его сожрал.
– Вот, смотри, только не разворачивай, – Вавилов достало из кармана обмотки полукругов, – я это достал из-под земли у молибденового человека, которого ни на видео, ни на фото не заснять. И именно за этим Верховный примчался к нам. Верхом на тебе, заметь.
– Я ничего не помню, Вань, – Аба смотрел на железки, но прикоснуться к ним не решался. – Последнее, что со мной случилось это я, как обычно на ночь принял жижи из фляги и лег спать. Разбудил уже меня ты, когда затрещин надавал… И я все еще не могу отделаться от впечатления, что и вы и все вокруг продолжение какого-то чудного сна. Нет, я видел во сне как мы летели к вам, но это был сон, я точно могу знать! Такого в действительности быть не может.
– Мне тоже раньше так казалось. Ну, что все сон. Да вот только всю руку исщипал в кровь, а проснуться все никак не могу.
– Ваня, мне страшно. Вот честно, если все то, что вы тут мне порассказали, мне страшно. И страшно больше не от того, что это невероятно – наша жизнь сама по себе сейчас невероятна, – а страшно от того, насколько мы мало знаем. Насколько мы, люди, мало живем.
– Угу и только о себе и думаем.
Аба смотрел на полукруги. На мгновенье он, было, приподнял взгляд на Вавилова, но тут же, невольно, вновь уронил его на стол.
– Ты знаешь что это, Вань. Что это на самом деле?
– Манипулятор. Так его называл создатель жизни.
– Который теперь на Меркурии?
– Да.
– Боже, это не может быть правдой, – он зажмурился и медленно покачал головой. – Когда я уже проснусь. Или умру. Может мы уже умерли, а Вавилов?
– Я не знаю, Аба. Даже если и так, то мертвы мы с самого рождения. Или снимся кому-то. Оттого все так нелепо и чудно. Впрочем, все может быть и взаправду. Помнишь, как покачнулось научное сообщество, когда Хосе доказал, неопровержимо доказал существование працивилизации инопланетного происхождения?
– Помню, что ты тогда пропал надолго.
– Хм, я не о том. Он отыскал и доказал миру то, во что никто серьезно никогда не верил. А, что как, у нас в руках теперь ключик от другой, еще более грандиозного факта? Более того, если Верховных охотится за этими дольками, то значат они больше, чем просто артефакты древности. И сверх еще: если Верховному они нужны, то он лучше нас знает что это и означать это может только одно.
– Что он не человек?
– Или сверхчеловек. Точно одно – он мало похож на нас. А Из нас всех больше всего о нем знаешь ты, Аба. Что есть его тело? Этот его «болванчик»?
¬– Прям всех технических тонкостей я не знаю, – замялся Аба, – но могу точно сказать, что в нем реализована новая технология мозгошина пятого уровня, что позволяет всецело эмулировать сенсорику окружения.
– Я слышал что-то об этом.
– Да, если пятый мозгошин применить к человеку, то, в моменты активации, для него произойдет подмена реальностей. Объективная – наша – останется как бы «снаружи», а субъективная – моделируемая – вытеснит ее и станет всем. Думаю, Верховный все же где-то есть и он просто подключен к особой сети. По мере необходимости он переключается от одной, к другой тушке. Другими словами Верховный не эмулирует реальности, а перемещается по нашей действительности со скоростью мысли.
– Тогда почему мы до сих пор живы и за нами даже никто не гонится? – Нахмурился Вавилов. – Если все так, как ты говоришь, то он давно бы уже появился в другом теле и не мы бы сейчас летели к Хрустальному гроту, а оттуда бы летели к нам.
– Ну, сами бы вы его не забороли, – Аба усмехнулся и тут же глубоко вздохнул. – А вам вот это чудо помогло. Не знаю. Может ваш великан и в самом деле прибил его?
– Если и так, то прибил он оболочку, а не… Ментальность, – Вавилов выговорил последнее слово так непредсказуемо для самого себя, что интонация у него вышла удивленной.
– Ментальность? – переспросил Аба. – Хм. Хм, Вавилов, это все очень тонкая материя. Если развить твою мысль чуть шире, то человек, находящийся под воздействием мозгошина пятого уровня, может путешествовать по выдуманным мирам, как по действительности. Как йоги и провидцы древности путешествовали по дальним вселенным в трансовых состояниях.
– Угу, или как ты под наркотой.
– Ну да. Средств отрывающих ментальность от тела много… Нет! Я уверен, что Верховный не пропал. Может, нокаутирован, спятил или что-то еще, но не побежден. И если он инопланетный разум, то ему должно быть известно, что такое вы призвали, и чем так больно стукнуло его.
– Нужно стукнуть еще больней!
– А ты сможешь вызвать великана еще раз?
Вавилов хмыкнул и задумался. Зеленый великан получился из останков взбесившихся Древних с Вербарии. Вокруг каких останков побегать еще?
– А что вы нашли в Хрустальном гроте? Тела вербарианцев не нашли?
– Куда там. Грот, как ты говоришь, раздавлен камнями почти что полностью. Уцелел только центральный шпиль по нутрям которого можно спуститься на нижние уровни. Целее всего тот, на который ты спускался, да-да, я узнал, что ты туда спускался Вавилов, ну да и хрен с тобой. В общем этот и последний. Твой этаж утыкан камерами со всяким, вполне земным, скарбом. Из характера этого хлама мы вывели, что вербарианцы были примерно равного с нами уровня техразвития. Ну, так мы думали, пока не спустились на последний этаж. Соблюдение секретности я, думаю, мне теперь не поможет, да, Вавилов? – Аба метнул в Вавилова хмурый, взгляд. – На последнем этаже мы нашил какую-то здоровенную установку – генератор, как мы вывели позднее. На Земле таких нет еще… Он работал на микробах. Мы пока еще не поняли на каких и как именно…
– Микробы остались?
– Да, в осадке цистерн. Где по колено, где по грудь. А зачем тебе?
– Да побегать вокруг них захотелось.
Аба, было, раскрыл рот, чтобы возмутиться, как замер, расплылся в улыбке и закивал.
– А ведь верно! Бактерии тот же биоматериал! Надо попробовать. Сейчас, подожди! – Он сорвался с места и куда-то побежал.
С минуту Вавилов пил кипяток в одиночестве.
– Вот! – Вернулся, наконец, запыхавшийся Аба и протянул стеклянную пробницу с бурым порошком внутри. – Содержание бактерий девяносто пять процентов!
Вавилов встряхнул прозрачный кубик у уха, точно коробок спичек, сдвинул крышку и, аккуратно постукивая по одной из граней, высыпал немного порошка на край столешницы. На блестящей нержавейке насыпанная щепоть казалась почти черной, пороховой. Он взял полукруги и положил их с двух сторон от горки, срезами внутрь. Как и в прошлый раз с пробиркой, наполненной кровью Древних, ничего не происходило. Напряженно всматриваясь в горку, Вавилов уже видел, как она постепенно зеленеет, расползается по столешнице и превращается в… В растение? Отчего-то именно меленький, такой, неземной цветочек предстал его воображению. И вот, действительно, холмик шевельнулся, вершинка его осыпалась и из центра показался росток. Маленький и хрупкий он, вращаясь по спирали, вытягивался в стебель, окаймлялся пушистыми круглыми листочками… Кое-где в коротких пазухах уже виднелись бутоны, которые вскоре лопнули и распустились мелкими горошинами желтых цветов. Вавилов наклонился к чудной траве, втянул ноздрями воздух. Пахнут. Сладковато и приятно. Он заглянул под стол: с обратной стороны свисала мочалка корешков – цветок пророс сквозь столешницу.
– В Гроте этого порошка на целый лес хватит, – шепотом произнес Аба и склонился над растеньицем, понюхал его. – Странно. Я как раз о цветке и думал.
– Я тоже… – Ответил Вавилов. Его пронзило странное чувство сдвоенности происходившего, какой-то секундной догадки, от которой сердце, что называется, ёкнуло.
– Господа Вавилов и Гольштейн, просим вернуться в кабину. Мы на месте, – донесся из репродуктора над головой голос Алешина. Господа переглянулись, поднялись и вышли, оставив растеньице как есть, на столе.
Встречал их одинокий сигнальщик, который даже не махал своими флажками, а стоял прислонившись спиной к борту надувного ангара и весело болтал с кем-то по мозгошину.
– Это Ибрагим, – пояснил Аба, когда Васька приблизил лицо сигнальщика и развернул его на громадный дисплей. – С Сарой – женой своей – треплется, как всегда. Это хорошо. Значит все без шухера и он уверен, что мы на автопилоте.
– Вавилов, что теперь, вы решили? – Проговорил Женька, пока выбирался из кресла второго пилота и, выбравшись, стал подтягивать ремни на комбинезоне.
– Да, Заур пока полежит в малом, вы посидите здесь, как будто вас и нет, а мы с Гольштейном сходим, заберем кое-что. Как вернемся – полетим в Египет. Вась, ты был в Египте?!
– Нет, товарищ начальник, – отозвался Алешин. – Но всегда хотелось.
По голосу было слышно, что он улыбается.
– Так значит, – хмыкнул Женька и скрестил на груди руки. – Шоу маст гоу он, а?
– Жень, а ты что, хочешь выйти из поезда на полном ходу? Я б лучше домчался до конца. Посмотреть из чего свет на том конце тоннеля сделан. А если там конец, ну, совсем конец, то он нам так и так придет.
Скворцов вздохнул глубоко, пождал губы и картинно закатил глаза.
– Тебе, Дмитрич, надо было не на геолога поступать, а в философское училище. Ладно, я с вами, – он усмехнулся. – Хорошо, ни жены, ни детей нету. Овдовлять некого будет.
– Прямо там. С порошком Абы и моими дольками, мы еще посмотрим кто кого.
– Дмитрич, ты же знаешь, я шинотропней не маюсь.
– Да при чем здесь!.. Ладно, потом все. Вон, смотри, уже идет к нам.
– Пошли, – шикнул Аба и как-то весь грубел лицом. – Говорить буду я, а ты помалкивай. Идет?
Вавилов только кивнул. Он и сам отлично понимал, что субординация и незнание ситуации требуют от него закрытого рта. Максимум односложных поддакиваний.
Вышли они из чрева вертолетова по трапу, спустившемуся на снег невдалеке от кабины. Встречающий их сигнальный отдал честь, сунул, было, на подпись планшет, но застыл в изумлении, увидав вместо Верховного незнакомого ему человека. Аба проследил за его удивленным взглядом, картинно, прям покрутив головой от сигнальщика до Вавилова, пихнул первого папкой в грудь и недружелюбно проворчал:
– Ибрагим, ты, таки, считаешь, что я тебе должен все объяснить?
– Нет, я только спрашиваю.
– А я тебе ведь скажу. Верховный на зарядке и мы сейчас с ним, и в от с этим вот молодым человеком, летим на большую землю, – он приблизился вплотную к уху бедняги и громким полушепотом обременил того секретом: – под горами Элсуэрт нашли еще кое-что. Что-то чрезвычайное. Ты меня крепко понял? Чрезвычайное…
Ибрагим мелко закивал.
– Я рад, что мы встретили именно тебя, – теперь уже покровительственно и даже дружелюбно мурлыкнул Аба. – Нам нужно кое-что, друг мой. Кое-что, что сможешь только ты.
– Я?
– Ты, ты и только ты. Никого другого я просить об этом не стал бы, никогда, ни за что! Но ты, Ибрагим, ты это совсем другое дело. Как Сара?
– Хорошо, Спасибо…
– Как мама? Не хворает?
– Колено немного…
– Поправим. Как вернусь, найди меня, вместе позвоним Гросмэну.
– Изе Гросмэну?!
– Конечно! Изе. А что мне стоит? А мне ничего не стоит для доброго Ибрагима.
– Благодарю! Я рад! Так… Что, таки, мне нужно будет сделать?
– О, сущую безделицу! Скажи Сельвестеру, что б он погрузил бочки с порошком из Грота в вертолет. Но без лишних суеты и глаз. Все секретно. Сможешь?
– Конечно смогу! Уже делать?
– Ступай!
Едва Ибрагим скрылся в чреве ангара, как Вавилов повернулся к вертолету и помахал рукой вверх-вниз. Секунд через пять вжикнули приводы и вертолет стал разевать свою трюмовую пасть.
– Пойдем, – пихнул Аба локтем в бок Вавилова. – Я еще кое-что из лабы заберу.
Они вошли в ярко освещенный ангар, оттуда в смежный и коридор и по нему уже в передвижную лабораторию.
– Вить, привет. – Обратился Аба к сидящему у дисплея типу в белом халате. Типом про себя Вавилов обозвал человека потому, что тот был гладко и чисто выбрит, а правое ухо у него все было исколото кольцами.
– А это ты, – не отрываясь от экрана, ответил бесцветным голосом Виктор. – Чего надо? Я же сказал за криптологом посылай. Без него ничего не выйдет.
– Не, сделаем лучше, – Аба сунул ему под нос флешку. – Скинь массив сюда, я сам отвезу все на расшифровку. Все равно сейчас с Верховным в Дублин летим, зайду к тамошним умникам, пусть попробуют.
– А-а-а, это к тем которые его, – усмехнулся Виктор все так же не отрываясь от экрана. – Ну что ж, попробуй.
Он взял флешку, воткнул ее не глядя, скопировал одну папку и, спустя минуту, вернул.
– Ну, ты сам знаешь, что да как, – напутствовал он. – Если что.
– Ага, бывай.
– И тебе не болеть.
Вавилова он даже не заметил.
Вернувшись в ангар они еще минут пятнадцать следили за тем, как маленький и юркий погрузчик перетаскал бочки с порошком в трюм вертолета. Глядя на то, как Сельвестор, с удалью металлического атлета, скидывал на каждое плечо по блестящей бочке, Вавилову вспомнилась та инопланетная жизнь, которую они пробудили невольно. Кровь, великан, сейчас вот цветок… Его полукруги оживляли то немногое, что осталось от живых существ Вербарии. Удивительно было то, что и Древние и, их кровь, и, как они только что выяснили с Абой, и бактерии в сущности являлись одним и тем же – хорошо сохранившимся биоматериалом. Да, Древние управлялись Атодомелем, но их останки превратились во что-то зеленое и живое, так же как и порошок из Грота. И то, что Верховный выпил.
Почему-то этот жест, то, как Верховный запрокинул голову и, с улыбкой, осушил «кровь Вербарии», беспокоил Вавилова больше всего. Выпитая кровь… Верховный знал, что делал, он почувствовал ее за спиной у Скворцова. Да он и сам сказал, что знает ЧТО это.
Вавилова вдруг осенило. А ведь и зеленый великан у Элсуэрта сделал именно тоже! Почуял Верховного, вскрыл тягач, точно банку с консервам и съел его. Эти две сущности будто знают друг друга уже давно и стремятся отомстить, победить одна другую.
– Черт, а! – вслух выругался Вавилов и даже шлепнул себя по колену ладонью. – Теперь я точно знаю, что надо под Эль-Гизу!
– Ну а ты крикни, крикни еще громче! – вспылил Аба. – Микрофон тебе дать еще? Интерком, что б все услышали?! В Эль-Гизу поедешь, когда в отпуск пойдешь, понял!
И он шлепнул себя разок по лысине.
– Простите, – потупился Иван Дмитриевич и до самого конца разгрузки был нем как рыба.

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

27 мая 2022, 07:32

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Четырнадцатое
Как выяснилось, перемещаться по стране без документов можно, но только на такси. От города, до города, частным извозом, ночуя все в машине на ходу, они двигались к Москве и Юки, с замиранием сердца, воображала, что им там предстояло сделать. А предстояло, ни много ни мало, раздобыть поддельные паспорта.
Денег у них хватало с избытком (для удобства они даже завели два криптокошелька и закинули на них половину всей суммы), но вот опыта в раздобыче искомого документа – нет. Однако, на купленном с рук смартфона и из-под эмулятора мозгошина, Эйра вышла-таки в даркнет, где они и нашли нужного дельца, что пообязался сделать все в лучшем виде и за вполне демократичную цену. Были варианты и подешевле, но этот делец вызвал доверие у обеих сестер. Конечно, всегда оставался шанс нарваться на жулика или на засаду со стороны блюстителей закона, но у этого и форум был живой, и история долгая, и отзывов хороших много… Так что условились рискнуть.
Путь их подходил к концу. Едва забрезжил рассвет, впереди появились многоярусные кольца большого Московского. Слои дорог, где-то возвышающиеся на пять-шесть эстакад, Юки, никогда не видевшей их в живую, они казались чем-то сюрреалистичным. Эдаким бетонным пирогом, зачерствевшем вдоль горизонта. Незаметно они влились в поток, точно маленький эритороцитик в венозную систему и заструились к сердцу этого города-гиганта.
Москва поражала своими размерами. Невольно сравнивая просторную деревенскую жизнь с этим ульем, Юки с удивлением открывала для себя то, что все здесь подчинено какому-то невидимому, кем-то заданному ритму. Будто город живет сам по себе, а люди в нем не более чем клетки нервной системы. И город мыслит своими, едва ли понятномыми человеку смыслами, обменивается ими с другими, соседними городами… Те с другими, а те – с третьими. И так вся страна, точно один большой мозг думает всеми узелочками и узелками городов.
– Извините, – Эйра просунулась меж водительских сидений, похлопала водителя по плечу и протянула ему карточку с адресом, – Раз уж взялись за нас, не доставите ли вот сюда? А то мы к вам так привыкли…
– Нет, пожалуй, – слегка поразмыслив ответил тот. – Устал, уж простите. Да и Москвы знаю плохо. Я вот что сделаю. Я сейчас высажу вас на Лобнинском вокзале, а там вы по городу уже с местными бамбилами. Идет?
– Идет, – мигом согласилась Эйра. – Ну хоть на чебурек-то с нас возьмете? Помимо таксы, конечно.
– Не откажусь. Поем, выпью кофе и спасть лягу. А с обеда домой тронусь.
Любезный таксист не только на вокзал доставил, но и отыскал знакомого товарища по ремеслу, которому и сбыл сестер. Другой таксист – столичный – был на удивление схож с первым. Того же роста, сложения и лицо с теми же неуловимыми знакомыми чертами. Юки больше всего запомнился взгляд предыдущего таксиста, с которым она несколько раз встречалась в зеркале заднего обзора. Взгляд глубоко оценивающий, взвешивающий тебя, как человека. Привычка дела, видимо.
Когда Эйра показала ему адрес места, таксист сначала долго смотрел на протянутую карточку, потом перевел долгий взгляд на Эйру. Да так и замер, пока Эйра не смутилась и не спросила:
– Что?
– Пятьсот рублей.
– Ого. Это у вас в Москве у всех такая такса? Как до луны?
Таксист перевел взгляд на Юки.
– Объясните своей сестре, что платить она будет не за поездку, а за спокойствие и безопасность. После этого, – он кивнул головой в сторону Эйры с карточкой адреса, – я вас везу в аэропорт. Вам ведь после туда надо будет? Я угадал?
– Угадали, – ответила Юки. – Мы согласны. Только давайте по дороге заедем в магазин воды купить.
– У меня в багажнике холодильник, – усмехнулся таксист. – Угощаю.
Он и впрямь, усадив сестер на заднее сиденье старого, но люксового седана, открыл багажник и достал оттуда две банки «Байкала».
– Вот, – протянул он, усевшись за руль. – Только обшивку не испортите мне. Музыку? Нет? Ну, тогда поехали.
Едва они покинули округ плоского, без единого высокого здания вокзала, Эйра спросила:
– А как вы узнали, что нам после этого адреса в аэропорт нужно будет? Так все делают?
– Иногда, – уклончиво ответил то. – Иногда еще к пластическому хирургу отвести простят. Или наоборот, оттуда, вон, на ваш адрес. Новую жизнь начинаете?
– Не то чтобы, – грустно вздохнула Эйра. – Я вижу, вы человек душевный и вам можно рассказать. Потому, что я хочу рассказать все кому-то! И чем незнакомее, тем лучше. Молчи, Юки! Я все равно расскажу!
И Юки, с раскрытым от удивления ртом, выслушала рассказ о том, как они, две сестры-близняшки, угодили в сексуально рабство, на целый год. Как терпели унижения и побои, как тяжело им приходилось в неволе роскошного особняка, как в нее влюбился младший сын их хозяина и как она (Эйра), отдалась ему взамен на доверие и благосклонность. И вот, в один прекрасный день (ночь) когда они вдвоем, вместо того, что б ублажить сынка-пижона, усыпили и обобрали его. Потом подкупили охранника и сбежали, якобы оглушив того лопатой.
– Только вы не переживайте, – заключила она свой долгий и красочный рассказ. – Это далеко было, не в области даже. Фух. Вот, рассказала все как на духу и легче стало.
Водитель усмехнулся.
– Хорошая история. Вот прямо хоть сейчас сериал по ней снимай.
– Я правду всю сказала, – обиделась и покраснела Эйра.
– Разве я сказал, что не верю? – Его брови в зеркале заднего обзора многозначительно приподнялись, – Только если все так, то отчего же вы не обратитесь в милицию? Это ведь логично. Вас похитили, удерживали силой… Это ведь логично.
– Да, но мы боимся, что нас назад отправят, – неожиданно для себя ответила Юки, – Вдруг они повязаны?
– Угу, – подпела сестричка, – несколько раз в том особняке бесчестия и порока мы видели погонистых людей. Среди них очень много развращенных, знаете ли. И чем больше власти, тем больше разврат и пороки.
Водитель вздохнул.
– С этим не могу не согласиться.
Он зачем-то снял с зеркала заднего обзора четки, зажал их в правой руке и дальше уже ехал с ними, время от времени ловко перекидывая по ладони. Невольно следя за их взмахами, Юки разглядела на тыльной стороне ладони и пальцах таксиста мутно синие татуировки, но спросить про них не решилась.
Автомобиль вырвался с вокзальной площади и поплыл в густом потоке других машин куда-то вглубь мегаполиса. Водитель больше не заговаривал, только клацал своими четками, да время от времени глухо поругивался на других водителей совершающих, по его мнению, сомнительные маневры. Спустя час неторопливой езды и еще более неспешных стояний в пробках они свернули с оживленной дороги в двухполосное ответвление, оттуда в тенистый скверик и там нашли пустую, почти развалившуюся подворотню. Въехав в нее, они очутились в глухом и очень тихом дворе. Здесь не было ни машин, ни людей… На веревках, прямо во дворике сохло белье, у фундамента росла трава, а у одинокого подъезда на лавочке спал жирный белый кот.
– Я подожду вас здесь, – прошептал водитель и заглушил мотор возле старой, такой же как и сам дворик, детской песочницы с грибком-мухомором вместо крыши. – Только недолго.
Сестры вышли и, недоуменно озираясь, поднялись на крыльцо подъезда. Сверили адрес: облупившаяся, местами проржавевшая табличка уверяла, что они на месте. Юки в очередной раз оглядела дворик… Что-то было в этих пятиэтажных домах, заключивших их в узкий колодец, архаичное, вырванное из прошлого, так, если бы они перенеслись из современной Москвы в Москву шестидесятых годов прошлого века. И не только в домах. Белье на веревках, деревянная песочница, старая облезлая лавка с котом… Все это можно было бы встретить в провинциальном, умирающем городе, но здесь, в центре страны, когда соседнюю улицу рассекают новенькие автомобили на магнитной подушке… Вся суета мира осталась за стенами дворика, а тут стояла чистая, умиротворенная тишина. Юки подумалось вдруг что эта зона может быть тоже воспоминанием Земли. Ее очередным сном, в который они погрузились. Во всяком случае это все объясняло. Только вот как это свершилось – оставалось тайной.
Кот проснулся, громко муркнул, спрыгнул на землю и пошел к раскрытой, подпертой снизу куском кирпичины, двери. У самого порога он встал и оглянулся на сестер так, будто приглашал войти и снова громко муркнул. Этот кот именно что не мяукал, а громко и отрывисто муркал.
Едва они вошли, как дверь за их спиной тут же захлопнулась. Юки обернулась и почувствовала, что кто-то резко схватил ее за руку – это Эйра, тоже вся вздрогнув, схватилась за сестру.
– Ты видишь его?.. – замирающим голосом спросила Эйра.
– Кого?
– Кота.
Юки всмотрелась в темноту пристальней. Глаза постепенно привыкали к мраку и вот уже стал виден силуэт лестницы, крутая ступенька у порога и черный прямоугольник двери в первую квартиру. Возле нее белым пятном сидел кот и лениво помахивал пушистым хвостом. Когда сестры подошли ближе, кот лениво приподнялся и засеменил вверх по лестнице.
Поднимаясь вслед за котом, Юки обратила внимание, что окна лестничного пролета были заклеены зеркальной пленкой, оттого внутри и было так сумрачно. На третьем этаже у квартиры номер восемь кот остановился, встал на задние лапы и стал вальяжно драть обшивку двери. Покончив с заточкой когтей, он сел на свой мягкий хвост и в новый раз громко муркнул. Секунд через пять дверь щелкнула и беззвучно отворилась. Осторожно глянув в большую щель, Юки поежилась: внутри было не только темно, но и холодно.
– А можно свет включить? – вдруг неожиданно для самой себя спросила Юки у кота. – А то темно…
Кот даже не муркнул, но свет в прихожей – вполне обычной, московской прихожей, – зажегся тот час же. Котейка сидел в конце квартирного коридора и, дождавшись пока сестры переступили порог, свернул налево. За углом отворились комната, большая и обставленная со стариной. Не было ни дивана, ни стульев, а только шкафы с полками, бюро, комоды и всякая другая мебель, в которой обычно хранят вещи. Вся она была разная, но одинаково деревянная, блестящая и притиснутая друг к другу так плотно, что загораживала даже окно. То там, то тут, то на полке, то на лакированной крышке стояли оплавленные толстые свечи. Штук десять, не больше они были расставлены по всей комнате и светили так ярко, что в их свете рассмотреть комнату не представляло труда. А посмотреть было на что.
– Кунсткамера, – прошептала Юки, медленно оглядываясь.
– Не. Больше похоже на кабинет антиквариата, – ответила Эйра. – А где кот?
Действительно, белобокий проводник куда-то пропал. Юки заозиралась предметнее и, к собственному удивлению, нашла его в виде керамической фигурки на одной из полок. Она подошла, но брать в руки не стала, а присела немного, чтобы лучше разглядеть. Кот, величиной с кулак, стоял на задних лапках, а передними как бы ловил невидимую бабочку. Его шерстка, изгибы тела, даже когти с глазами смотрелись так натурально, словно кот сейчас, действительно, оживет.
– Ой! – Вскрикнула, отпрянула Юки, поскольку кот повернул к ней мордочку и склонил голову набок, присматриваясь и хитро сощурив голубые глаза.
– Ну, вот вы и пришли. Юки? Эйра? – кот перевел взгляд на столбенеющую Эйру, выдержал ее с секунд десять, и встал на все четыре лапы, повернувшись к ним полностью. – Деньги принесли?
Сестры не отвечали. Юки судорожно перебирала в голове варианты, отчего фарфоровый кот может заговорить. Шинотропная галлюцинация? Отравленная газировка таксиста? Действие газа уже здесь в доме? Мастерский гипноз? Что?!
– Сестрички, очнитесь, – по-стекляному блестящий котик улегся на брюхо и свесил передние лапы с полки. У Юки в это мгновенье пронеслось в голове, как-де он не страшится упасть и разбиться вдребезги? Ей отчетливо представилось, как котик, влекомый неудалимой силой тяготения соскальзывает, упирается задними лапками в лакированную полку, пускает в ход когти, но все равно соскальзывает и, как бабушкина кружка, бьется об пол.
– Стой, хватит! – вдруг запротестовал кот, но не успел и подняться, как полетел белым камнем вниз. Юки тут же закрыла глаза, ожидая трескучего удара и перезвона осколков, однако вместо этого об пол глухо ухнуло, будто об него ударился камень. – Прекратите меня ронять! Иначе я вам паспортов не дам!
– Как… Вы это делаете? – Изумленно выдохнула Эйра. – Великолепная маскировка!
– А ВЫ как ЭТО делаете? – Кот поднялся на задние лапы, оглядел себя, как бы подсчитывая иглы пучков шерсти, стряхнул пыль с плеча и, важно подбоченясь докончил: – Поставьте меня на место! И не смейте больше ронять!
Когда Эйра водрузила его на прежнюю полку, уселся на сложенный хвост и поманил сестер обеими лапами. Когда они приблизили свои лица, прошептал:
– Деньги кладите вот сюда, – он указал левой лапой на небольшую деревянную шкатулку подле, – паспорта лежат там, в комоде под масками, – махнул он в правый угол. – Положите, возьмитесь и возвращайтесь ко мне.
Сестры все сделали, а когда вернулись, застали кота прежним фарфоровым истуканчиком.
– Хм, – Эйра взяла фигурку в руки и осмотрела ее со всех сторон. – А был ли кот?
Юки не ответила, она подошла к одной из свечей, чтобы получше рассмотреть купленные паспорта. Две небольшие пластиковые карточки с голограммами их лиц выглядели как настоящие. Выдуманные имена, даты, номера… Все как договаривались. Документ пусть старомодный и в ближайшем будущем будет изъят из обращения, но в настоящем «настоящем» по нему можно купить билет в Египет. Если, конечно, он работает.
– Эйра, дай-ка мне смартфон свой.
Эйра оставила кота в покое, подошла к сестре и протянула ей веселый желтенький прямоугольник устройства с брелком-цыпленком на цепочке.
– Что, проверить хочешь?
– Да, попробуем купить билеты.
– Прямо здесь?!
– Здесь, мне кажется, будет безопасней всего.
– Да уж. Енисею было б чему тут поучиться.
Интернет работал медленно. Скорее всего, канал шифруется, оттого и скорость низкая, размышляла Юки, пока наблюдала за тем, как на экране распускался сайт аэрофлота. Когда загрузка прошла, она ввела данные паспортов, выбрала ближайший рейс в Гизу и отправила запрос.
– Ждем.
Прошло минут три, прежде чем заявки позеленели.
– Хм, работает, – одобрительно покивала головой Эйра. – Значит, данные верны и в Общей базе паспорта есть.
– Ну, теперь последний шаг.
– Верификация чипа?
– Да, если и тут пройдет, можно смело ехать в аэропорт.
Юки поставила котика на шкатулку с деньгами, положила смартфон на полку и, по очереди сначала свой паспорт, затем паспорт Эйры, приложила их к магнитометру у слухового динамика устройства. Смартфон пискнул раз, другой и на заявках появилось по еще одной зеленой галочке.
– Аллилуйя! – Восторженной прошептала Эйра и похлопала Юки по плечу. – Теперь мы точно полетим! Надо будет оставить хороший отзыв продавцу. Молодец!
До выхода их уже никто не провожал, но заблудиться они не заблудились, благополучно нашил дверь и, невольно щурясь на солнечный день, спустились во двор. Таксист помахал им из машины рукой и они направились, было, к нему, как увидали старушку, что сидела на лавочке – на том самом месте, где встречал их кот.
– Внученьки, подойдите на минутку к бабушке, – прошамкала расслабленная старушка и, когда сестры подошли, произнесла пусть и внятнее, но с прежним старческим дребезжанием. – Ну? Расскажите, как вы это делаете?
– Это вы?! – Воскликнула Эйра и Юки осадила ее, крепко дернув за подол платья. – Это вы! Это!.. Мое почтение. Мастерская работа. Это был робот? Гипноз? Психотропный газ?! Как вы проделываете такие штуки?
– Я спрашиваю у вас, как вы это делаете, вы спрашиваете у меня, как я это делаю. Кто-то должен ответить. Разве нет?
– Е… Если вы спрашиваете о том, как соскользнул говорящий котик, то… – Юки запнулась, – то я не знаю. Я просто представила себе, как он соскальзывает. Подумал, как это ему не страшно сидеть на краю, ведь он же фарфоровый и, если упадет, то разобьется. И… Я представила, как он падает. Натурально соскальзывает, как с горки, катиться вниз и хрясь! Я даже зажмурилась, но… Фигурка, наверное, крепкая, не разбилась.
– Юки, дорогая, вы психокинетик. Вы нигде не учились этому?
– Чему?
– Управлению мыслеобразами. Ведь мой пушистый друг от хвоста до усов дело моих рук. Я соткала его из пустоты вибрацией. Моя, хм, надабрама. А вы его смахнули с полки. В последний миг поймала, а то бы ух!..
– Эге… – сестры переглянулись.
– Скажите, а вы, – Эйра слегка прищурилась, – вы не знаете, случайно что-то о генизе, или Вербарии? Может быть вам знаком некто Крайтер или его друг Тиеф?
Старушка поправила цветастую шаль на плечах и как будто задумалась.
– Это ваши друзья?
– То есть вы ничего не знаете ни о биоэфире, ни о манипуляторе?
Вдруг лицо старушки вздрогнуло, вскипело и вывернулось наизнанку другим, гладким лицом. Теперь через толстые очки из-под косынки на них смотрел бледноватый молодой человек, конопатый и с рыжими, почти огненными бровями.
– Послушайте, вы, – отрывисто в нескрываемом раздражении проговорил он. – Мне на самом деле стоит больших усилий создавать таких котиков! Быть старушкой в сто раз проще! И куда проще, чем делать эти ваши пластиковые паспорта. И вы, хотите сказать, что просто задумались и тем повалили его?! Не верю. Ни за что не поверю, что вы это случайно сделали... Что такое Вербария?.. Это какая-то новая школа пихокинетики?! Кто ваш учитель? Ну, скажите, скажите скорее!
– Крайтер, – повторила Эйра. – Он наш учитель. Но это все, что мы можем вам сказать.
– Ну, скажите хотя бы где его нужно искать, на каком портале?! Или может, может, вы возьмете меня в ученики?! Мне надо! Я должен совершенствовать свою технику!
– Нет, – решительно качнула головой Эйра. – Принять вас в послушание мы не имеем права. У нас сейчас другая миссия, для того и паспорта. Но мы можем сказать вам, где искать Крайтера. Если вы…
– Если я что, ну?!
– Если расскажите нам о том, как вы достигли сами таких высот. На неподготовленных людей ваше представление, должно быть, производит сильное впечатление.
– Еще бы! Это самое лучшее прикрытие от облавы или нежелательных клиентов. Но это уже все не то! Да, первоначально моя подпольная деятельность была основой моей деятельностью, а психокинетика только подспорьем, тем, что отводило всякие неприятности. Но со временем я понял, что с этой техникой можно добиться всего. Ну, вы понимаете, о чем я. Психокинетика это как магия современного мира, создание чего-то из ничего! Атман в Брахмане. И да, я несколько преуспел в этом, но не просто так! Я долго и упорно практиковался. Так, что даже моя подпольная деятельность отошла на второй план. Но вы! Вы меня поразили! Одно дело собственной дживой воздействовать на майю, а другое – так легко и просто – оказывать влияние на мою дживу!.. Вы… Вы уже достигли видьи?
Эйра загадочно улыбнулась в ответ и немного склонила голову, как бы скромно подтверждая его догадку.
– О, бог мой, Вишну, – благоговейно прошептал молодой человек с телом старушки и уже, было, склонился в почтительном поклоне, но Эйра, повелительным жестом остановила его. – Прошу, скажите мне, где искать гуру Крайтера? Я… Я брошу все, я пойду за ним хоть куда! Я должен до конца постичь суть вещей, проникнуть, вырваться, наконец, из Колеса Сансары!
– Хорошо, – тихо, в некоторой задумчивости произнесла Эйра. – Я скажу вам. Ровно через год и восемь месяцев в Сети появится зона под названием «Дальний погост». Это… Будет узел Атмана. Новое явление Вишну.
– Аватара… – В глазах рыжего торговца паспортами заблестели слезы. – Но почему через год и восемь?.. А-а-а, я понял! Времени не существует! Весь мир иллюзия!
– Запомни это, – заключила Эйра. – И не забывай никогда. Теперь мы оставляем тебя. Ом.
– Ом, – чуть слышно отозвался тот и заплакал.
Когда они сели в машину, таксист оглянулся через спинку своего кресла, оглядел сестер с ног до головы и промолвил:
– Знаете, я сюда ездил раз пятнадцать и за все эти разы старушка появлялась только дважды. А разговаривал с кем-то так и вовсе раз. С вами. Я впечатлен. Куда теперь? В аэропорт?
– Да. Вот ваши пятьсот рублей, – протянула Эйра водителю пять радужных бумажек. – Благодарим за ожидание и за… За спокойствие.
– Всегда к вашим услугам, – улыбнулся водитель, принял деньги и завел мотор. – Вам в который?
– В международный, Останкинский, – ответила Юки. – И можете не торопиться. Наш рейс за полночь.
Автомобиль выбрался из тупичка, влился в полноводную магистраль и, мерно покачиваясь на рессорах, поплыл в известном только водителю направлении. Юки смотрела в окно на такие же, невесть куда плывущие автомобили и рассеянно думала о продавце. Понятно, что Эйра просто наговорила ему того, чего он хотел от них услышать, и все же… Она – Юки вызвала его на такое откровение простым, безотчетным действием, за которым скрывалось что-то гораздо более важное, чем просто способность двигать предметы взглядом. Собственно, такая способность это тоже нечто из ряда вон выходящее, как и способность продавца создавать говорящих котиков или принимать облик старушки. Понятно, что и его, и ее способности лежали в одной плоскости – плоскости биоэфира. А если конкретно, то снов Земли. Но если Юки была обособленной частью этой системы и доподлинно знала где находится, то, как он, продавец паспортов, мошенник и, судя по беседе, убежденный индуист (как ни парадоксально), проделывал то же, являясь ее частью? Он как будто чувствовал, смутно осознавал, что все вокруг, включая его самого – сон, которым, обладая некоторой сноровкой, можно управлять. Так, будто сон догадывается о своей иллюзорной сущности и стремится осознать ее, выйти за ее пределы… И ни этого ли выхода всегда искали йоги, мистики и провидцы их реальности?
Несмотря на жаркий летний день Юки зябко поежилась. Ее испугали собственные мысли, сопоставившие реальный мир и сон Земли. Испугала вящая тождественность даже в таких фундаментальных вещах, как вера. И поиск, и методы, и выводы… И там, и там просматривалась тяготение личности к цельности с окружающим миром, потребность чувствовать себя его частью. Эйра непременно рассудила бы, мол, это оттого, что генизу Земли наполняют ментальности действительности и их опыт, вера и стремления никуда не исчезают и они продолжают в то же верить и к тому же стремиться. Что здесь их стремления находят отклик у среды, поскольку среда пластична и способна откликаться на искреннюю веру. Точно так же, как это удается Юки.
Но почему это удается ей? Она ведь не буддийский мудрец, да и метафизикой вообще интересовалась в своей жизни крайне мало. Ей даже неизвестны были те слова и словечки, которыми так грамотно перебрасывались Эйра и продавец в своей короткой беседе. Неужели вызвано это только тем, что она инородный элемент во снах Земли? Сторонний наблюдатель, способный отличить право и лево? Но ведь и она этого не может! Для нее все происходящее здесь такая же доподлинность, как для того же продавца паспортов или Ярослава из деревни. Может, причина всему Эйра? Их дуалистическая связка.
Юки покосилась на Эйру, сидевшую рядом и глядевшую в свое окно. Казалось, она тоже над чем-то крепко задумалась, но спрашивать о мыслях здесь при водителе не особенно хотелось. Потому она отвернулась к своему окошку, открыла его и, всю оставшуюся дорогу до аэропорта, ловила ветер, стараясь уже ни о чем не думать.
А водитель крутил баранку, изредка поглядывал на своих пассажирок в зеркало заднего обзора, да только изредка усмехался на их мысли.

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

29 июля 2022, 23:52

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Пятнадцатое

Как? Вавилов решительно не знал, не знал, как посадить вертолет-монстр, да еще так, чтобы никто не заметил. А если и заметил, то не предал бы значения нежданному и неожиданному визиту.
– Спокойно! – заверил команду Аба, выгнал из кресла главного пилота Скворцова и сам взялся за штурвал. – Я все устрою.
Смену пилота Аба устроил аккурат над Сахарой, всю пустыню сосредоточенно штурвалил, а, подлетая к Мемфису, древнейшему городу русла Нила, включил рацию, отыскал частоту диспетчера аэропорта Гизы и, с каменным лицом, заорал в микрофон:
– Мэйдей, мейдей! Борт Верховного номер сто восемьдесят два! Мейдей, мейдей! Отказал тяговый двигатель! Мейдей, мейдей! Срочно полосу для жесткой посадки!
Секунд пять в эфире было тихо. Затем кто-то, очевидно, что диспетчер, кашлянул и протянул:
– Э-э-э, а до Каира не дотянете?
– Дотянем! – Тотчас отозвался Аба. – Только потом протянем ноги и лопасти! Я не шучу, вашу мать! Мы падаем!
– Одну минуту… – Ответил диспетчер из динамиков полилась какая-то умиротворяющая музыка.
– Вот же ж гады, а… – Проскрежетал Аба, – мы тут падаем, а они нам лестницу Якова устраивают. Ну, я им устрою, как приземлимся. Камня на камне не оставлю!
– Товарищ Гольштейн, так ведь мы и не падаем, – развел руками Скворцов. – Может, как-то полюбовно можно приземлиться, без выкрутасов?
– Да?! А может, я мацу смогу купить в Сальвадоре?! Ты понимаешь, что в городе туристов посадочные полосы по миллисекундам расписаны?! Давай, бегом к главному движку и сделай с ним что-нибудь!
– В смысле? Сломать?
– Да, гений ты мой доморощенный! Что б мы пали уже по-настоящему. Вань помоги собраться своему шкету, а то он что-то медленно соображает.
– Жень, пойдем, – Вавилов взял под руку надувшего, было, щеки Скворцова и поволок его к выходу. – Где отсеки?
– У гугла спроси! – Аба нервно тарабанил пальцами по приборной панели в ожидании ответа «оператора». – Вот с-суки, а. Ну я вам устрою!..
Опешивший Скворцов опомнился и даже отодрал от себя руки Вавилова, но тот обнял его по-медвежьи, приподнял над полом, да так и вынес в коридор.
– Жень, не спорь и даже не обращай внимания, – прошипел он ему, когда двери в кабину сомкнулись за их спинами. – Знаешь как испортить движок?
– Конечно, знаю, – буркнул Евгений высвободившись из хватки начальника. – Ломать не строить, знаешь ли. Но если этот тип еще раз в таком тоне отзовется обо мне, я его самого сломаю!
И они заспешили прямыми коридорами к двери, известной промеж них только Скворцову. Вавилов не сомневался, что Женька приведет куда надо, таков уж он был, что изучит любую технику, к какой прикасался или во чрево которой помещался.
Оказавшись у массивной железной двери с круглой, как на субмарине рукоятке, Скворцов раскрыл было рот в язвительной издевке, но тут ручка повернулась на четверть оборота, дверь как-то сама собой приподнялась и втиснулась в стену, так, что опытный техник только одобрительно хмыкнул. Он понял, что Аба, хоть и ждал с нетерпеньем ответа диспетчера, но глазу с них не сводил и дистанционно откупорил люк. Или это уже Васька сделал?
Вопреки ожиданиям Вавилова, приготовившегося увидеть за дверью шатающиеся ходуном механизмы и бегущие по центру роторы, в помещении располагалась одинокая стойка с мышкой и клавиатурой, как в серверной.
– Это и есть сердце мотора?
– Угу. Самое что ни на есть, – вздохнул Евгений и, вместо того что б развернуть клавиатуру, нырнул под стойку и сдернул с защелок пластиковый кожух. – О… Да тут полно мышей. Вот меховушки негодные, всю проводку погрызли. Где их только Верховный набрал… Коротыша устроили!
Он выудил из кармана зажигалку, высек огонек и поднес его к сплетенью тонких и, с виду, совершенно невинных проводов. Тут же завоняло паленой проводкой, что-то действительно коротнуло, заискрилось, загорелось, винтокрылую машину порядочно тряхнуло и Вавилов почувствовал, как их потащило вниз.
– А… М-м-м не разобьемся?
– У Абы своего спрашивай, – буркнул Скворцов. – Я сделал что мог.
– Да уж.
Бросаемые их стороны в сторону они вернулись в кабину, где Аба рвал и метал молнии.
– …Что значит, нет свободных полос?! Дайте тогда занятую!
– Простите, Аба, сэр, это невозможно. Все полосы забиты битком и даже если я…
– Но мы падаем! Мэйдей, понимаете!?
– Ничем не могу помочь. Я по регламенту не могу позволить вам упасть на головы мирным туристам! Это пошатнет наш пассажиропоток!
– Тогда мы упадем на пирамиды Гизы!
– Это как вам угодно. Но в аэропорт я вас пустить не могу. Господин Аба у вас же вертолет, три двигателя, неужели с вышедшим из строя одним, пусть и тягловым вы не сможете жестко приземлиться где-нибудь в пустыне? В песок вы сядете мягче, чем, хм, в бетон.
– Да черт с вами будем садиться на бархан! Только предупредите общественность, что б гвалта не подняли.
– Это можно! – по голосу оператора (Вавилов мотнул головой мысленно исправившись на диспетчера) стало ясно, что тот оказался крайне доволен исходом дискуссии. – Сообщите координаты и мы пришлем вам пожарную команду.
– Ненужно. Возгорания нет, – и, уже отключившись от диспетчерской, повернулся к Ваське. – Ведь нет?
– Не, все чисто. Обороты главного тяглового упали на восемьдесят процентов, но обороты саппорта взвыли до сотни. Сядем без пыли и шума.
– Отлично! Ну не сукин ли я сын, а?! – обернулся он к Вавилову. – Без билета, без волокиты, к самому порогу пирамиды! И что б вы без меня все делали.
– Ну, уж точно б не падали на вертолете, – хмыкнул Вавилов, уселся в свободное кресло и накрепко пристегнулся ремнями.
Не то чтобы он боялся смерти, даже напротив, теперь он отчего-то не боялся ее вообще. Смерть, ввиду произошедших событий теперь представлялась Вавилову не как раньше, не как черное, немое ничто, а как шаг к новому этапу существования. Существования загадочного, но действительного, точно как его средний палец.
– Минут через пять упадем, – констатировал Васька, неотрывно глядя в галограф пульта второго пилота. Вавилов видел краешек экрана на котором была прочерчена красная парабола, что кончалась красным же крестиком, на небольшом всхолмии. Очевидно, что Аба метился прямехонько в мягкий бархан. Ну, что ж. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Хотя… Вавилов откинулся на спинку и закрыл глаза. Хотя, отчего он решил, что по ту сторону смерти нельзя умереть еще раз? А потом еще и еще. И так раз двести. Или двести тысяч раз. Продираясь смертями все глубже и глубже к финалу. Которому нет конца.
Вдруг вспыхнул красный сигнал и истошно завопила сирена – сработал датчик критической высоты помноженной на скорость, но Васька тут же заткнул истеричку-компьютера и все вернулось в норму. Вавилов снова закрыл глаза и постарался расслабиться. Ему вспомнилось, что в автокатастрофах меньше всего страдали пьяные люди и именно от того, что были совершенно расслабленны алкоголем. У них, правда, немного не то, но от стакана водки Вавилов бы сейчас не отказался.
– Тридцать секунд до столкновения с землей, – спокойно и как-то по-будничному сообщил Васька. Ему не хватало только широкого зевка вдобавок. – Скорость чуть выше расчетной.
– Знаю я, – резко отозвался Аба. – Закрой лучше рот, а то язык прикусишь.
– Ну, это вряд ли. Десять, девять… Пять… И!
Вавилов судорожно вцепился в ручки кресла, совершенно позабыв о своем намерении расслабиться. А, поскольку выпить ему так и не пришлось, то грохнулся оземь он в напряженном и сосредоточенном состоянии.
Тяжелый удар сотряс само существо Вавилова. Не вертолет, кресло или отдельные элементы окружения, а самого Вавилова, казалось, заключившего в себе все. В одно секунду мир их белого и понятного вывернулся каким-то пульсирующим красным хаосом. И, если бы не он, то ничего бы вообще не сотряслось и не громыхнуло. Не вырубился бы свет, не орал бы благим матом Скворцов, не посыпались бы с потолка панели, да не разлилась бы дождем система пожаротушения.
– Все живы?! – Вавилов, как слагатель бытия, первым оправился от удара (да он и не терялся, если разобраться до конца), отстегнул перевязь и, по накренившемуся полу, подошел к ближайшему от себя Абе. – Ты как?!
– Нормально, – буркнул в ответ тот, отстегнулся и подошел к скомкавшемуся, прячущему голову в коленях Ваське. На его, всем залитом водою пульте, он нажал несколько кнопок, отчего вода перестал хлестать с потолка, а свет вернулся к потускневшему, но белому состоянию.
– Эй, малой, ты как? – Аба попытался расправить Ваську, но тот точно задеревенел. – Все, голову можешь вытаскивать, сели уже.
– Охренительно сели, – отозвался с другого конца кабины Сковрцов. – Я чуть шоколадный пудинг в штаны не испек.
Вавилов мельком оглянулся на товарища, что одной рукой расстегивал ремни, а другой держался ладонью за окровавленную щеку – вокруг него больше всего валялось пластиковых плиток с потолка.
– Ваня! Оклемай своего шкета, я с диспетчерской свяжусь, – распорядился Гольштейн и вернулся в свое кресло.
Бледный как платок Васька медленно выглянул из-за коленей, бессмысленно огляделся и все так же медленно стал опускать ноги. Вавилов не мешал, просто стоял рядом и наблюдал, больше потому, что сам не знал, как поступить. Шок, не иначе.
– Мы… Уже умерли? – наконец сипло произнес он. – Товарищ начальник, где мы?
– Сели, Вась. На бархан сели, рядом с пирамидами. Болит где? Ударило?
– Нет, просто... Про… Проверьте лучше Шаова. Его никто ведь не предупредил.
– Черт! Точно! – Вавилов хлопнул себя по лбу и бросился к выходу. – Забыли совсем!
Впрочем, беспокойство оказалось напрасным – Заур преспокойно лежал себе на кушетке, пристегнутый к ней ремнями у ног, пояса и груди, точно буйно-помешанный. Только руки его свободно вращались.
– Ваня! – Поприветствовал он вошедшего и, видно, смекнув, что дальнейших потрясений не случится, потянулся к ремням отстегнуться. – Что это было такое? Мы упали?
Вавилов рассказал в двух словах о происшествии и под конец виновато попросил прощения.
– Да ладно брось, – отмахнулся Заур. – Когда посудина крена словила, я сразу понял, что падаем. Хорошо у койки ремни были, а сама она к полу привинчена. Остальные как?
– Женьку оцарапало слегка, Васек в шоке. А Аба…
– Про него я ничего не хочу знать. Ваня, будь начеку с этим типом.
– Он ведь свой! Бестолочь, но свой.
– Он-то да, но вот кто за ним стоит…
– Того уже нет.
– Пока нет.
Заур расцепил все путы и сел на койке. Выглядел он все еще паршиво. Бледный, с крупными каплями пота на лбу, вздрагивающими руками… Из-под бинтов на груди и плечах кое-где выступила кровь. Хоть он и крепился, но, судя по всему, падение далось ему тяжело.
Он встал на ноги и, опираясь на интерьер больничной каюты, доковылял до уборной.
– Я считаю, что тебе и команде лучше в вертолете остаться, – нерешительно и оттого немного озлясь на себя проговорил Вавилов. – Тебе-то уж точно лучше тут отлежаться. А ребята присмотрят за вертолетом. Если хочешь, Васька с тобой посидит.
– Нет, не нужно. Бинты бы сменить, да. Но сиделка мне не нужна.
С протяжным, сдавленным стоном он улегся на свое место и после долгим, испытывающим взглядом посмотрел на Вавилова.
– Ну, а ты? С Гольштейном пойдешь?
– Угу.
– Смотри, я тебя предупредил.
Они пожали руки и Вавилов вышел чуть более встревоженным, чем входил.
За его отсутствие Аба успел связаться с диспетчерской аэропорта Гизы, наорал там еще на кого-то, отменил спасательную операцию в их честь и добился того, что б инцидент с падением вертолета замяли. Напирал он главным образом на то, что они не упали вовсе, а так, совершили жесткую посадку и все, что им сейчас требовалось от местных властей – не лезть к ним и дать немного времени.
– Сколько немного? – слегка нахмурившись уточнил Вавилов. – Ты ж и сам не знаешь сколько часов потребуется, что б пирамиду обшарить.
– Да сколько угодно! – Хмыкнул Аба, попутно скидывая арктический комбинезон. – Хоть день, хоть два, хоть неделю. Тут, Ваня, мякотка в том, что не они нас ограничивают, а Верховный. Сколько он даст нам времени, пока воскреснет… Ты так и собираешься по пустыне расхаживать? Во всем зимнем? Пойдем, переоденемся слегка.
И они, в потных тельниках цвета хаки, прошествовали в каюту Абы, где у того имелся скромный гардероб.
Выбирать, правда, особо не из чего было. Форменные сорочки с коротким рукавом, вензелями на вороте и манжетах, темно-синие брюки… И все и везде мало и тесно.
– Эйн момент! – Утешил неподходящего под одежду Вавилова Аба, взял с полки какой-то паровой утюжок и, как фокусник с волшебной палочкой, заплясал с ним вокруг товарища. – Эйн!.. Цвейн!.. Дрейн!
И, о чудо!, ворот стал свободней, натянутые на груди и животе пуговицы ослабли, а полы брюк отросли до нужной длинны. Передовые технологии, не иначе. Но Вавилов, критически осмотрев себя со всех сторон, сделал вид, что не удивлен и таким манером чуть ли не каждый день себе одежду подгонял.
– А ботинок у тебя подходящих не найдется? – спросил он, глядя на то, как Аба сменял свои толстостопые зимние, на что-то элегантно-летнее.
– Нет. Точнее есть, но растянуть их подростником не получится. У тебя ж лапа как у медведя.
Распоряжение остаться в вертолете команда восприняла с воодушевлением.
– Вертолет пока починим, – не скрывая улыбки на расцарапанном лице, ответил инициативой Скворцов. – Да и не выношу я жары и пыли. А тут хорошо, прохладно.
И, действительно, климатизация уже во всю шпарила прохладой, что указывало, в целом, на незначительный характер повреждений машины.
– Да и за Зауром уход нужен, – поддакнул оправившийся от шока Васька. – Пойду и впрямь ему перевязку сделаю.
– Да, еще кое-что! – Обернулся уже на пороге Вавилов, – Выкатите-ка три-четыре бочки с порошком на улицу. Мало ли, вдруг пригодятся.
Едва он отпер двери на трап, как в лицо пахнуло горячим сухим воздухом. Зажмурившись, он прикрыл ладонью глаза, свободой рукой достал из нагрудного кармашка солнцезащитные очки и, нацепив их, осмотрелся предметнее.
На всю широту взгляда распростерлось море, громадное бледно голубое море с наносами золотого песка, в одну из волн которого, собственно, и угодил их корабль. Невдалеке от места посадки, чуть ниже и правее виднелось искусственно плато, огороженное со всех сторон прозрачными щитами. Еще дальше, километрах в двух-трех, над сыпучими барханами возвышались пирамиды Гизы. Но им было не туда, а как раз к той, полупрозрачной голубоватой площадке, где начинался вход в реликты Хосе-Франсе. А идти пусть было и недалеко, но зато топко.
Нахлобучив фуражки с кокардами подразделения Верховного, Вавилов и Гольштейн спустились по выдвижной лесенке и устремились по дюнам к окончательной цели.
Выбрались они на площадку под удивленные взгляды туристов, что ожидали тут своей очереди на экскурсию. Все, конечно же, видели падение вертолета и теперь пребывали в некотором недоумении, что два высокопоставленных пилота (так, по крайней мере, они выглядели в своей форме) тоже решили совершить спуск к таинственным пирамидам пришельцев. Под их взглядами Вавилов чувствовал себе неловко и старался смотреть в пол, но Аба же напротив нагло ухмылялся и крутил головой по всем сторонам.
– О! – Указал он рукой на ларек с турникетом, – нам туда, пошли.
Они пересекли обширную площадку и, не останавливаясь в хвосте живой очереди, прямо прошествовали к входу.
– Уважаемый! – Обратился Аба по-арабски к замотанному во все белое привратнику. – Я сто восемьдесят второй смотритель Верховного, вон с того жестко севшего вертолета, – тут он вальяжно развернул перед взором слегка опешившего служителя свое удостоверение, – это пилот первого ранга Пьер Трюдо. Наш транспорт будут ремонтировать часа четыре и мы хотели бы воспользоваться оказией и спуститься к пирамидам пришельцев в которых ни я, ни мой друг никогда небыли. Это можно устроить?
Польщенный безупречным арабским Абы (и это без помощи мозгошина!) привратник расплылся в широченной улыбке, распахнул пред высокими гостями турникет и широким жестом предложил входить, чем вызвал волну негодования всей прочей ожидающей на солнцепеке публики.
– Скажи, – вполголоса мурлыкнул Аба, когда они проходили мимо служащего, – нам можно ходить везде?
– Экскурсии вообще-то проводятся организованными группами, под руководством гида, – сконфузившись промямлил тот, но тут же скороговоркой добавил, – однако вам, таким дорогим и почтенны гостям я определю нашего самого лучшего гида! Одну минутку.
Он приложил два пальца левой руки к виску, на несколько секунд затих, очевидно, связываясь с кем-то по мозгошину и, наконец, вернувшись, известил:
– Вас уже ждут на первом этаже у лифта! Всего доброго, – и он поклонился.
Неуклюже поклонившись в ответ, Вавилов зашагал вслед за Абой, казалось, раздувшимся за эти минуты настолько, что не пролезет в кабину лифта. Однако Аба пролез и даже, с высоты своего величия, углядел кнопку спуска.
Спускались долго. Достаточно долго, чтобы Вавилов отвлекся от своих гнетущих мыслей на что-то постороннее. Он стал рассматривать орнамент стен тускло освещенной кабины лифта, которая была стилизована под камень с витиеватой резьбой. Имитация выглядела так натурально, что он отвлекся на нее настолько, что поскреб ее ногтем, а затем постучал костяшками пальцев. Отозвалось пустотело. Тогда он отошел к противоположной стене обширной кабины и оценил рисунок издали. Странно, но… Чем дольше он смотрел, тем необычней казалась резьба. Точки, линии, черточки… На расстоянии их уже не было видно, а вот сам орнамент как будто ожил. Стена точно придавалась внутреннему, загадочному движению. То вздыхала, как живая, то подрагивала.
– Фу ты. Бред. – Зажмурился Вавилов и мотнул головой, но рисунок точно отпечатался на сетчатке и еще долгое время не смывался темнотой.
Так с закрытыми глазами он и дождался дна, что, судя по длительности спуска, располагалось не меньше чем в двухстах метрах от поверхности. Только когда двери распахнулись и света стало больше, он и сам открыл глаза.
У порога стоял почти такой же, как и наверху, замотанный во все белое, бедуин. Он учтиво поклонился гостям, посторонился и жестом предложил входить. Они вышли из ярко освещенного тамбура в узкий и высокий коридор, освещенный скудным таинственным светом. Проводник молчал, Аба тоже... Даже звуков шагов слышно не было. А коридор все не кончался и не кончался. Вавилов забеспокоился. Это место… Коридор показался ему смутно знакомым. Так, будто он бывал тут тысячу лет назад, бывал неоднократно – ходил тысячу и один раз взад-вперед, изо дня в день. И стены… Они были точно такими же, как стены лифта, испещренными гипнотическим узором. Впрочем, узор скоро оборвался, тоннель как-то разом расширился и они остановились возле каменных ворот. Толстенные створки были разведены, но не полностью, позволяя оценить, насколько они широки и массивны.
– Мы стоим у порога тайны, – картинно развел руки провожатый. – Величайшей тайны жизни и смерти, тайны сотворения чужого мира, тайны их появления здесь. Но! Вместе с тем, мы стоим у порога ответа на вопрос мучавший человечество тысячелетиями! Одиноки ли мы во вселенной? Есть ли другая разумная жизнь? И стены за этими вратами, как и сами врата, дают однозначный ответ. Прошу!
– Эм, уважаемый, – вкрадчиво обратился к гиду Аба, едва они вошли в коридор, украшенный уже не узором, а резьбой, запечатлевшей дела каких-то коренастых носатых тварей. – А можно без вот этого вот вашего завсегдашнего пафоса? Мы с товарищем люди обычные, нас очаровывать не надо.
Провожатый даже как будто выдохнул облегченно.
– По простому?
– Ага, своими словами.
– Ну что ж, извольте, – и он заговорил бегло, без затягиваний и патетики. – Наверняка вам известно, что пирамид всего четыре и все они практически одинаковые.
– Практически? – Переспросил Аба и забежал немного вперед, заглянув в лицо гиду.
– Да. Одни поменьше, другие побольше, у одних центральный бассейн круглый, у других овальный. Резьба, вот, наскальная тоже разная. Сюжет передается один и тот же, но детали и, если можно так выразиться по отношению к пришельцам, стиль – разный. Кстати, взгляните, – он остановился и указал на один из фрагментов резьбы, где, если Вавилов правильно понял, носатый пришелец весь в доспехах, сидел на шее у песчаного червя. Точь-в-точь как в «Дюне» Герберта. – Здесь изображен предок наших инопланетян, управляющий громадным кольчатым созданием. Загляните в пасть. Видите ряды мелких зубов? Они клиновидные с двугранной отделкой. В другой пирамиде зубы такого же червя уже в форме игл и они просто выдолблены в камне узкими канавками.
– Ну, а если в общих чертах, о чем повествуют эта наскальная живопись?
Провожатый укоризненно взглянул на Абу.
– Не наскальная. Это роспись по камню, поскольку мы совсем не в скале находимся, а в пирамиде, составленной из каменных блоков. Кстати, по образу и подобию этих пирамид древние египтяне возводили и расписывали свои. Понимаете, техника работы с камнем идентичная…
– И все же, о чем повествование?
– А все на поверхности. Тут же не письмена, а просто… Живопись. Собственно, двигаясь по коридору от ворот к сердцевине, мы видим их историю. Рождение, развитие, процветание и упадок. У самого входа в пирамиду, если вы обратили внимание, было изображено, как они вылупляются из песка, что наводит на мысль об их, ммм, полурастительном происхождении. Там же были видны фрагменты некой всеобщей сети, что-то вроде грибницы из которой, собственно они первоначально и вышли. После уже взрослые особи научились откладывают в землю семена из которых вылуплялись другие. Ни семей, ни взросления или каких-то родственных уз, как у нас, нет. Они, если верить росписи, все были большой дружной семьей. Со временем их раса крепла, расселилась по всей планете и, если можно так выразиться, одомашнивала других животных. Вроде того кольчатого червя, у которого мы останавливались.
– А с какой планеты они? – Решился задать вопрос Вавилов, который, слушая гида, взглядом скользил по впечатляющим рисункам.
– Есть две версии. Первая выдвинута самим Хосе-Франсе и по ней это марсиане. По другой версии, неофициальной, это беглецы с Фаэтона, погибшей планеты когда-то вращавшейся по орбите между Марсом и Юпитером.
Вавилов и Гольштейн переглянулись. Все сходилось.
– Хорошо, а зачем им вообще нужны были эти пирамиды?
– Первоначально они служили местом поклонения Творцу. Той самой грибнице увивавшей всю планету. Потом случилось нечто, какой-то катаклизм уничтоживший сеть и пирамиды стали не просто местом поклонения, а чем-то вроде склепа. Марсиане приходили в пирамиды умирать.
– Ну а как они очутились у нас тут на Земле?
– Об этом можно только догадываться. По крайней мере, роспись об этом умалчивает.
– То есть как они перебрались на землю с технической точки зрения неизвестно?
– Нет. Гипотез и предположений выдвинуто много, но все они на жидком песке стоят. Пирамиды как будто просто здесь появились и все… А! Вот мы и в центральной части. Можете походить здесь, посмотреть. Только со стенами поаккуратней. Если на них долго смотреть, то голова начинает кружиться.
Высокий куполообразный свод округлого помещения, стены и даже пол испещряли те самые извилистые линии и точки, что Вавилов имел неудовольствие разглядывать в кабине лифта. Видимо там была копия фрагмента. Стараясь не глядеть на все это кишащее-копошащееся месиво, он пошел вслед за Абой и гидом к купели в центре площадки.
– Вы сказали, что пирамиды практически одинаковые, – не унимался Аба на которого, казалось, витиеватая роспись стен не оказывала и малейшего давления. – А какие-нибудь отличия посущественней имеются?
– Н-да. Одна из пирамид повреждена сильнее других.
Гид огляделся: по зале расхаживали другие туристы с другими гидами и он, очевидно не желая быть подслушанным, поманил к себе высокопоставленных гостей и заговорчески прошептал:
– Мало того, что она разворочена у вершины, точно вулкан извергнутый, так в добавок вся заполнена стеклистой ало-оранжевой субстанцией! Лабораторные исследования показали, что это… Опал!
– Обыкновенный? – уточнил Вавилов. Гид кивнул. – И сколько его там?
– Полная пирамида!
– И что, не добыли нисколько?
– Увы, но от сухости и тесноты он весь помутнел и растрескался и, как драгоценность никуда не годится. Но все равно красиво. Жаль, что по соображениям безопасности туда не пускают туристов.
Вавилов и Гольштейн вновь многозначительно переглянулись. Глаза у Абы хитро прищурились.
– Уважаемый, – мурлыкнул он на ухо провожатому и взял его под руку, – а не отойти ли нам в стороночку?..

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

21 декабря 2022, 08:52

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Следи еще кто? =) По главе раз в полгода :lol:

Шестнадцатое

Очередь изнывала в тишине. Под прессом давящим на голову солнцем говорить совсем не хотелось. Да что уж там, даже стоять не хотелось! Юки лучше б развалилась на удобном шезлонге или нырнула в прохладную, пресную воду оазиса, который они с Эйрой проезжали двумя часами ранее. Нет, ну главное у пирамид на поверхности вырыли искусственное озеро, насадили пальм и фиговых деревьев, построили шеренги лежаков и прохладных зонтов, а здесь только сомбреро, да веера. Изуверы, одним словом.
Время от времени очередь обдавало сухим дыханьем пустыни, и тогда Эйра прятала нос в сувенирный хиджаб, хваталась за полу шляпы и смешно округляла глаза.
– Иногда я жалею, что могу чувствовать, – шептала она на ухо Юки и снова прятала лицо от горячего ветра.
Толпа снова шагнула двенадцать раз: это спустилась во чрево пустыни еще одна партия туристов. Юки вздохнула – следующая группа была их. Вздох вышел и облегченный, и взволнованный: вроде и ждать осталось недолго, но… Ждать чего? Что им предстоит сделать, спустившись вниз? Нет, она, конечно, понимала, что там внизу им нужно будет отыскать манипулятор и, уже с ним, как-то вернуться в действительность через сервер «Дальнего погоста». Но как конкретно это провернуть и с чего начать – ума не приложила.
А что если там они ровным счетом ничего не найдут? Ни сервера, ни манипулятора… Или найдут только один манипулятор, а сервер – нет?
– Бррр…
Несмотря на дующий в спину горячий ветер по коже пробежал холодок. Юки живо представила себе, как они, слямзив из-под стеклянного колпака блестящий кругляш, убегают под вой сирен и крики охраны, как их припирают к стенке и бесславно захватывают в плен. И как к ним потом, уже в камере изолятора, входит Верховный со зловещей ухмылкой…
Вдруг к свисту ветра примешался посторонний металлический вой. Он доносился с подветренной стороны и голосу пустыни не принадлежал. По толпе пробежал ропот, толпа заозиралась и, сообща, обнаружила источник высокого гула. Юки повернулась в сторону, куда были обращены лица и указующие персты соседей, и тоже увидала его. Выше линии горизонта, над пепельно-голубым небом к ним стремительно неслось что-то. Неопознанный летающий треугольник. Он шатался из стороны в сторону, припадал к земле и, видно, намеревался грохнуться. За считанные секунды объект приблизился настолько, что в нем теперь без труда можно было узнать вертолет. Один из тех здоровенных винтокрылов в которых барражировал небо Верховный. Сердце Юки мучительно сжалось. Неужели за ними? И это сейчас, когда они подобрались к самой-самой цели! Но как, откуда он мог узнать?! Ведь они вели себя предельно осторожно, не выделялись и совершенно не позволяли того, чего в принципе могли бы себе позволить. Должно быть это ошибка. Или совпадение. В любом случае бежать из очереди вон точно не следует.
Вертолет не сбавляя скорости, пошел на снижение. Гул и свист возвысились и Юки невольно прикрыла уши ладонями. В последний момент ей показалось, что вертолет рухнет прямо в толпу и даже мысль пронеслась, что это террорист какой мстит Верховному, невинным туристам и всему миру в придачу. Но машина вместо этого неуклюже плюхнулась в близлежащий бархан, чихнула всеми тремя винтами и сникла.
– Дорогие туристы! – вдруг рявкнул мегафон и Юки, привстав на цыпочки, рассмотрела одного из экскурсоводов, что крутился из стороны в сторону и оглашал пустыню своим голосом. ¬– Просьба соблюдать спокойствие! Это совершил вынужденную посадку один из бортов Верховного. На нашей экскурсии инцидент никак не отразится! Вертолет какое-то время побудет здесь и, после ремонта, продолжить свой маршрут.
Юки перевела дух и даже ободряюще со значением улыбнулась Эйре, та улыбнулась ей в ответ и они, взявшись за руки, вернулись к ожиданию. Впрочем, ненадолго. Не прошло и десяти минут, как Эйра пихнула локтем заскучавшую, было, сестричку и кивком головы указала на вертолет. От него отделилось два человека, что сейчас направлялись по пологому склону бархана в их сторону.
– Верховный? – с тревогой спросила Юки сестричку.
– Нет, тот выше и весь в черном. Это пилоты. На форму посмотри.
Парочка – один с бородой и широкоплечий, другой лысый и тощий, что жердь – спустилась и, преодолев дополнительных метров тридцать рыхлого песка, взобралась на их площадку. Бородач показался Юки смутно знакомым. Разглядеть его лица не удавалось – пилоты прошли мимо на отдалении и все время то спиной, то боком, но его походка, сложение, вообще вся фигура напомнили ей кого-то. Кого-то кого она видела там, наверху в действительности. Она уже было собралась поделиться своим наблюдением с сестрой, как вдруг поняла, куда идут эти двое. И главное – зачем они вообще пришли сюда... Ну, так и есть! После непродолжительной беседы на непонятном арабском, привратник распахнул пред свалившимися с неба господами двери и те, без зазрения совести, прошли вне очереди. Для Юки с Эйрой означало это лишь одно – дополнительные полчаса ожидания на солнцепеке.
– Индюки гамбургские! – Сдавленно ругнулась ей в ухо Эйра. – Вон тот тощий, сказал, мол, пока будет идти ремонт вертолета, нельзя ли им, пилотам «борта самого Верховного», поглазеть на восьмое чудо света.
– И куда уж им отказать.
– Угу. Да еще и лучшего гида выпросил!
Впрочем, долго ждать не пришлось – уже через пять минут дверь открылись вновь и привратник, со все той же дежурной приветливостью, пригласил очередных двенадцать человек спуститься под землю.
Спускались долго, в странной, как будто живой кабине. Осматривая ее, Юки чудилось, будто это пищевод, что проталкивает их – проглоченных чудаков – в желудок каменного зверя. Дурачили ее стены лифта, сплошь покрытые пунктирами, штрихами и точками. Если смотреть на них издали, то создавалась иллюзия живой плоти… Как на анатомической страничке, где проиллюстрирована кишка со складками и морщинами.
– Сестричка, – шепнула Эйра и придвинулась к Юки поближе. Казалось, что фантасмагория стен ее совсем не трогала. – Я тут подумала, что нам нужно – просто жизненно необходимо – прилипнуть к этим двум пилотам с машины Верховного. Сама рассуди: мы, в теперешнем своем положении, на правах туристов. Пойдем туда, пойдем сюда… Посмотрим то, посмотрим сё и на выход! А тем двум типам наверняка покажут что-то особенное. Ну, какую-нибудь тайную комнату или запретную скрижаль. Словом именно то, что нам и нужно. Ну, как, согласна?
Юки, не отрываясь от стены, кивнула. Откуда-то взялась тошнота. Но не обычная, не в горле, а в голове. Этот орнамент он…
– Я поведу, а ты если что, подтягивай. Ну, как обычно, хорошо?
Юки закрыла глаза. Еще немного и ее стошнит. Но не шаурмой, а мыслями. Чужими, далекими и тысячи лет мертвыми мыслями.
Но тут кабина остановилась, издала мелодичное «блым!» и двери распахнулись. На пороге их ждал экскурсовод, белый и улыбчивый, как все тутошние экскурсоводы. Он повел их по коридору, чьи стены оказались продолжением лифта. Юки проваливалась все глубже и глубже в брюхо этого каменного существа и не смотрела на него. Вместо этого она доверилась сестричке, что вела ее бодро и уверенно… Куда? Она здесь не на своем месте. Это все чужое. Старопыльное древнее и… Живое. Да! Оттого ей все кругом мерещится внутренность! Эта пирамида, да все они! Это живой организм, пусть и каменный. Он смотрит на ее миллиардом глаз и ждет чего-то. Ждет пока…
– Мы стоим у порога тайны, – голос экскурсовода точно вспорол брюхо алчному Волку, распотрашивая ее – Юки Красную шапочку. – Величайшей тайны бытия, тайны чужого мира и его появления. Но это же и порог ответа на вопрос: одиноки ли мы во вселенной! Истина здесь, за этими вратами. Так давайте же войдем и постигнем ее!
Они вошли и Юки сразу стало легче. Экскурсовода она едва слушала, а вот стены нового коридора разглядывала с интересом. Новизной сюжеты каменной летописи не отличались. Все как всегда и у всех: родились, пожили немножко и опять – в пучину безвременья. Человеческая жизнь, жизнь этих вот Ра, бытие целого народа или планеты в сущности скучны и банальны. Юки даже грустно усмехнулась. После гипнотичного полотна стен лифта и следующего за ним коридора она ждала чего-то большего.
Но она переменила свое мнение, когда группа вошла в сердцевину пирамиды. Рассматривая, оглядывая ее всю, Юки поняла, откуда были скопированы те зигзаги, точки и завитки, что сопровождали ее сюда. Куполообразная зала точно шевелилась. Место, куда был обращен взгляд, выглядело статично и мертво, но в областях бокового зрения все переворачивалось, копошилось бессчетным числом маленьких мошек.
– Ты видишь это? – шепнула она Эйре. – Ты видишь, как стены шевелятся?
– Не-ет, – обычным тоном протянула сестричка в ответ. – Зато я вижу тех двух упырей. Вон они.
Эйра кивнула за спину Юки и та, оглянувшись, действительно увидела двух капитанов, о чем-то очень близко беседующих с экскурсоводом. Точнее беседу вел тощий, что держал проводника за локоть и тихонько, как бы невзначай, уводивший его в сторону. Бородатый же, все время повернутый к ним спиной, озирался по сторонам и в беседе почти не участвовал. Глядя на его широкую спину, выбивающиеся из под фуражки прямые черные волосы, сердце у Юки мучительно сжалось. Он определенно был знаком ей. Только откуда тут взяться знакомцу? Ведь это все проигрыш былого, а у Юки ни в прошлом, ни в настоящем знакомых пилотов не было.
– Пойдем, – сквозь зубы прошипела Эйра, – а то они смоются, и тогда мы тут ввек ничего не сыщем.
Юки чувствовала, как ноги ее дрожат, как сердце учащенно бьется, будто она идет на первое свидание. Но ей нужно увидеть его лицо, вспомнить.
– Здра-астье, – протянула Эйра свое привычное приветствие, привстала на носки и слега поклонилась, – А можно с вами познакомиться чуточку покороче?
– Ба! – Протянул в ответ тощий, – близняшки! Да еще и русскоговорящие! Конечно, конечно можно! Я вот Аба, а это мой друг Ва… Кхм. Жан. Э, с кем имеем честь?
Эйра представилась, представила Юки, но Юки едва ли слушала их беглую, будто закадычную речь. Она во все глаза, с отрытым от удивления ртом смотрела на Жана.
И это был не Жан.
Перед ней стоял Енисей. Ее Мастер.
Всё и пирамида со своими загадками, и уместившиеся в ней люди, и даже сестра – пропали. Она видела только его. Видела изумленно округлившимися, все еще не верящими глазами. Но это был несомненно он.
Под ее пристальным, ошалелым взглядом Мастер смутился и потупился. Он решительно не узнавал ее.
– М-мастер? – нерешительно с запинкой выдавила из себя Юки. – Ты разве меня не помнишь?
– Простите, – пробормотал он и поджал губы в извинительной улыбке. – Мы знакомы?
– Енисей, это ведь я Юки! Ты рассказывал мне про Вербарию, помнишь? Ну, как же так!..
При упоминании о Вербарии и у забывчивого Мастера и у тощего капитана отвисли челюсти. Какое-то время они просто хлопали глазами то на нее, то на Эйру и ничего не могли сказать.
– Едрыть, – наконец, промямлил тощий. – Я даже не знаю, что теперь и думать. Вы от Верховного? Зна-знаете Атодомеля?
– Вот оно! – Взвизгнула Эйра, сорвала с головы хиджаб, бросила его себе под ноги и запрыгала на месте, хлопая в ладоши. – Я знала, я знала, я знала! Я знала, что будет именно что-то эдакое! Господа! – остановила она свои бесновенья и положила одну руку на плечо Мастеру, а другую – тощему. – Теперь мы просто обязаны уединиться и очень, очень много рассказать друг другу. Так ведь? Так?!
Больше прочих недоумевал экскурсовод, что перекатывал взгляд от одного к другому и ни слова не понимал, поскольку весь диалог велся на непонятном ему языке. Когда же Юки выплеснула на публику заряд радости, он смекнул, что, верно, это старые знакомые или единоверцы, или земляки, нежданно-негаданно обретшие друг друга при столь случайных обстоятельствах. Улучив мгновенье, об это он и спросил у Абы по-английски.
– Да, да, – поспешил заверить его догадку тот. – Эмм, мы много работали вместе, но не лично, а по дистанционному интерфейсу. Обкатывали, как выяснилось теперь, вместе одну и ту же испытательную машину. Они по голосу нас узнали.
Он улыбнулся и, хитро сощурившись, снова вцепился в локоть экскурсовода.
– Дорогой Мустафа, теперь-то вы просто обязаны оказать нам честь и провести особую экскурсию. Иначе пред дамами станет очень, очень неудобно. Ну, вы понимаете меня, ведь так?
Мустафа, который и без дополнительных увещеваний был уже на все согласен, только тяжело вздохнул. Что ему оставалось делать? Тем более закрытая для туристов пирамида была не столь уж и запретной. Ежемесячно, ли дважды в месяц, он, ли Саид, водили туда особых гостей. А компьютерщики, обслуживающие тот странный сервер, так и вовсе шныряли туда сами собой, чуть ли не каждую неделю.
Поэтому Мустафа соорудил понимающую физиономию, многозначительно кивнул и предложил следовать за ним.

Переход от пирамиды к пирамиде осуществлялся по длинным тоннелям. Они не были оформлены столь изящно, как тот, по которому вводили в обитель пришельцев. Так, простые бетонные стены, низкий свод потолка с рядом светодиодных ламп и длинна, которую сподручней было преодолевать на велосипеде. Провожатый, кстати, предложил им воспользоваться транспортом, стоящим тут у входной двери, но гости предпочли пеший ход. Им было, что обсудить дорогой.
Пилот, как две капли воды походивший на Мастера, оказался на самом деле и не пилотом даже, а геофизиком, только что, на том упавшем вертолете, прибывшим из Антарктиды. Его сухопарый товарищ пилотом тоже не являлся, зато водил за собой одно из тел Верховного. Узнав про это, сестрички слега напряглись, но быстро и успокоились: ведь будь у того коварный замысел в голове, рассказывать о своей работе он явно не стал бы.
Когда, чередой взаимных рассказов, речь зашла о манипуляторе, Иван (а именно так звали поддельного Мастера), воровато оглядевшись, достал из карманов обмотки полукругов и предъявил их сестрам, но отдавать насовсем отказался.
– Я не то что б не доверяю вам, – сконфуженно проговорил он, убирая части манипулятора в разные карманы. – Ведь очевидно, что это рука… Край… Эмм, Да, Крайтера, свела нас. Просто это наше единственно оружие против Верховного. Мудрецов Ра.
В целом же рассказ Ивана и Абы ни в чем не противоречил тому, что было известно сестрам. Он лишь доподлинно раскрыл обстоятельства находки остова Вербарии, сохранившихся там древних, утвердив за последними окончательную цель – освобождение Атодомеля.
Свою же часть истории Эйра и Юки начали с жаром, но, подойдя к моменту их внедрения в генизу Земли и, описав на пальцах ее сущность, вдруг притихли. Ведь, судя по всему, их новые знакомые, как и всё и вся вокруг – сон Земли, ментальный отыгрыш… Как сказать об этом? Как сказать человеку о том, что он только призрак – крохотная ячейка громадной ментальной? Впрочем, можно объяснить все словами Зака, что жизнь и смерть это только понятия, и что жизнь не прекращается с гибелью физического тела, а только меняет среду существования. Это можно легко понять и представить стороннему наблюдателю. Но попробуйте объяснить рыбе о воде. Какая вода? Спросит она вас. И будет совершенно права.
– Что-то не так? – Иван первым обратил внимание на молчание новых знакомиц.
Сестры переглянулись, и Эйра едва заметно мотнула головой, выражая: «лучше не стоит», но Юки, наперекор себе и своей двойнице тихо сказала:
– Они должны знать.
Эйра округлила глаза как бы говоря: «Не надо!»
– Что мы должны знать? – ничего не подозревая, спросил Иван. Аба остановился. Остановились и все, включая Мустафу, который совершенно ничего не понимал и успел уже порядочно устать от иноземцев.
– Мы все в Генизе Земли. В одной из итераций ее памяти. А находиться в ней можно только одном состоянии…
– Будучи мертвым, – заключил Аба и глубоко вздохнул.
– Да, – продолжила Юки. – Мы с сестрой совсем недавно, а вы, по меньшей мере, уже десять лет. Во всяком случае действительность из которой мы пришли, отстоит именно на столько.
– Я бы сказал, что этого не может быть, но… – Аба опять вздохнул, – даже то, чего не может, очень даже может быть. Во всяком случае, лучше, чем полное забытье.
– Это объясняет мою чуйку, – проговорил Иван, глядя куда-то в сторону. – Ведь, если действие окажется неверным или фатальным, то его можно откатить и попробовать снова, по-другому. Точно так же, как вы откатились сюда не десять лет.
– Да, думаю, да, – ответила Юки и продолжила свой рассказ о внедрении в генизу Земли с большей уверенностью.
Когда речь зашла о том, как они скоротали свою первую ночь в деревне у Ярослава, Иван, вдруг побледнел и едва слышно попросил описать тот дом, чердак и, особенно детские рисунки из коробки. Юки покорно выполнила просьбу столь точно, сколь точно могла.
– А надпись на рисунке оборота какая была? Детская? Детским почерком была сделана?
Юки напрягла память.
– Да, кажется, была.
– Мы думаем, – вдруг встряла в разговор Эйра, – Что эти послания оставлял Крайтер. Тот самый молибденовый человек, что вручил вам части манипулятора. Или то, что могло предстать от его вида. Ведь он тоже здесь, внутри генизы! По земным меркам он провел здесь двадцать тысяч лет, но по меркам жизни генизы это гораздо, гораздо больше.
На некоторое время в узком подземелье стало тихо от голосов и все отчетливо осознали, что стоят.
– Господа, дамы, – жалобно проговорил бедуин на английском. – Давайте пройдем дальше. Что бы там между вами ни произошло меня и моего долга провожать вас – не касается. Меня касается экскурсия и то, что время ее так или иначе, но истечет. Пройдемте дальше?
И они пошли. Медленно, как будто в каком-то недоумении. Еще бы. Их разные истории сходились здесь. Они были невероятны. До такой степени невероятны, что столкнувшись сейчас в самой итоговой точке долго путешествия они будто составили научно-фантастический роман.
– Эта пирамида дальше всех отстоит, – как бы извинившись, пробормотал экскурсовод и щелкнул себя по виску, очевидно, интересуясь временем.
Ладно, они с Эйрой, что знали подноготную генизы Земли с самого начала. А вот как быть Ивану и Абе с известием о своей давнишней кончине? Она украдкой взглянула на шагающего чуть впереди Ивана. Угрюмо, сосредоточенно сутулясь, он думал эту самую свою думу. Юки вдруг пробрал озноб.
Ведь всего этого не происходит.
Это ведь только мое восприятие, а настоящее взаимодействие происходит где-то в другом месте, в другой форме. И форма может быть любая, но применяется та, что идентична восприятию некогда опытосозидающей ментальности. Но это при настройках по умолчанию. Если есть возможность, то форму можно скорректировать, сделать, скажем, из человека супергероя или изменить законы физики...
Сзади вдруг раздались чужие шаги. Они появились и наросли столь стремительно, что Юки даже не успела толком встревожиться.
– Й-а Мустафаа! – Их догнали двое мужчин в белых комбинезонах. Это один из них, тот что пониже, потолще и постарше окликнул проводника.
Мустафа обернулся, развел руки и затараторил на своем языке так, что у Юки скулы свело.
– Ничего особенного, – пришла ей на помощь Эйра. – Поздоровались. Спросили о здоровье матушек, дядюшек… Общего знакомого обсуждают. Хе-хе, его и его новый Бьюик.
– А кто это вообще, чего им надо? По униформе вроде как технари.
Спину второго, все молчавшего человека, отягощал рюкзак, а в руках он сжимал потертую сумку с инструментом. Складывалась уверенность, что ему до оживленного диалога дело было самое последнее и что он давно бы с удовольствием свалил наверх. На одно мгновение Юки отвлеклась, представив себе, как этот молодой человек выходит на свежий вечерних воздух пустыни, вдыхает его, точно пробует для купанья воду и улыбается, как:
– Милейшие! – прервал взаимные излияния Аба, все на том же непонятном арабском языке. – Чем раньше мы освободимся от трудов наших, тем скорее займемся благими делами. Прошу прощения, – он поклонился говорливому технарю, схватил за локоть Мустафу и поволок его дальше.
Секундой позже рабочая пара прежним скорым шагом обогнала их и скрылась в полутьме коридора.
– Кто это был? – осмелившись, спросила Юки у проводника.
– А? А! Это был брат моей жены. Славный парень. Мы вместе в одной деревеньке живем, он здесь технарем работает. – Мустафа усмехнулся и, дернув бровями, проговорил с насмешкой: – Идет, вон, техническое обслуживание проводить.
– А что, здесь есть вычислительная техника? – преувеличенно удивленно спросил Аба.
– Да, есть немного… Я в этом совсем не разбираюсь, и пояснить ничего не смогу. Кстати, компьютеры стоят в том же пирамиде, куда мы идем.
– «Дальний погост!» – одними губами выговорила Эйра сестричке.
Темный мрачный коридор вдруг закончился и группа оказалась в… Юки сразу и не поняла где они оказались. Вокруг, в свете частых и тусклых ламп сверкал гранями сколов красноватый мутный камень. Полупрозрачный с тонкими прожилками он напоминал остекленевшую утробу какого-то гигантского животного. Вглубь этой по-мертвому блестящей плоти змеился узкий и высокий канал, походивший на драгоценное ущелье. Точки освещения, усеивающие склоны до самого потолка, медленно затухали и разгорались вновь, предавая загадочному месту еще больше таинственности.
– Ну вот, мы и на месте, – не без гордости объявил Мустафа. – Жемчужина нашей коллекции. Жаль, конечно, что из-за опасности обрушения всего этого великолепия смотреть на него в общем порядке не пускают. Хотя мы здесь уже столько лет, а ничего так еще и не упало.
– Скажите, а Верховных захаживает сюда? – спросил Иван, внимательно разглядывая ближайшую к себе стену. – Ему-то сюда вход свободный?
– О, да! – Мустафа аж порозовел от гордости. – Господин Верховный наш частый гость! Странно, что он с вами не пошел…
– Он хотел, – вздохнул Аба, – но у него сегодня много других важных дел. Сказал, что если до окончания ремонта вертолета не освободится, то присоединится к нам. А если нет, так в другой раз. Эм, извините, а можно один маленький нескромный вопрос про нашего общего начальника? Просто любопытная ерундовина, уверяю! Вот мы все четверо тут в первый раз, таки потому, что мы тут ни разу небыли еще. Для нас это новые впечатления, незабываемое диво на всю жизнь! Но что тут делать часто? Это ведь просто огромный кус инопланетной драгоценности. Ну раз ты его увидел, ну два… Ну, пусть пять! Для удержания, так сказать, образа прекрасного. Но что тут делать постоянно? Я не могу понять. Вот что он тут делает?
– Хм, – усмехнулся Мустафа, взял Абу под локоть и тихонько повел его вдоль расколотого ущелья. Вслед за ними тронулись и остальные. – Я работаю здесь экскурсоводом уже десять лет и за все эти годы спустил к пирамидам Хосе столько народу, сколько во всем Каире живет. И среди них, уверяю вас, есть много, очень много тех, кто спускался и два, и три, и десять раз. Некоторым так и вовсе необходимо тут бывать каждый месяц. А делают… Что они еще тут могут делать? Слоняются, щупают камень, просто стоят. Иногда плачут. Но больше всего – думают. А ведь есть о чем. Есть! Вы верующий?
– Я-то? Не, я люблю удовольствия и не люблю от них отказываться. А вот родители мои были из ортодоксальных иудеев.
– Для многих побывать здесь, значит получить тяжелый удар по своему мировоззрению. Больно осознать, что твоя вера и вера твоих предков не объясняла ни мира, ни его появления, ни его законов. Все это была просто интерпретация сугубых взглядов, закрепленная в букве и возведенная в абсолют. И люди возвращаются сюда, когда старое и понятное утягивает их от открывшейся истины.
– Из ваших слов следует, что Верховный все никак не поверит в инопланетный разум, – Иван мрачно усмехнулся. – И ходит сюда за подпиткой своих новых верований.
– О, господин Верховный это совсем другое дело! Ведь он посещает не просто пирамиды Хосе Франсе, а Запрещенную пирамиду. Тем более что и причин вернуться сюда даже простому человеку гораздо больше, чем одна и у каждого причины будут свои.
Мустафа замолчал, а Юки подумала про себя, что на вопрос Абы о том, что же здесь делает Верховный он так и не ответил, ловко свильнув на другую тему. Хотя кое-кто ответил за него и очень точно. Юки оглянулась на Ивана, что шел позади всех и внимательно следил за глубиной опаловых стен. Если Верховный родом с пустошей, где тысячелетиями стояли эти пирамиды, то они, действительно, могут подпитать его силой. И это же значит, что здесь его дом. От этой мысли у Юки по коже пробежал холодок. Вассал создателя жизни, самый могущественный псевдочеловек на земле и они забрались в его логово. И если Верховный не уничтожен тем, зеленым великаном Вербарии, то сейчас он скорее всего здесь. Знает о них. Следит, быть может, сейчас за ними глазами экскурсовода.
Идущий впереди рядом с Абой Мустафа вдруг остановился.
– А вот здесь, – объявил он, махнув вправо от себя рукой, – коридор. Невидно, правда?
Юки с Эйрой подошли ближе, Иван стал у них за спиной. Проем коридора и впрямь разглядеть было очень трудно: узкий и невысокий он попросту сливался со стеной, прикидываясь очередным темноватым пятном. Через два-три шага коридор поворачивал под прямым углом, наглухо маскирую свою глубину.
– Длинный очень, – пояснил Мустафа. – Я по нему не ходил, но мне там и делать нечего. А родственник рассказывал. Компьютерная комната там. Глубоко.
– Серверная? – Зачем-то уточнила Эйра.
– Да, да. Она самая. Ну, нам же вперед, пойдемте.
И он повел их дальше.
Шагов через двадцать процессию остановил тупик.
– Что такое?.. – Мустафа ощупал ладонями красную, густо мерцающую стену. – Это откуда?
Он опустил руки, плечи и ненадолго затих.
– Обвал, наверное, – заключил он в итоге и окинул туристов скорбным взглядом. – Придется возвращаться.
– А как же!.. – запротестовала, было Эйра, но провожатый не дал ей окончить:
– Для вашей безопасности. И моей.
Делать нечего – развернулись и пошли назад. Но не успело шествие проделать и десяти шагов, как уперлось в тупик из того же мутно-алого камня.
– Привет, приехали, – пробурчал Иван, отпихнул экскурсовода и сам стал ощупывать преграду. – Я так и знал. Аба, ты порошок взял с собой?
– Да, немного, – Аба вынул из бокового кармашка кителя пробницу и потряс ее у уха. – То, чем на вертолете баловались.
– Отлично! Насыпь под стенку, вот тут, – и он носком своего нелепоогромного, арктического сапога ткнул в основание новоиспеченной преграды. – Сейчас попробуем расшатать…
Он встал на колени возле крохотной серой кучки, достал из карманов перемотанные в пленку полукруги и на мгновение обернулся к озадаченной компании.
– Отойдете на пару шагов. Черт его знает, что получится.
Все послушно отступили, включая экскурсовода, который, потный и бледный, даже не спросил, что это помазанник Верховного собирается делать.
Юки стояла слева от него, чуть позади у грязно-красной выщербленной стены и отлично видела, как Иван поднес к горке полукруги и, что-то бормоча себе под нос, стал поворачивать их из стороны в сторону, понемногу поднимать и опускать. Несколько секунд ничего не происходило… Потом кучка чуть-чуть шевельнулась, осыпалась и из нее наперегонки побежали по преграде стебельки лианы. Они шевелили листочками, вгрызались узелками корней в мутный красный камень и ползли все выше, оставляя за собой паутину белесых трещин. Наконец, загадочное растеньице увяло: листья пожухли, осыпались, стебель высох и тоже упал. Однако трещины в камне преграды остались.
– А ну, – Иван поднялся, отодвинул всех на три шага назад и со всей силы пнул медвежьим сапожищем стену. Стена хрупнула и, точно пласт подтаявшего льда, обрушилась на землю.
– Свобода! – обрадовалась Эйра, бросилась, было, по коридору, но через десять шагов наткнулась на очередную преграду.
– Аба?.. – Вопросительно протянул Иван, но Аба только поджал губы и сокрушенно покачал головой, мол, порошка больше нет. – Что ж, тогда придется вручную.
Он уже, было, занес ногу для первого пинка, как его остановила Эйра.
– Эй! – Выглянула она из-за стены. – Тут ведь ход в серверную есть. Проверим?

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

20 марта 2023, 23:37

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

А вооот кому пирожки горячие?! =)
Семнадцатое
Понятное дело, что это Верховный с ними в игры играет. Водит, подводит к чему-то одному ему известному. Ну а что, собственно, им остается делать, кроме как сунуться в этот изодранный коридор? Захвати Вавилов с собой биопорошка Вербарии они, может, продвинулись бы еще дальше, может даже и выбрались бы наружу...
– Ага, кабы бочку б с собой прикатил, – буркнул он себе под нос и прибавил шагу.
Они шли гуськом, грея друг другу спины дыханием. Вавилов поднес руку к глазам и посмотрел на пальцы сквозь едва заметный пар изо рта. Действительно, становилось холодней. Впрочем… Они же все мертвы, так что бояться замерзнуть нечего.
Интересно когда это произошло с ним? И, главное, как. Когда ему близняшки сказали – десять лет тому, но… Почему ни он ни Аба, да вообще никто не помнит об этом? Так, видимо, задумано генизой Земли. Или точнее Атодомелем – самим создателем жизни. И ее жнецом. Воспоминания это опыт, а опыт ему нужен уникальный. Выходит, что душа, отлетевшая из действительности вглубь Земли, не просто высвобождается от оков плоти, а рождается по-настоящему. Рождается для того, что бы снова и снова проживать уникальные, неповторимые жизни уже в Генизе. А сохраняй они память, что б тогда получилось? Биллон один мудрец? Нет, всепомнящие Атодомелю не нужны. Что же тогда?
Он вознамерился уже, было задать этот вопрос тараторке Эйре, но не успел – коридор закончился широким каналом, уходящим вертикально вниз. Вниз вела металлическая винтовая лесенка крепкая и блестящая. Компания окружила проем и каждый, облокотившись о перила, заглядывал вглубь. Темно и страшно, вот что там было. Вавилов невольно сглотнул и почувствовал, как по рукам побежали мурашки.
– Будем спускаться? – зачем-то спросил он, но ему никто не ответил. Все продолжали молча и упорно вглядываться в тишину. – Народ?
– Я не хочу туда, – наконец с хрипотцой выдавил из себя Аба. – Страшно. Право, и не знаю отчего. Все равно уже мертвый.
– Кто?.. – Вытаращился на него Мустафа, – Вы?!
– А, это он так шутит, – поспешила встрять Эйра, – Постоянно, как какая-нибудь сложная ситуация, он сразу мертвым прикидывается. Эй!
Она похлопала Абу по плечу.
– Здесь тебе не циклотрон в Баварии! Теперь я тут сама, а не голосом и спуску тебе не дам! Давай, иди следом.
И она пошла спускаться.
Обмолвка Абы явно не предназначалась для ушей Мустафы, который по-русски ни бельмеса не понимал. Но он обмолвился по-английски и, если бы не Эйра, то провожатый бы, пожалуй, в обморок хлопнулся или еще чего похуже учудил. Что уж там молодец, сообразила шустро. Компьютерный разум, одним словом.
Однообразный спуск изредка делили платформы, углубленные в грунт, одинаково маленькие и пустые. Дебелый кабель в руку толщиной спускался вместе с ними, однако не расщеплялся ни на волосок, ни на лампочку. Так что шли они, если не считать карманных фонариков, в глубокой тьме. На очередной платформе закончилась и облицовка стен канала так, что Вавилов, ступающий последним, смотрел теперь не на однообразные квадратики, а на голый базальт. Он даже прикоснулся к нему ладонью – холодный и шершавый. Обычный камень. Вот только слишком уж грубо вытесан. Так, будто тут работали не современной техникой, а кирками, да ломами.
За очередной платформой стены стали еще странней и противоестественней: они вообще потеряли всякие следы обработки. Раз, Вавилов даже приостановился на минутку и ощупал стенку предметней, но от этого не стало ясней, чем, собственно выдолбили настоящую часть канала. На ощупь, на вид, да и вообще всей своей фактурой, стенка напоминала грань раскола базальтового валуна. Будто канал… Выдавили.
– Что-то здесь не так… Эй! – крикнул он вдогонку успевшей значительно от него подспустившейся группе. – Мустафа!
– Йа? – отозвался тот и процессия остановилась, дожидаясь Вавилова.
– Этот канал очень странный, – известил он товарищей, когда нагнал их. – С геологической точки зрения он без следов обработки человеком. Вверху были да, а здесь уже нет. Мустафа он точно был сделан людьми? Или его уже обнаружили вместе с пирамидами?
– Я не знаю, – пожал плечами озадаченный гид. – Мне он, во всяком случае, кажется менее странным, чем беззвучно падающие глыбы или ваша волшебная лиана. Но могу уверить, что здесь люди ходят и довольно часто.
– А в чем странность? – спросила у Вавилова Эйра и, зябко поежившись, скрестила на груди руки. – Камень как камень. Может, работягам надоело зря красоту наводить, выдолбили, да оставили как есть.
– В том-то и дело что здесь нет следов долбежки. Он будто сам по себе геологическое образование. На вид в точности, как разлом горной породы.
– Идеально круглый и вертикальный, – тихо произнесла Юки. – Как колодец. Вы встречали такое?
Вавилов бегло окинул мыслью свою пространную геофизическую практику и медленно покачал головой.
– Нет, не припомню.
– Ну и пусть себе будет этим твоим геологическим образованием, – проскрипел Аба. – Нам-то что? Пошли дальше, надоело уже.
И он, не дожидаясь остальных, застучал вниз по ступеням.
– Нам нужен не канал, а то что внизу лежит, правда Мустафчик? – пихнула Эйра локтем провожатого в бок и заспешила вслед за Абой. Мустафа вздохнул и обреченно поплелся следом. За ним Юки с Вавиловым.
– Иван, – тихо позвала она, обернувшись к Вавилову на ходу. – Пожалуйста, дайте мне руку.
Немного удивившись ее просьбе, Иван взял протянутую ему ладонь и, почувствовав, какими холодными были ее тоненькие пальцы, слега сжал ее. Она сжала ее в ответ и в это самое мгновенье сердце у Ивана кольнуло, остановилось и забилось глуше, чаще…
– Юки, – так же тихо позвал он, пока она как будто сводила его за руку вниз по лестнице. – Вы сказали, что знали… Знали меня. Как такое возможно? Ведь, если вы не ошибаетесь, то я уж как с десять лет мертв. Вы узнали меня, а я вас забыл. И вы назвали меня тогда, при первой встрече другим именем. Мастер?
– Я думаю, что это не случайно. Там наверху в обыденности у меня остался… Остался очень дорогой мне человек, – она обернулась, – Вылитый вы. Но только он не совсем был человеком, он был как Эйра живой, но другой. Уже живой, понимаете? Сознательный, но другой. Не из плоти и крови.
– Робот? – удивленно приподнял брови Иван. – Но почему я похож на него?
– Нет, скорее наоборот, – она вновь оглянулась на этот раз подольше и в выражении ее лица, а, главное, в ее глазах, Вавилов увидел что-то такое, отчего его сердце вновь забилось часто, а в голове стало легко и приятно. – Это он был похож на вас. И именно для того, чтобы в нужную минуту я узнала вас, и мы сошлись. В пирамиде, в действительности никогда не было манипулятора. Он всегда был здесь, в генизе Земли. У кого – неизвестно, но этот кто-то очень искусно все устроил и свел нас здесь и сейчас.
– Но почему именно здесь?!
– Не знаю. Посмотрим. Думаю, и для этого в свое время, найдется объяснение.
Она немного помолчала и добавила, но еще тише и грустней:
– Возможно, вся моя жизнь сконструирована ради этого момента… И твоя, быть может, тоже.
Впервые за все время знакомства она назвала его на ты. Стыдно было признаться, но такое простое короткое обращение очередной раз вскружило его, совершенно отсеяв высказанный смысл. Иван почувствовал, как кровь прилила к голове, и он невольно дотронулся до щеки, чувствуя, как та пылает. Господи, да что с ним такое происходит?! Ведь он давно мертв! Нет ни щеки, ни крови и нет никакой любви! Но он уже слишком хорошо знал, что за чувство зажглось в нем к этой девушке. И признаться в этом себе было еще сложней…
Для Вавилова спуск оборвался внезапно – он настолько развернулся ко своим чувствам, что совершенно не заметил, как ступени кончились. Они стояли на очередной маленькой нише-платформе, невысокой и закругленной по углам. Лучи его фонаря и фонаря Абы сновали по стенам, но взгляду не за что было зацепиться.
– Это тупик?.. – растеряно произнесла Эйра. – Мустафа?
Посеревшая от страха физиономия гида застыла. Даже широко раскрытые глаза как будто остекленели. Тут он вдруг взревел, как обезумевшее от близкой смерти животное и, отшвырнув с пути Абу, бросился вверх по лестнице. Его крик, прерываемый только на короткие мгновенья вдохов, все отдалялся, и отдалялся пока внезапно так же как и грянул, не пропал. Два долгих давящих мгновенья стояла тишина и вот его тело, с чавкающим шлепком грохнулось к ногам Вавилова. Юки вскрикнула и отскочила к стене, Эйра зажала ладонями рот, а Аба часто и крепко моргал на конвульсивно подрагивающее тело. Под размозженной головой Мустафы показалась кровь. Лужица растекалась, расправлялось по каменному полу, точно жидкое черное зеркало и Вавилову пришлось шагнуть в сторону, чтобы оно не коснулось его сапога.
– Он ведь тоже мертв был, – спокойным голос проговорил Аба. – Откуда кровь?
Он присел на корточки, прикоснулся к лужице и растер темную липкую жидкость между пальцами. Понюхал.
– Обычная кровь. Хотя постой… – он достал из нагрудного кармашка карандаш и потыкал тупым концом лужу. – Ваня, смотри.
Вавилов присел рядом и стал следить за карандашом. Аба ткнул сначала каменный пол у края лужи, подождал, пока испытуемое место не затянула кровь, ткнул снова и карандаш провалился глубже. Намного глубже. Аба выпрямился из брючного уже кармана достал пустую стеклянную пробницу и положил ее в лужу. Пробница утонула. Они переглянулись.
– Пошли назад, – буркнул Вавилов и поднялся. – Я туда не полезу.
Аба кивнул.
– Согласен. Пошли.
Но путь к отступлению был отрезан: первая же над ними платформа обернулась каменным потолком таким же серым и безысходным, как и стены последнего отрезка пути. Только одно кровавое пятно красовалось на том месте, где лестница заканчивалась.
– Наверное, он с разбега головой треснулся, – проговорила Эйра, указывая на темную кляксу. – Не заметил в темноте преграду.
Делать нечего, пришлось вернуться. За короткое время их отсутствия кровь заполнила все дно, тело Мустафы потопло и, с последних ступенек лесенки, они смотрелись в сплошной, черный колодец крови.
– Это он все, – мрачно выговорил Аба. – Загнал нас в ловушку, как мышат недорезанных. Теперь ни вперед, ни назад.
– Ну почему же, – возразила Эйра. – Назад согласна, да, но вперед.
И она принялась раздеваться. Вслед за ней и Юки сняла с себя все и, поеживаясь от холода и от мужских взглядов, потрогала пальцем большой ноги лужу, будто пробую воду для купанья.
– Теплая…
– Угу, – промычала Эйра, шагнула на уже сокрытую в крови ступень и оглянулась. – Ну а вы, господа? Так, во всем белом будете? Если случиться возвращаться, то лучше чистое надеть.
– Да гори оно все пропадом! – ругнулся Аба, швырнул к ногам фуражку и стал расстегивать ремень. – Как сатанисты какие, ей Богу.
Вавилов тоже, сгорая от стыда за свою наготу, разоблачился.
– Юки, – позвал он, когда все было готово, – вот возьми.
Он протянул ей полукруг.
– Пусть один у тебя побудет. Вдруг со мной что-то случится, то пусть хоть один у тебя останется. Все будет лучше, чем ничего.
В ответ она грустно улыбнулась и подала ему руку.
– Давайте все возьмемся за руки, чтобы не потеряться.
Они крепко стиснули друг другу предплечья и цепочкой – Вавилов первый и Аба замыкающий – погрузились в бассейн с горячей кровью.
Ниже, еще ниже, липкая, остро пахнущая жидкость уже по грудь, вот по шею, по подбородок… Иван закрыл глаза, сделал глубокий вдох и погрузился в омут с головой. Он шагал, шагал уводя за собой Юки все ниже и ниже в кровавую пропасть. Они не всплывали, а шли медленно, как во сне, в густом тождественном телу мраке. Ступень за ступенью. Вдруг он споткнулся и упал на колено. Тут же Юки потянула его к себе настолько, насколько позволяли ее силы. Он поднялся и ощупал ногой преграду. Ей оказалась ступень, ведущая уже наверх. Он наступил на нее, потом на другую и, окончательно убедившись в том, что спуск сменился подъемом, трижды приподнял руку Юки, извещая о смене направления.
Не успел он сделать и семи шагов, как мрак над головой расступился и Вавилов, будто выбравшись их вакуума, услышал журчание и плеск. Не останавливаясь, он отер кулаком лицо, с шумом выдохнул и задышал. Один за другим они выбирались из каменного бассейна, до краев наполненного алой жидкостью. Прозрачная и густая, как кисель она светилась ярко-алым почти багряным цветом, скупо освещая новое место.
Это была сердцевина пирамиды, в которой они, каких-то два часа назад, встретились. Но тогда она полнилась людьми, бассейн был сух, а мозаика стен хоть и чудная, но мертвая. Теперь же каждый зигзаг поверхности светился, будто улавливая свет, источаемый алой жидкостью. Все шевелилось, мерцало и пульсировало, подчиняясь неуловимой, но такой очевидной симфонии.
– Где это мы? – поинтересовался Аба отплевываясь и вылезая из бассейна. – Пирамида что ли?
– Похоже на то, – ответил Вавилов и помог Юки с Эйрой выбраться. – Но только, похоже, в другое время.
– Вот возьми, – вложила Юки в ладонь Вавилову полукруг. – Пусть будут у тебя.
Он посмотрел сначала на манипулятор, потом поднял взгляд на нее. Блестящая, мокрая, со слипшимися волосами она, казалось, съежилась и потемнела. В груди опять все обмерло и загорелось. Ему нестерпимо захотелось обнять ее, прижать к себе и уверить, что все будет хорошо. Но нет… Хорошо не будет, да и не может быть в принципе. Ведь даже если весь этот кошмар и закончится благополучно, они разойдутся по своим местам. Она наверх в действительность ко своему оставленному телу, а он… Он скрипнул зубами и только глухо выдавил:
– Спасибо.
И вновь ловушка. Ни входа, ни выхода, ни лаза, ни глазка… Лишь алое панно покрывало вогнутые стены от вершины до кромки. Насмотревшись на него вдосталь, Вавилов со вздохом уселся на каменный пол и положил пред собой полукруги. Разгадка заключалась в них. Манипулятор привел их сюда и он же должен их выпустить. Но как? Он взял один полукруг покрутил его в руках так и эдак, подцепил ногтем краешек полиэтилена, взялся за него и размотал. Высвобожденная долька звякнула об каменный пол. Он взял вторую, точно так же развернул ее и уронил рядом. Полукруги, будто намагниченные, легли хорда к хорде, намекая Вавилову, подсказывая ему:
– Соединить?..
Он обмотал указательный палец все тем же полиэтиленом и стал подталкивать дольки друг к другу. Сантиметр, еще один, еще… Между половинками точно бы промелькнула синяя иска. Вавилов нахмурился и уже, было, подтолкнул их друг к другу окончательно, как его отвлек плеск, донесшиеся от бассейна. Он поднял голову, подумав, что кто-то из своих решил сунуться назад, но нет. Его спутники, разбредшиеся по зале, теперь оставили свои дела и глядели туда же, куда и он – на купель, в центре которой фонтанировал багрянцем гейзер.
Первым своим порывом Вавилов бросился к Юки и встал на полшага впереди нее, загородив собой. Фонтан булькал, кипел и поднимался все выше, пляска алой жижи постепенно упорядочилась в образ что-то или кого-то. Еще немного и жидкость успокоилась, опала, обнажив существо, отдаленно напоминающее двуного слона. Толстые безстопые ноги, хобот, свисающий до самой воды, коренастый, будто бы покрытый серой корою торс, маленькие ветвистые руки и… Глаза. Четыре алые точки, что буравили Вавилова, проникая в самую голову.
– Вавилов, – прорычал низкий, раскатистый голос, – глупо было надеяться, но ты пришел.
Чудовище шагнуло прямо по алой жидкости в их сторону, отчего компания, успевшая сбиться в кучку, шарахнулась назад.
– Не только сам, но еще привел мне ее. Вкусную. Маленькую. Искусственную. Фею.
Каждое слово он отмерял шагом, все ближе подходя к краю бассейна. Когда он перешагнул через борт и спустился на каменный пол, то Вавилов ощутил кожей его злое удовлетворение.
– Я погляжу, карманцы ты оставил? Но содержимое, о глупый Вавилов, содержимое-то принес. Ты его так и не соединил? Не-ет, не соединил. Но уже и не соединишь.
Вавилов хотел оглянуться, броситься назад, но не смог. Страх и волевая немощь заполонили его. Он не то чтобы шагнуть, даже пошевелить глазами не мог и лишь во все глаза смотрел на надвигающуюся гору с четырьмя горящими угольями в черепе.
Страшным ударом хобота чудище расшвыряло людей, будто те ничего не весили. Он упал, совершенно не чувствуя боли, подскочил и покатился как деревянная кегля. Когда вращение остановилась, пред глазами Вавилова оказался каменный пол и две маленькие блестящие дольки, на которые он смотрел сбоку. Все, что он мог – только смотреть. И он смотрел, напрягся, вкладывая в это взгляд всю волю, какой располагал. Нужно только сдвинуть его на сантиметр, на какой-то жалкий сантиметр… Взглядом, дыханием, ментальным толчком, хоть чем-нибудь! Иначе все было зря.
Одна из долек – ближняя к нему – задрожала, чуть подвинулась, из ее кончика стрельнула ветвистая искра и мир, вслед за искрой, взорвался белым пламенем. Вавилова отшвырнуло к стене и, о чудо, он почувствовал боль, да такую, от которой на краткий миг отключился. Он сдавленно засипел, на губах запузырилась кровь, но это было ничего, гораздо лучше, чем еще мгновеньем раньше, когда он не принадлежал себе.
Свалившись набок, Вавилов с трудом разлепил веки и приподнялся на локтях. Там, где лежали дольки манипулятора, теперь стоял другой иной. Он во всем был копией краноглазого, но с одним существенным отличием: от кончика своего нелепого хвоста, до макушки переливался бледной лазурью.
– Тиеф? – голос красноглазого, за секунду до этого такой насмешливый и грозный, теперь прозвучал растеряно. Но не в ушах Вавилова, а прямо в его голове. – Как ты нашел меня?
– Модаберти. Ты тоже он.
– Я… Не понимаю… Ты ведь умер.
– Как и ты. Но в отличие от тебя я не разгуливаю среди живых. А уж тем более не помыкаю ими.
– Зачем ты пришел?! Ты мешать мне пришел?!
– Я пришел убить тебя, брат. Твое время истекло.
– Нет! Я не понимаю! Зачем?! Как?!
– Ты так ничего не понял за двадцать тысяч лет. Чего же ты хочешь теперь?
– Я хочу, чтобы ты ушел!
– Уйду. Но с тобой.
С этими словами светлый бросился на противника, повалил его и прижал к земле. Тот пробовал сопротивляться, отбивался хоботом, стегал его по бокам хвостом, но все в бессильной тщете – Тиеф как будто весил вдесятеро больше. Он медленно, но твердо обвил его хобот своим, отвел в сторону и Вавилов увидел, как из его рта (если это, конечно, можно было назвать ртом) выдвинулась тонкая вздрагивающая трубочка.
– Помнишь пещеру Шара? Так вот тебе последняя капля.
С кончика трубочки сорвалась маленькая капелька света, попавшая черному уродцу точно под хобот – в рот. Его тело мелко-мелко задрожало, по заскорузлой коже побежали лазурные сполохи, он точно загорелся внутренним огнем. Тот, кто звался Тиефом, наконец, отпустил его, поднялся и теперь молча стоял, смотрел как яркое пламя пожирало Верховного. Его толстая кора прорвалась – прогорела в нескольких местах и языки огня вырвались наружу разгораясь все сильней. В каменном своде стало настолько светло, что кровавая мозаика на стенах поблекла и растаяла. От сгораемого тела, точно хлопья белого пепла, полетели сгустки электрических разрядов. Они впитывались и растекались по поверхности камня, вытесняя белым, теплым светом последние алые завитки.
Искристый свет тягучей патокой стекал по стенам, выбеливая всю пирамиду. Вавилов зачарованно следил за этой волной, но лишь до того момента, как она коснулась пола и стала медленно растекаться по нему. Тогда он поднялся и, едва держась на ногах, подошел к Тиефу.
– Это ведь был ты? – просипел он. – Молибденовый человек под Антарктикой, чуйка моя? И сами эти полукруги… Ты был со мной с того самого дня, ведь так?
Существо обернулось и Вавилов почувствовал, что оно улыбается ему. Разглядеть что-то в таком чужом, нечеловеческом лице было просто невозможно, да и ненужно. Он чувствовал исходящее от него доброту, как тепло, проникающее сквозь кожу, греющее саму душу.
– Иван… Я не ошибся, выбрав тебя. И я хотел бы извиниться за все те тяготы, что невольно взвалил на тебя. На всех вас. – Тиеф обвел ясным голубым взглядом собравшуюся возле него компанию. – Но по-другому было нельзя. Мы с моим… Старшим братом были разделены реальностями и долгое время я не мог подобраться к нему. Я знал, что он есть, что он убил моих истинных братьев и вылил креатуру Вербарии. Знал о всех тех бесчинствах, что он творил на Земле, но ничего не мог поделать до тех пор, пока вы, люди, не придумали вычислительную сеть. Пока не родилась ты, Эйра.
Повернувшись к обескураженной девушке, он поклонился.
– Благодаря тебе я узнал, что народ Вербарии жив, что Енисей исполнил свой долг с честью. Верховный, как вы называли моего черного брата, хотел с ее помощью довершить начатое, слить воедино ментальности людей, народа Ра, вербарианцев и… Тебя.
– Меня?!
– Да, тебя Эйра. Ведь ты новая ментальность. Чудо жизни, взращенное не Атодомелем, но созданиями. Людьми. Ваша звездная система уникальна. Ведь помимо Ярчайшего Сейвена она преподнесла космосу еще одну не менее весомую драгоценность. Ты живое доказательство тому, что род Первых не уникален. Что не одни они способны созидать жизнь. Но он осознал твою ценность слишком поздно, сосредоточившись на поимке оставшихся в действительности вербарианцев.
– Аба, – услыхав свое имя, Аба вздрогнул и почтительно склонил голову не смея поднять на яркоокого глаза. – Твою близость к Верховному, твою находчивость и здравый ум невозможно переоценить. Без тебя сойтись в нужный момент и в нужном месте вряд ли бы удалось. Я благодарен тебе за это.
Он поклонился ему, перевел свой взгляд на Юки и, помолчав немного, вымолвил.
– Юки, подойди пожалуйста, – когда она подошла, Тиеф присел возле нее так, чтобы его глаза оказались напротив ее глаз. – Ты ключ ко всему. И тебе еще многое предстоит сделать. Возьми, теперь это принадлежит тебе.
Он протянул ей свои изогнутые тонкие длани в каждой из которых держал по полукругу.
¬– Я… Я не могу, – замотала она головой, – Я не справлюсь!
– Сможешь. Ведь он выбрал тебя. Твой Мастер.
С минуту стояла тишина. Потом Юки молча взяла протянутые ей полукруги.
– Теперь соедини их.
Юки послушно свела грани и в то же мгновение раздался глухой стук, как будто сошлись две каменные плиты. На излете, тяжелый, глухой звук вышел нежным звоном колокольчиков. Вавилов заозирался, но источника звука не нашел. Яркий и теплый свет теперь струился не только с потолка – Юки стала его новым центром, и очень быстро, если не сразу вытеснила все.
– А теперь ступайте к себе. Юки, Эйра. Прощайте.
Вавилов будто уплыл по безбрежному океану тепла и покоя, умиротворения, какого он еще раньше не знал. Он улыбнулся. Глупо, конечно. Глупо было так безрассудно влюбиться в ту, которую он больше никогда не узнает. Глупо и правильно. Ведь для чего еще человеку это чувство, если не отдаваться ему? Пусть. Пусть идет к своему Мастеру, так похожему на него. А ему пусть останется сознание, что теперь она наверняка будет счастлива. И этого достаточно.
Ведь так?

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

04 октября 2023, 22:32

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Void

– Это бесчестно, – Атодомель поднялся с огромного шелушащегося черной кожей кресла, подошел к каминной полке и налил себе вина. – Откуда я мог знать, что Тиеф в манипуляторе?
– Ну, а где ему еще быть? Я давал тебе подсказки. Много подсказок, – пожал плечами Сейвен и отхлебнул из своего бокала. – И шоколадные гномики под бунгало с их сахаром, и водитель такси. Внимательней надо быть.
– Но ведь это все не то! – укоризненно скривился Атодомель. – Все указывало на Крайтера. Светловолосый человек в жеоде, записка с чердака и, опять-таки, улыбающийся сквозь спину таксист. Последний твой намек не намек вовсе, а чистейшей воды попытка запутать.
– Так и играем.
Сейвен подвинулся вперед в своем кресле и сделал пометку в блокноте, раскрытом перед ним на журнальном столике. Окинув взглядом разлинованные и уже заполненные столбцы и графы, Сейвен взял в руки пухлый блокнот и отлистал его на несколько страниц назад. «Хранители… Сколько партий сыграли уже». Он захлопнул его, сдавил и посмотрел на корешок. Залистанные страницы составляли треть. С каждой партией они заходили все дальше и дальше, и Сейвен все меньше и меньше видел различий между реальностью «Хм, реа-альностью» и их игрой. Но в этот раз они зашли слишком далеко. Гораздо дальше, чем когда бы то ни было. Как будто бы они дошли до точки невозврата, до полоски леса так долго маячившей на ускользающем горизонте топкого болота.
– Продолжаешь? Или начинаем новую?
Атодомель молчал, задумчиво перекатывая вино в бокале. Пляшущее в камине пламя отбрасывало его рваную тень на пол, будто отражение в кривом зеркале.
– Хм, – произнес, наконец, он развернулся и добавил: – Твои репликанты уничтожили мой авангард и скоро окажутся здесь. Как думаешь, насколько велики мои шансы?
– Невелики, – пожал плечами Сейвен и снова хлебнул из бокала теплого пальмового вина. – Потому мы и условились начинать всякий раз новую игру, если кто-то из нас поймет, что оказался в безвыходной ситуации. Начинаем заново?
Соперник, все так же не отвечая, вернулся к своему креслу, со вздохом сел, поставил бокал черного вина на столик, расправил полы черного же бархатного плаща и откинулся на спинку. Его долгий, ничего не выражающий взгляд заставил Сейвен мысленно поежиться и он, скрывая от него и от себя предательское чувство, спрятался за очередным глотком.
– Я рассказывал тебе об Ятразиме? – наконец спросил он, не меняя позы и не переводя своего странного, будто бы застывшего в смоле взгляда.
– Нет, – коротко ответил Сейвен. Атодомель много чего рассказывал о своем народе и своих обычаях. Вот и игра, в которую они играли почти самую вечность тоже была изощренной забавой народа Первых.
– Он был мастером Спирали. Гораздо искушенней меня и… Тебя. Равных ему в этой Игре не было. Он одерживал победу и против двух, трех игроков, громил целые анклавы добывая мудрости за партию больше, чем иные Первые за целую череду. Его вклад в постижение бытия космоса был неоспорим. Но вот, наступил момент, когда ему стало не с кем играть, а те, кто все-таки осмеливались бросить ему вызов терпели поражение, едва успев начать партию, что, как ты уже понимаешь, было бессмысленным занятием, не приносящим ничего нового и только попусту растрачивали время. Не свое, нет. Время великого мастера Спирали Ятразима. И Ятразим перестал играть с кем либо, избрав себе в противники – самого себя. Другому на его месте скоро бы наскучило, но собрат Ятразим имел свойство играть с самим собой в полную силу. Он воссоздал себя по образу и подобию, провел самого себя по спирали жизни от зачатка до зрелости, но не как точную копию, а как брата-близнеца, воспитанного в отличных условиях. Это был все он же, но с иным складом ума, иными привычками и взглядами, определенными чужим прижизненным опытом. Опытом множества рас с бесчисленных, высеянных и пожатых им самим планет. Этот… Зеркальный Ятразим никогда не видел действительностей, но знал о них больше, чем любой другой Первый. Ведь если Первый смотрит на пожатый им мир извне, то созданное существо было самой сутью этих миров и взирала на своего создателя изнутри. Словом, Ятразим нашел в своем отражении достойнейшего противника.
– Вроде того, каким стал для тебя я?
Атодомель грустно усмехнулся, всё не сводя с Сейвена своего странного липкого взгляда.
– Вроде, но не то. Ты продукт своей собственной системы ко мне не имеющей никакого отношения. Ну, кроме разве что, того факта, что ты появился в результате моей деятельности. Но ты ведь не являешься мной, верно?
– Как знать. Все, к чему мы прилагаем усилия, отчасти становится нами.
– Верно. Но построенный тобой дом, тобой никогда не будет, ровно как и твои дети, будут тобой лишь отчасти. Ятразим же поместил себя обнуленного, лишенного всех воспоминаний и ассоциативных привязанностей в иные среды, взрастил и сублимировал весь опыт, помноженные на собственное я. Идеальный противник, ведущий о мирах больше, чем тот, кто их создавал… Ведь только играя с более искушенным противником можно узнать что-то новое об игре. И о себе тоже.
Сейвена вновь уколол этот очевидный словесный перст, указывающий на него, как на «противника, сведущего о мире больше, чем создатель». Но он не подал вида и даже не возразил, а только пригубил вина и изготовился слушать, ожидая подвоха в каждом слове.
– Первая же партия в Спираль принесла ощутимый результат. Противник Ятразима использовал такие приемы и методы, которых никак нельзя было ожидать. Первый же мир, казалось бы известный до мельчайших подробностей, раскрылся по-новому, преподнеся столько неожиданностей, что Ятразим вышел победителем только за счет своего опыта, досконального знания правил Спирали и некоторых уловок, известных одному ему. Собратья с почтением отнеслись к успеху, но повторять опыт не торопились, поскольку усилия, приложенные для победы, оказались колоссальны. Никто не решился последовать примеру мастера, но каждый счел своим долгом следить за игрой. Твой покорный слуга был в числе этих наблюдателей и… И был свидетелем всему.
Атодомель вновь замолчал, уставившись в свой кроваво-черный бокал и Сейвену показалось на мгновенье, что его противник и сам уже не уверен были ли его воспоминания подлинными или оказались таковыми с прошествием бесконечного числа дней и ночей.
– Следующая партия, разыгранная в другом мире, вновь увенчалась победой мастера, но ценою все тех же ухищрений и доскональному знанию всех обходных путей. И вновь мир был точно открыт заново, будто изученное уже однажды представляло собой лишь поверхность – тонкую, непроницаемую корку под которой скрывалось истинное значение мира, его подлинная, а не видима сущность. То же случилось и с третьим миром, и с пятым, и с десятым… Мы поняли тогда важность открытия Ятразима, заключившейся в повторном раскрытии цивилизаций изнутри. Что важно изучение мира не столько снаружи, в качестве наблюдателя, сколько с изнаночной стороны, будучи его частью. Казалось бы – на этом можно и остановиться. Ятразим запечатлел себя в памяти братьев не только как великий игрок в Спираль, но и как основоположник нового метода исследования, двоекратно приближающего нас к цели пробуждения космического разума. Однако, выиграв все доступные миры, он решился на повторные партии с сохранением опыта и мудрости для своего отражения. И вот тут он потерпел фиаско. Первый в своей жизни проигрыш.
Рассказчик поднялся с кресла, подошел к бурлящему огнем камину, наполнил свой бокал и так, не отрываясь от огня, продолжил.
– Проигрыш. Для других такой естественный, для него оказался сокрушительным. Проигрыш сделал что-то с Ятразимом, надломил его. Не сразу, но братья стали замечать странности в его поведении. Прежние привычки и образы действий не то чтобы стерлись или изменились… Сквозь них будто просвечивало что-то другое, совсем не похожее на него. Так, будто после поражения, из Спирали вернулся вовсе не он, а его отражение. Он считал действительность одним из миров, а игру свою – неконченой и пребывал в постоянном поиске, утратив всякий покой. – Атодомель пожал плечами, залпом осушил бокал и, повернувшись лицом к Сейвену, продолжил: – Мы с братьями так до конца и не поняли, что произошло. То ли он потерял связь с реальностью, спутав ее с очередной партией в Спираль, то ли из пучин игры ему на замену, действительно, выбрался его двойник, а настоящий Ятразим захлебнулся, раскрывшейся глубиной. Мы искали, но никого и ничего не нашли, кроме той жалкой, дезориентированной копии, что вернулась. Кончил он тем, что утвердился в мысли, будто окружающая нас действительность тоже игра в Спираль. Но игра такая, которая включает в себя все миры, всех миров космоса. Да и сам Космос тоже раскручивался в ней. Он больше не делал разницы между дуновением ветра в одной из бесчисленных гениз и собственным дыханием, потерял смысл в игре, в общей цели Первых и вообще в существовании. Резон всех его речей сводился к одному – смысл нет ни в чем. Жизнь и смерть, бытие и забвение, действительность и иллюзорность – все суть одно. Бессмыслица. Ему не досталось ничего, кроме, принятия открывшейся ему истины. Хм. Тогда я твердо был уверен, что он ошибался. Так думали все, предавая его и его опыт забвению. Облекая в легенду. Но теперь я верю, что он был прав.
– Из-за меня? – приподнял бровь Сейвен. – Но я ведь даже не твое отражение. Твое творение, да, но не ты. Не ты в том понимании, каково следовало бы из рассказа о Ятразиме.
– И, тем не менее, внушить мне уверенность о тщете всего сущего, вполне достало. Даже не столько ты сам, репликант Сейвен, сколько факт твоего существования. Ты – ровня мне и в чем-то даже превосходишь…
– В чем-то, – Сейвен добродушно усмехнулся, – проще сказать, в чем не превосхожу.
– … Но и ты не знаешь, взаправду ли все это.
«Вот оно. Хочет, что б я поверил, будто мы сами игра. Будто не мы играем, а в нас играют».
– Разница между нами в том, что ты предаешь этому значение, а я – нет. Мне все равно взаправду все или нет. Я не ищу во всем смысла. Я и есть сам смысл. Я наполняю пустоту смыслом, как вот этот бокал вином.
– Тебе так кажется.
– Пусть так. Это тоже смысл, ведь это кажется мне. Все что относится ко мне: отчетное, безотчетное, реальное или выдуманное – это и есть мой смысл. Вот мы играем в Спираль. Долго уже, ну… Целую вечность. Все наши выдумки наполняют игру смыслом. Мы, как игроки, пусть это слово и звучит не серьезно по-детски, но оно больше всего подходит к нашему занятию. Так вот именно мы привносим в пустоту бессмыслия то единственное, что делает игру игрой. Мы сами оживляем поле игры только одним своим замыслом. Одним своим присутствием. Более того, я считаю, что в нас с тобой кто-то играет. Чья-то мысль оживляет нас. Создает. Может нашего с тобой игрока тоже кто-то оживил своей мыслью? А того другой, а третьего четвертый и так по спирали, по кругу, пока не окажется так, что главного выдумщика оживили замыслом как раз мы с тобой. И тогда кольцо замыкается, являя одну непреложную истину, которую как раз таки твой Ятразим и постиг. Все есть одно. Вы Первые совершенно не видите этого, обособились и теперь ищете смысл в посторонних, наружных вещах. А когда находите в них самих себя, когда подтверждаете тождественность самих себя в мельчайших деталях бытия, признаете бытие бессмыслицей. И все почему? Да потому, что это открытие идет вразрез с нагромажденьем ваших же убеждений. Вы не можете, не хотите принять тождественность выдумки и реальности. Для вас действительность и мысль разные вещи. Но я так не считаю. Я уверен в обратном. И именно поэтому я спокоен, а ты – впал в уныние, убедившись в правоте моей.
– Сейвен, ты истинное безумие вселенной.
– Безумие, говоришь? – Сейвен криво ухмыльнулся. – Сумасшествие и нормальность отличаются лишь числом мыслящих, держащихся той или иной стороны. Если безумцев станет много, то безумие превратится в норму, а норма – в безумие. Этот тезис лишь подтверждает то, что я говорил тебе раньше. Я. Есть. Смысл. Играем дальше?
Атодомель молчал. Долго молчал. Стоял, будто облокотившись о пламя в камине, и смотрел не на Сейвена даже, а дальше и глубже, смотрел на разрывающуюся ткань убеждений, на несчетные годы созидания вдруг оказавшиеся ничем. Пустышкой. Тем обманом, который закрывал и жизнь и смерть, обманом, который вдруг поредел, точно туман, обнажая уродливые пустые скалы, принимаемые прежде за обетованные земли.
– В системе Солнца есть еще одна жизнь, – произнес, наконец, он все такой же неподвижный, окруженный светом огня, точно затмение. – Есть еще одна мыслящая структура.
– Вот как? – Сейвен откинулся на спинке кресла и сложил на груди переплетенные кисти рук. Сообщение его не сильно удивило. По прошествии времени он вообще разучился удивляться чему-либо. – И что же это за «жизнь»? Где, позволь спросить?
– Я соглашусь на продолжение, если ты согласишься ввести ее в игру.
– Хм, – Сейвен задумался. Согласие могло означать завершение игры, завершение их общего заключения, но в то же время эта новая, никогда и нигде не упоминаемая Атодомелем «жизнь» могла означать еще одну уловку от Первого. – Хм. Чтобы согласиться мне нужно побольше узнать про нее. Если, конечно, это не очередная твоя выдумка.
– А разве есть разница? Ты ведь сам только что доказывал мне, что реальность и вымысел суть тождество. Ну, что ж, изволь, я расскажу, – Атодомель глубоко вздохнул, вернулся в свое кресло, сел, облокотившись о колени и, наклонив голову, заговорил тихо в самый пол. – Как тебе известно, любая звездная система системой является только в том случае, если в ее составе есть планеты. Их наличие и отличает системы от просто звезд, коих в просторе космоса гораздо больше. В подавляющем большинстве планеты эти газовые громады, сформированные остатками протопланетного диска. Именно об одной из таких планет Солнечной системы я сейчас и говорю, – на минуту он поднял взгляд. – Это Юпитер. В меньшей степени Сатурн. Но речь моя все-таки о Юпитере. Условия этих планет таковы, что сформировать на их поверхности жизнь, в том, привычном тебе, вещественном понимании жизнь, – невозможно. Все зыбко, эфемерно, расплывчато. На ней в принципе невозможна овеществленная жизнь. Ни на ней, ни на ее сателлитах, ввиду жесткого воздействия и постоянных изменений. Для того, что бы запустить непрерывный эволюционный процесс, нужны мягкие стабильные условия, те, что допустимы на планетах каменного типа, подобных вашей Вербарии или Земле… Однако, жизнь, о которой я говорю, сокрыта именно в недрах Юпитера.
Он снова поднял взгляд, очевидно ожидая какой-то реакции на уже сказанное, но Сейвен предпочел смолчать.
– Да, жизнь, – продолжил Атодомель, теперь уже не сводя глаз с лица Сейвена. – Как и на любой другой планете-гиганте, набравшей определенную… Критическую массу. Сатурн, Нептун, Уран не достаточно массивны и потому – мертвы. Эта жизнь… Она не является плодом нашей деятельности и возникает самостоятельно. Тут нечто иное. Совершенно иное. Все, что нам известно об этой форме жизни это то, что она есть и что она, достигнув определенно уровня, начинает контактировать с такими же планетоидами из других звездных систем. Планеты в рамках галактики образуют свой уникальный кластер, что связан с другими такими же по всему космосу. По отдельности этот разум ни на что не способен, как неспособны на что-либо отдельные клетки мозга или его отделы. Однако разум это не сами планеты, как не разум клетки мозга. И то и другое это только объекты материи, дающие пространство явлению разума, предоставляющие условия для появления оного.
– Хм, уж не тот ли это пресловутый «разум космоса», что вы собираетесь пробудить? – бесцеремонно перебил рассказчика Сейвен. – И чьим безумием, как ты мне все время твердишь, я являюсь? Или это тоже нечто «совершенно иное»?
– Я не знаю, – после некоторого молчания сдавленно произнес Атодомель. – Мы не знаем, так это или нет, а потому действуем сами. Возможно, что и этот зарождающийся самопроизвольно разум и то, что мы ищем грани одного. Или, что еще удивительней – одно и то же. Как бы то ни было, космос по-прежнему безмолвен, и, возможно, он будет молчать еще очень и очень долго. А возможно, что он никогда не пробудится или пробудится после всех нас. Мы не знаем. Одно мы знаем твердо – жизнь эта не вещественна. К ней нельзя прикоснуться, ее нельзя убить в нашем понимании, если конечно, не уничтожить саму планету. Но и она, в свою очередь, ничего с жизнью материальной поделать не может.
– Ой, так ли, – Сейвен усмехнулся, – тогда зачем тебе вводить ее в игру? Какой смысл для тебя в этом? Она ведь ни навредить, ни помешать не может. Что она есть, что ее нет.
– Да, но…
– Нет, нет, нет, постой, – мотнул головой Сейвен и выпрямился в кресле, чуть подавшись вперед. – Если все так, как ты говоришь, то это очевидная, явная уступка мне. Я получаю продолжение Спирали с тем преимуществом, которого добился, а ты остаешься ни с чем. Из этого следует простой и очевидный вывод: темнишь, друг ты мой Первый. Явно не договариваешь чего-то, потому как лжи в словах твоих я не чувствую. Но и выгод для тебя в появлении такого рояля из-под кустов я тоже не вижу. Я склонен начать игру заново. Пройдем этот ад еще по кругу, но я буду уверен, что не проиграю.
– Разве тебе не опостылело все это? – Атодомель скупо развел руками. – Каждый раз одно и то же. Тебе не надоел этот Вавилов, которого ты, как куклу тряпичную из раза в раз тащишь вперед, начиная все заново с его гибелью? Разве ты не соскучился по Диз?
– Ее больше нет, – равнодушно отозвался Сейвен, но Атодомель лишь приподнял уголок губ, безошибочно распознав его трепет.
– Нет… Ты ведь знаешь, что это не так. И ты даже знаешь где она и как ее вытащить. Так давай закруглим нашу Спираль.
С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Сейвен ждал, что Атодомель дрогнет, первым отведет взгляд, но тот смотрел твердо, стоически. Явно решившись на что-то.
– Я просто устал. И… – наконец он дрогнул, выдохнул, будто сдавшись, осунулся. – Разочаровался. Время, потраченное на вынужденное с тобой заточение доказало мне суетность и тщету всего нашего существования. Каким бы богатым и всевозможным не был опыт жизней все они, как и мы, Первые, в конечном итоге вернемся к небытию из которого рождаемся на короткий срок. Вернемся к себе. Как ты сказал раньше: в нас кто-то играет. Я хочу заглянуть, хотя бы попытаться заглянуть, на другую недоступную отсюда сторону – сторону игрока. В действительности я никогда не смогу сделать этого, но в Спирали! В ней я могу хотя бы попытаться. Понимаешь? В реальности это невозможно хотя бы потому, что Юпитер еще недостаточно зрел для связи со своим кластером, но здесь в нашей с тобой Спирали это поправимо. Ведь между выдумкой и реальностью нет разницы… Ты мое проклятье Сейвен. Мое безумие и мое же озарение. Ты сломал воздвигнутую за миллионы лет систему, возвысился над ней и переродился из инструмента в дельца. То, что я считал все время чудом, удачей, редким для себя случаем, теперь я вижу, только лишь подтверждение того, что действительность все та же игра. Ятразим был прав. Мы все это время гонялись за пустотой и смысл бытия, если он и есть, не здесь. Не в нас. Раскручивая колесо жизни и смерти для других, мы не видели, что кто-то кружит нас самих все в той же бесконечной карусели. Я хочу знать. Как узнал ты.
– Считаешь это возможным в рамках Спирали?
– Если между действительностью и вымыслом нет разницы, то возможно, что да. Повторюсь, я не уверен, теперь не уверен ни в чем. Но я должен хотя бы попробовать.
– Странно. Очень странно, – Сейвен закусил губу и отвел взгляд в сторону. – Мы играем в генизе Земли по ее правилам и законам. Мы черпаем возможности из того, что было запечатлено в ней. До самой ее гибели. Все, что дальше – наш вымысел. Я не говорю, что этих твоих живых волновиков с Зойбы нет в рамках генизы, ведь сама Зойба, эм, – Юпитер уже запечатлен в ней, а значит, что и эту сущность можно развернуть в полной мере. Как…
– Как это сделал ты, мой сумасшедший друг, развернув Вербарию из одного только себя.
– Хм, – Сейвен вздохнул, откинулся в кресле и ошарил взглядом потолок, ища в темных плитках облицовки хоть какого-то ответа. Но, увы. – Я должен подумать. Один. Обожди, я сейчас вернусь.
Он поднялся с кресла. Атодомель продолжал неподвижно сидеть.
– Я недолго, – повторил он, отчего-то чувствуя себя виноватым, повторил и вышел сквозь разомкнувшуюся стену.

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

25 декабря 2023, 19:33

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Восемнадцатое

Темно и уютно. Будто ночью под теплым пуховым одеялом, когда в комнате холодно от открытого настежь окна. Шевелиться не хочется. Хочется, что бы это состояние, чувство блаженного покоя, сохранилось еще на минуту, потом на две и так до самого утра, когда поднимется, наконец, солнце, но поднимется не сразу, нет, а на час или два позже обычного. Или пусть лучше вообще никогда не встает ради прекрасной ночи. Вечный уют и покой в тепле которого можно раствориться без остатка. Навсегда. Лежать так, дремать и наблюдать за редкими мыслями, точно за дивными животными в клетках.
Мгновенья покоя… Не кипучей, азартной деятельности, полнящей жизнь, ни бесконечной пустоты – небытия, слагающего смерть. Покой, это что-то между жизнью и смертью. Эдакий час после заката, когда еще жизнь не ушла, а ночь не настала.
Нет, все не то. Смерть ничем не отличается от жизни. Очередной, неизвестно которой по счету шаг дороги, названной отчего-то жизнью. Она знала это. Знала с точностью и то, что теперь, раз она думает, то умерла в очередной раз и теперь возвращается к жизни.
Юки с трудом приподняла веки. Нет, они небыли тяжелыми или налитыми усталостью, ей просто мучительно не хотелось расставаться с коротким мигом блаженного покоя. Но соображение это, как и любая другая ее теперешняя мысль, существовало как бы в отрыве от нее. Как любое другое суждение, отождествимое с ней лишь только потому, что предназначалось для нее.
В темно-синем мраке комнаты она видела только ровные плитки потолка с тусклыми огоньками подсветки. Вереницы голубых фонариков убегали вдаль к противоположной стене и на ней обрывались. Было тихо. Настолько, что Юки, задержав на минуту дыхание, услышала биение своего сердца. Мерного, глубокого, сотрясающего, казалось все грудную клетку. Она несколько раз моргнула с усилием и, с шумом выдохнув попыталась приподняться на локтях. Не вышло. Что-то удерживало ее за руки. Попробовала шевельнуть ногой – все та же скованность. Головой шевельнуть тоже не удавалось: удобная подкладка под шею и затылок крепко, но деликатно охватывало ее невесомым ремнем на лбу.
– Эй, – слабо позвала она. – Кто… Нибудь…
– Я здесь, – тут же отозвался знакомый голос. – Подожди еще немного. Тебе пока нельзя шевелиться.
– Где… Я?
– Ты Юки. Юки Маркина. Инженер серверного пространства острова Шикотан. Все в порядке. Ты вернулась.
– Мастер… Енисей… Как я рада…
– Тшш, тише, тише, родная, все хорошо теперь, – она почувствовала, как он нежно погладил ее по волосам.
– Я думала… Ты мертв.
– Возможно. Главное, это то, что ты жива.
– Но как? Ведь я была мертва.
– Да, – Енисей смущенно отвернулся и потер шею. – Управляемая клиническая смерть, посредством гипоксии, электростимуляций и медикаментозных вливаний. Почти пять часов ты пребывала вон в той гипербарической камере, – он кивком головы указал куда-то в сторону, куда Юки не могла посмотреть. – Немножко гемособрации и…
– Пять часов?! – она опять попыталась привстать, совсем позабыв о перевязях ее удерживающих, – но ведь мы… Почти неделю.
– Да, да все так, разница скоростей взаимодействия, – он погладил ее по предплечьям, склонился и, заглянув в глаза, повторил: – Все в порядке, ты теперь оживаешь. Нужно просто немного подождать, пока нормализуется температура тела. Уже почти тридцать градусов.
– Отстегни… меня.
Секунду он колебался, затем пропал из поля ее видимости, повозился у рук, обошел с изножья и снова вернулся, освобождая голову.
– Только не пытайся встать, прошу. Это еще опасно.
Она едва заметено кивнула, подняла правую руку и поднесла ее к глазам. Бледновато-синие пальцы едва слушались, а сама рука была точно свинцом налита. Долго продержать ее она не сумела и бессильно уронила на кушетку. Осматриваясь, повернула голову в одну сторону, затем в другую. Помещение оказалось той самой потайной комнатой, с которой началось ее путешествие в лоно генизы Земли. Она узнала колбу погружения, вспомнила, как та лопнула, вспомнила, как Енисей швырнул гранату, как повалился навзничь металлически неподъемным трупом как…
– Эйра… Где она?
– Я не знаю. Юки я… Я совершенно не знаю, что у вас там произошло, но вернулась только ты.
– Только я, – Юки закрыла глаза, – Только я.
Воспоминания спутались. Она видела, нет – чувствовала некоторые, особенно яркие узелки, но вырванные из цельной картины. Точно широкое, цветастое панно ее событий скомкали, запихали в карман, да так и оставили. И только теперь комок воспоминаний начал разворачиваться. Медленно, но верно.
– Прости, я отойду, – Енисей поднялся, – надо следить за твоими параметрами. Отдыхай пока.
Милый, чуткий Енисей. Юки слабо улыбнулась. Он специально оставил ее, чтобы не помешать расставить себя по полочкам. Полочкам… В воспоминании всплыл фарфоровый котик и его набитые хламом полочки, и набитые так, что и за половину вечности не разобраться. Образ пыльной кунсткамеры дополнился загадочным таксистом, грибком-песочницей у подъезда, хозяина той хаты, с которым Эйра по эзотерике говорила. Добрая, деловая Эйра, которая всегда найдет что ответить.
А теперь ее нет. Юки буквально почувствовала, как опустились уголки губ, а сами губы чуть скривились, как над нёбом, в мозгу неприятно защекотало и нутро все оледенело, замерло, но тут же и дрогнуло огоньком надежды. Ведь… это вовсе не означает, что они все сгинули? То, что вернулась она одна, означает лишь, что она вернулась, а остальные – нет. Остальные…
Она пошевелилась, устраиваясь поудобней, пошевелилась с тем, что б хоть как-то сдвинуть собственное зацикленное мышление, которое остановилось буквально на двух словах: «их нет». И действительно, физическое шевеленье будто столкнуло ее с мысленной мертвой точки, зацикленность скользнула дальше, потом еще и еще, пока Юки не разогналась до настоящего, человеческого воспоминания.
Ретроспектива событий получилась занимательной настолько, что Юки совершенно отвлеклась от действительности, погрузившись в воспоминания с головой.
Вот Эйра и она убегают от коричневых преследователей по буйным джунглям, вот всеобщий вербарианец – Зак, что рассказывает ей о Крайтере, Тиефе и о том… Что Мастер выбрал ее. Она отвлеклась, повернула голову посмотреть на Енисея. Тот, склонившись над пультом, сосредоточенно следил за бегущей по экрану информацией, изредка пощелкивал пальцами левой руки, что свисала поперек локотника кресла, на котором он сидел. Мимодумно, машинально, как настоящий человек. Юки слабо улыбнулась. Настоящий. Есть ли кто-то на этом свете человечней его, инопланетного робота?..
И снова воспоминания, снова их вращенье затягивающее ее точно водоворот.
Долгий разговор в каком-то глубинном блиндаже, нырок в глубь генизы Земли, в слой, смещенный на несколько лет назад, смещенный неспроста… Деревня, где они нашли указание от Крайтера, загадка с тремя львами на вокзале, сам вокзал, странный таксист, не менее странный домик в центре Москвы, где они с Эйрой покупали паспорта… Пустыня, Египет, очередь к подземным пирамидам, вертолет, совершивший экстренную посадку и Вавилов…
Юки вновь долго, теперь уже с грустью посмотрела на Енисея. Вавилов, что был его точной копией, Вавилов, что вместе с Абой шел своим путем, путем итерации генизы, но путем, сведшим их вместе. Во всем угадывался замысел, сценарий, которому они следовали сами того не подозревая. И Тиеф. Вот кто вел их. Этот загадочный полубог генизы Земли, что настиг Верховного в его собственной же ловушке. Тиеф что передал ей манипулятор.
По телу Юки пробежала волна холода. Она съежилась и тихонько застонала. Манипулятор. Он у нее. И это пробуждение в действительности – не конец пьесы, а начала второго акта. Но где он? И что делать теперь?..
– Енисей, – некрепко приподняла она руку и позвала, а когда тот подошел, спросила: – Манипулятор. Он должен быть у меня. Мне его передал Тиеф. Ты видел его?
Серьезное, мрачное лицо Енисея почернело еще больше. Злость, негодование, обреченность и печаль, все смешалось в настоящем его взгляде.
– Енисей, – губы едва слушались ее от страха, – не молчи, прошу.
– Он в тебе, – буркнул Енисей, вздохнул тяжело и отвел взгляд. – В брюшной полости. Он теперь часть тебя, как сердце или печень. И удалить его нет никакой возможности. Ты больше не человек, Юки. Ты отчужденная ментальность, или, как говорил Атодомель – отчужденный репликант. Как Крайтер и, вероятно, как Тиеф.
– Я… Как Тиеф? Но я не чувствую себе чем-то особенным. Я слаба. Я даже подняться с кровати сейчас не смогу.
– А сейчас этого и ненужно, – поспешил ответить Енисей. – Сейчас тебе нужно лежать, лежать пока гомеостаз не выйдет на прежний, нормальный уровень. А после мы со всем разберемся.
– Можно мне воды?
– Даже нужно, – Енисей улыбнулся. – То, что ты хочешь пить, это хороший признак.
Он вернулся со стаканом воды в одной руке и стулом в другой, но садиться не стал, а склонился над Юки, поднеся стакан к ее губам.
– Вот, только помаленьку.
Юки, хоть ей и приятна была забота, отстранила протянутую руку, приподнялась на локтях, повернулась на бок, свободной рукой взяла стакан сама и залпом осушила тот до дна.
– Еще можно?
– Да, но не так прытко, – с некоторой растерянностью проговорил Енисей. – Это, действительно, тебе сейчас так пить вредно. Второй стакан воды…
– Может, тогда вина? Хорошо, хорошо я обещаю не выпивать все сразу, но мой рассказ будет длинным, поэтому смачивать горло все равно придется.
Енисей вздохнул, покачал головой, пождав губы, но за добавкой все же отправился. Едва он отвернулся, Юки принялась обследовать свой живот через больничную рубашку. Дрожащие слабые пальцы тщились выщупать что-то не податливое, твердое и холодное, как юбилейный рубль. Но ничего. Все ровным счетом все сантиметры ее плоти были мягки и податливы. Может, Енисей ошибся – скользнула в голове спасительная мысль, мысль, что никак не вязалась с последними мгновеньями ее путешествия, когда Тиеф приказал ей взять полукруги, сомкнуть их и вернуться к Енисею.
Енисей вернулся, сел, не выпуская стакана из рук, и с готовностью посмотрел на Юки.
– В общем, – начала она медленно, собираясь со все еще беспорядочными мыслями, – в общем, когда я умерла, в твою лабу ворвался спецотряд…

* * *

Енисей сидел, опустив голову, упершись локтями в колени и машинально перекатывал опустевший стакан между ладоней. Юки уже давно окончила свой рассказ, а он все так и сидел молча, о чем-то крепко задумавшись. Ее подмывало спросить о чем, но она не решалась. Не хотела мешать. Ровно как он не мешал ей собраться с собой.
За рассказ Юки окрепла настолько, что решилась подняться и, свесив ноги с края кушетки, даже посидеть. Теперь она попеременно сжимала в кулак то одну, то другую руку, чувствуя, какие все же еще они деревянные. Пальцы ног покалывало, в груди и животе все время будто перекатывалось что-то холодное и скользкое, отчего ее поминутно начинало тошнить. Но она держалась, лишь крепче сжимала пальцы в кулак и старалась дышать ровно и глубоко.
– Это очень интересно, – не отрывая глаз от своего монотонного занятия, наконец, проговорил Енисей. – Выходит, манипулятор у нас есть, а манипулировать им нечего. Тиеф прикончил Мудреца Ра, но верно, и сам покончил с собой, ведь манипулятор теперь у тебя. Так что…
Он посмотрел Юки в лицо и от этого его мрачного, угрюмого взгляда холод внутри нее оледенел, заморозив ее всю с головы до пят.
– Так что теперь ты отчужденный репликант.
– Как Крайтер?.. – робко переспросила она.
– Хуже, – Енисей поднялся и, отпихнув стул ногой стал ходить взад-вперед. – Хуже, Юки. У него была креатура, которой он мог управлять и, стало быть, был смысл в отягощении его такой властью. Но ты… Я не понимаю! Зачем Тиеф передал манипулятор тебе?! Ведь это бессмысленно. У тебя нет ничего, ни капельки биоэфира которым можно было бы воспользоваться. Я думал, Тиеф поможет нам, но как такое можно назвать помощью?! Проклятье!
С досады он швыранул стакан об стену, отчего тот разлетелся вдрызг. Юки невольно вздрогнула и втянула голову в плечи – таки раздраженным она никогда не видела Енисея.
– Но он ведь действительно помог нам. Верховного ведь нет больше? Так? Ведь так?
– Так, Юки, все так. Но от тебя ускользает главное. То главное, что касается тебя, самое главное, Юки. Ты… Ты никогда не станешь уже прежней. Больше не человек, понимаешь? И никогда, никогда больше им не станешь.
– Но ведь и ты тоже, – она неловко спрыгнула на пол и, все еще на дрожащих ногах подошла к нему, обняла со спины. – Теперь я, как ты.
Он не ответил. Юки только почувствовала, как опустились его плечи и как он весь, будто обмяк. Потом он положил свою теплую ладонь на скрещенные на его груди ее руки и тихо произнес:
– Я не такого хотел для тебя Юки. Не думал, что проклятье бессмертия настигнет именно тебя.
– Но ведь это хорошо. Мы теперь навечно будем вместе.
Енисей глубоко вздохнул, мягко разомкнул ее ладони, развернулся и, взяв ее за плечи, с грустью все так же тихо проговорил, глядя ей прямо в глаза:
– Не для нас он отдал его, не для нашего счастья. Все, в чьих руках был манипулятор, несли тяжкое бремя власти и разделили горькую долю одиночества. Крайтер, Тиеф… Теперь ты. Ты ключ ко всему. И тебе еще многое предстоит сделать. Так он сказал.
– Так давай сделаем это, что бы наше время настало поскорей. За счастье бороться надо.
Он вымученно улыбнулся.
– Что ж, полагаю, другого выбора у нас нет. Очевидно, что нам нужно отправиться на Меркурий и покончить с Атодомелем. Но как?
– Давай спросим у вербарианцев. Они точно должны знать.
Енисей, без ответа, сходил к стеллажу открыл один из металлических шкафчиков и принес аккуратно свернутую одежду Юки. Сперва он не мешал ей переодеваться и даже отвернулся, но чуть позже, откликнувшись на ее слабую неловкость, смущенно помог. За время ментальных странствий Юки успела отвыкнуть от своей рабочей формы и теперь все ей казалось жестким и неудобным. Те воздушные платья, в которых она щеголяла по тут сторону бытия остались там же, все такие же эфемерно-воздушные. Но, выходя из «Молоток и Паяльник», глядя как Енисей заприл дверь старомодным ключам с тремя бороздками и, дальше в лифте, в коридорах высотки, голову ее занимала одна единственная мысль: манипулятор. Украдкой она все ощупывала свой живот, тщась в его, вполне естественной мягкости, нащупать что-то… Что-то что заставляло ее всякую лишнюю мысль холодеть от страха. Страха чего – она и сама не могла объяснить. Страха неизвестности, страха перед тяжестью той ответственно, что напророчил Тиеф и подтвердил Енисей? Или просто иррационального страха перед тем, что внутри нее теперь есть что-то. Что-то инородное и теперь уже неизвлечимое.
В главном холле Центра толпились люди, что было неудивительно, ведь, если верить все тем-же громадным галочасам, стояло позднее утро. Все как один непрерывно и возбужденного говорили, то и дело указывая кивками или скупыми указывающими жестами на громадный экран, развернувшийся вместо обыденной круговерти из курсов и динамик валют. Юки нахмурилась – сколько она бывала в Центре такого никогда не было. Давно, очень давно люди не собирались здесь для обсуждения чего либо.
Подойдя ближе, они расслышали то, о чем чрезвычайно вещал теледиктор, а подошли они вовремя – ведущий как раз начал повторять свое извещение:
– Еще раз о главном: Верховный, светоч цивилизации и неоспоримый лидер объединенных наций исчез сегодняшней ночью в собственной резиденции близ Каира. Охрана и многочисленный обслуживающий персонал арестован и, в данный момент, повергается допросу. Как стало известно нашим корреспондентам конкретных подозреваемых нет. Показания всех подозреваемых, а подозреваются по этому страшному делу все, кто в эту ночь находились в резиденции, идентичны в своей категоризации: все отрицают причастность к убийству и единогласно заявляют, что никаких странных или непривычных событий не происходило. Охрана, караулившая периметр покоев Верховного сходится в одном – ничего подозрительного они не видели и не слышали. Ночь, по их словам, прошла тихо и безмятежно. Камеры видеонаблюдения это подтверждают, однако, записи с камер, как заявило следствие, не является твердым основанием для предположениях из непричастности.
Видеоплан студии с диктором сменились изображением роскошных покоев Верховного. В них не было ничего необычного… Ни следов борьбы, ни разбитых окон или вынесенных дверей, свидетельствовавших бы о волюнтаристском проникновении… Ничего кроме лоскутов одежды разбросанных буквально по всей комнате и помеченных следователями красными овалами с табличками номеров. Кое-где вездесущая камера оперативной съемки выхватывала пятна буро-алой жижи, пятнающей то стены, то потолок, то занавесь или пол. Но пятна эти отчего-то никто не подсчитывал и не помечал. А диктор, обернувшись закадровым голосом, тем временем продолжал вещать:
– Следственные органы пока воздерживаются от каких-либо комментариев, ссылаясь на преждевременность выводов. Однако, по предварительным данным, Верховный был взорван, но не обычным взрывчатым устройством, а пенно-кислотной капсулой, о чем свидетельствует безмятежно проведенная ночь, а так же остатки биоматериала господина Верховного и остатков его одеяния, разметанного по всей комнате. В данный момент следствие проводит реконструкцию событий, поскольку доподлинно установить картину не представляется возможным ввиду отсутствия видеокамер в покоях Верховного.
Планы комнаты вернулись на планы студии с ведущим за узким столом:
– Как сообщают центры профильных ведомств все двести роботизированных тел-вместилищ Верховного обездвижены и дефункциональны. Однако, установить момент убийства по этим данным не представляется возможным, поскольку Верховный не посещал ни одно из своих тел с самого вечера прошлого дня. В настоящий момент управление мировым сообществом делегировано временной группе, которая…
– Юки, пошли, – шепнул ей на ухо Енисей и тихонько полек ее за собой.
На улице блистал великолепием новый солнечный день. Умытый прошедшим ночью дождем он, точно, олицетворял что-то новое, чистое и никем не тронутое существо. Как незапятнанный хрустальный бокал, который как ни крути, но без единого отпечатка. Перейдя улицу, они заспешили по направлению к жилому комплексу с комнатушкой Юки.
– Что же теперь будет? – нерешительно спросила, чуть повернув голову к Енисею, держащего ее за руку и сосредоточенно глядящего себе под ноги. – Ведь… Кто теперь управлять планетой станет? Ведь мы привыкли к нему.
– Хм. Плохое, но привычное, получается, все же лучше, чем неизвестно какое?
Действительно. Юки, одна из немногих (да что там, одна из двоих) доподлинно знала, кто есть на самом деле Верховный, но и ее пробирал мороз от мысли, что теперь нет длани руководящей и руководить придется всем как-то самостоятельно.
– Притом, – продолжил Енисей, – нам неизвестно доподлинно исчез он совсем или только отсюда, из физической действительности. Вербарианец, должно быть, знает об этом доподлинно. Но все равно, – покосился он на Юки, – нас это не должно волновать сейчас. Главное заключается совсем, совсем в другом.
– В нас с тобой?
Енисей не ответил и, по сузившимся губам, Юки заключила, что тот нервно сжал челюсти.
Войдя в свою обитую темным пластиком комнату, Юки с облегчением уселась на тумбочку и выдохнула.
– Наконец-то я дома. Можно в душ?
Наскоро искупнувшись, она с удовольствием переоделась в домашний халат и вошла в общую комнату. Енисей сидел на полу и нервно тряс ногой, но тут же вскочил готовый… К чему? Его нетерпение, граничащее с отчаянием, вызвало в Юки иррациональное сострадание и она просто обняла его покрепче. Даже теперь, когда весь мир стоял на краю чудовищной неопределенности он мог думать только о ней. О том, что б состоялось ее счастье.
– Я пойду? – она посмотрела ему в глаза и, привстав на цыпочках, поцеловала. – Не скучай тут без меня. И не накручивай одну мрачную мысль на другую, прошу. А то перегоришь.
Она улеглась на кровать и привычными, автоматизированными за годы жестами, подключилась ко Второй. Бунгало, закат и…
– Юкикко!
…И Зак широченно улыбающийся ей из окна.
– Наконец-то! Давай, выбирайся, прогуляемся с тобой по пляжу. Я уж давно тут тебя дожидаюсь.
И снова легкость бытия. То приятное ничем не отягощено чувство всесилия, возможности пойти в любую сторону и дойти, поставить на кон всю себя и непременно выиграть!
– Где Эйра? – первое, что спросила она, выпрыгнув из окошка на золотистый песок. По тому, как добродушная улыбка Зака сползла с его лица, Юки поняла все без ответа.
– Ее нет больше, – сухо ответил он и они вместе посмотрели на линию закатного горизонта, где океан сливался в экстазе с небом. – Она не вернулась.
– Но как?! Почему?!
– Я думал, ты мне расскажешь, что, как и почему. Рассказывай Юкикко, что у вас там произошло.
Юки вздохнула и, непрерывно перебарывая в душе чувство горечи и тоски, поминутно сдерживаясь от слез, поведала череду всех злоключений.
– Хм, занятно, – почти как Енисей в свое время, хмыкнул Зак и взялся за подбородок. – Выходит, что она не погибла, а просто растворилась в Матери Земле. Точно так, как это стало с Крайтером и Разиель, а после с Тиефом. Более того, если ты память тебе не изменяет и Тиеф, действительно напутствовал вас тем, чем напутствовал, то так оно и есть.
– «А теперь ступайте к себе. Юки, Эйра. Прощайте». Да, так он и сказал. Слово в слово.
– Прощайте. Ене прощай, а именно прощайте. Юки и Эйра. А, стало быть, Вавилов и Гольшейн – все. Отыграли свою роль и сгинули в пучину сублимированного небытия генизы Земли. Но ты здесь, значит она…
– Там?
– Вероятно, – немного помолчав Зак медленно добавил, – в принципе есть способ это проверить. Через «Дальний погост», но я точно не знаю как это сделать. И мне потребуется несколько времени, чтобы разобраться в этом. Хм, если он вообще функционирует теперь. Ведь эта ментальная червоточина работала только с подачи Мудреца Ра которого больше нет.
– Совсем? Просто в действительности поднялся страшный переполох по поводу его исчезновения.
– Что значит, «в действительности», – переспросил Зак. – Тут такая же действительность и тут происходит примерно все то же что и у вас наверху. Мы ведь стороны одного и того же. И да, ты совершенно права – Верховного нет больше. Всякое его присутствие просто исчезло. Точно по щелчку пальцев.
Для пущей убедительности он, действительно, щелкнул пальцами, и, вслед за этим незамысловатым действием, все изменилось. Пропал пляж и солнце, а вместо всего закатного великолепия они очутились в сумрачной, смутно знакомой пещере. Длинная и узкая каверна с нависающим сводчатым потолком уходила вдаль, освещаема лишь редкими огнями факелов по стенам. Противоположная стена… Юки нахмурилась припоминая… Противоположная стена должна быть прозрачной, отражающей точно такую же, отзеркаленную пещеру, но… Теперь она молчала глухой каменной стеной.
– А, проклятье, – ругнулся Зак. – ничего, боюсь не выйдет.
– Дальний Погост…
– Верно. Ты бывала здесь раньше?
– Очень давно…
– Ну, тогда не придется пояснять, что вон та стена-зеркало похерилась и нам больше никого из Матушки Земли не позвать. И значить это может только одно. Сервер Дальнего Погоста умер вслед за Мудрецом. Ну или по какой-то неведомой отсюда причине сломался. Пойдем, взглянем поближе.
Они пошли меж разной высоты конусов, сложенных из скальных обломков. Она очень хорошо помнила, что эти холмики выкладывали посетители зоны в надежде на то, что из них однажды выберутся почившие родственники или друзья… Глупое поверье родилось неизвестно где и непонятно от кого, но крепко закрепилось. Юки в эту легенду никогда не верила, но и ей это не помешало сложить свою маленькую пирамидку, чисто как символ – дань возможности увидеть своих.
Подойдя к стене, Зак положил на ее шершавую поверхность ладонь и некоторое время стоял молча, прикрыв глаза. Затем он глубоко вздохнул, погладил ее, похлопал по камню, как по шее доброго жеребца и, повернувшись лицом к Юки, проговорил:
– Глухо. Как из-за каменной стены, прости за аналогию. Ничего не выйдет. Боюсь что… Эйра потеряна для нас. Не могу сказать, что навсегда, но пока она молчит.
Юки не ответила. Она опустилась у стены на присядки, облокотилась об нее спиной и несколько раз крепко стукнула затылком, но боль в голове не заглушила боль в сердце. Утрата сестрички рвалась наружу жгучими горькими слезами.
– Что-то можно сделать?
– Нет, я тут бессилен. А впрочем, я знаю того, кто смог бы.
– Кто же?
– Сейвен. Но он на Меркурии, сдерживает Атодомеля, – Зак помолчал и снова вздохнул, пожимая плечами. – Он не вернулся даже за Диз, так что… Рассчитывать на его помощь можно только если задачка с Первым будет решена окончательно.
Юки вытерла все-таки проступившие слезы, поднялась рывком и, не стесняясь опухших век посмотрела прямо на Зака.
– Я понимаю, что это наша настоящая теперь цель. Та цель, что наметил для нас Тиеф, но… Теперь это личное. Теперь мы должны любой ценой попасть туда. Да, – она взмахнула рукой, не скрывая и своего раздражения, – Да это ясно. Для этого он вживил в меня этот манипулятор, но ведь манипулировать нечем! Где мы возьмем биоэфир? Не потрошить же генизу Земли из-за этого.
– Хм, конечно нет, – загадочно ухмыляясь, Зак почесал подбородок. – Ведь у вас есть я. Немного, но для начала сойдет.

Исправлено: Head Hunter, 25 декабря 2023, 19:34

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

01 февраля 2024, 13:49

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Девятнадцатое

Украдкой, будто ворье какое, они пробирались в заветную комнату на тридцать шестом этаже восемнадцатой башни вычислительного комплекса. Юки работала в точно такой же башне по соседству и, случись Енисею схоронить вербарианцев именно там, то обойтись можно было и без шпионских штучек. Собственно она предложила Енисею и в настоящее место следования пройти так – открыто, предъявив свой пропуск и обернуть визит в повседневную рутину. Тем более здесь работал знакомый техник, который, в случае чего мог бы прикрыть. Но Енисей наотрез отказался, объяснив скрытность элементарной необходимостью.
– Невозможно, – покачал он головой, когда Юки вернулась от Зака и поведала о его решении. – Колба схоронена там, куда тебя никто не пустит. А если и пустит, то будет очень сильно удивлен, когда узнает, что я там тайник соорудил. Словом, лучше пролезть тайком.
Вот они и лезли. Сперва обманули систему видеонаблюдения, подсунув залипнувшее изображение, потом подобрали магнитный ключ текущей смены (Юки и тут хотела воспользоваться своим, но Енисей категорически отказался, пояснив, что светиться ей со своим пропуском никак нельзя), а вот теперь тихонько ступенька за ступенькой взбирались на нужный этаж.
Печать запустенья лежала буквально на всем. Юки провела пальцами по перилам, растерла между подушечками сухой порошок, понюхала и скривилась. Еще бы. Тут, пожалуй, с самого возведения башен никто не бывал. Нет, ну а смысл? Ведь есть прекрасные скоростные лифты, есть грузовые подъемники. А лестница – так на всякий пожарный случай, которого, к слову и к счастью, еще не случалось.
На лестницах царил густой полумрак, простреленный редкими узкими, точно средневековые бойницы, окнами. Когда они проходили мимо такого стрельчатого окошка, в клине его свет она видела мириады пылинок, поднятых их с Енисеем присутствием. Юки нахмурилась. Одним только своим появлением они оживляли, вздымали клубы хаотичной деятельности там, где еще мгновенье ничего не было…
У очередного пронзительного клина свет Юки остановилась и, повинуясь странному иррациональному чувству нереальности себя и всего вокруг, протянула руки, как бы останавливая беспорядочный поток. Пылинки остановились, замерли, в точности повторяя ее ладонь. Она пошевелила пальцами – эфемерная, будто сотканная из тумана рука, дрогнула, качнулась вниз к полу, заклубившись несчетным числом миниатюрных спиралей. Завитки сливались, проникали друг в друга, продолжали обрывками бесконечно-красивый узор. С губ Юки слетел невольный вздох восхищение. А ведь это просто пыль.
Мистерия продолжалась какую-то секунду, слишком недолго, чтобы Енисей смог угадать ее восторг, а Юки отчего-то не хотелось делиться чудным открытием, даже с Енисеем.
Провести опыт с другими пылинками у другого окна она не успела – Енисей стоял напротив железной двери с ярко-красными номером «36». Он посмотрел на подоспевшую Юки, чуть заметно кивнул, она – так же едва заметно кивнула ему в ответ. Дверь раскрылась на удивление легко и плавно, не издав и звука. Полукруглый коридор, забирающий дугами влево и вправо, был пуст и светел, его бледно-голубой просвет членили другие такие же точно двери, но с разными табличками. Оглядев пространство, Енисей скоро зашагал влево, приостанавливаясь у дверей и читая таблички.
– Вот здесь, – шепнул он Юки, остановившись у пятой или шестой по счету, и снова воровато оглядел простор коридора. – Замок тут мудреный… Но сейчас.
Юки лишь пожала плечами, глядя на то, как Енисей припал на одно колено и стал отвинчивать крышку электронного замка. Зачем все эти сложности? Достаточно ведь вот: она, вынула из кармана карточку с магнитной полоской, покрутила ее в руках и снова убрала на место. Никто даже головы не поднимет, ибо всем плевать, куда там шастают техники серверного поля. Да что там, никто даже толком не следит за движением материальных ценностей – можно (и они неоднократно так поступали) вынуть хеш-плату с одной стойки и приспособить ее на другую стойку, другой комнаты, другого этажа… И даже другого здания. А так шуровать, чего еще доброго, сработает датчик взлома корпуса. Юки усмехнулась: впрочем, даже тогда никто не примчится. Просто заткнут тревогу и при следующем техобслуживании монтажники посмотрят, в чем дело. И то, если в настроении хорошем пребывать будут.
Замок, наконец, поддался, вспыхнул беспомощными зелеными огоньками и издал тихий короткий щелчок. Енисей споро вернул крышку, поднялся, снова воровато оглядевшись, и толкнул приоткрывшуюся дверь.
Внутри было темно и прохладно. Юки тихонько затворила дверь и зажгла свет над серверными стойками. Молочные полоски света обрамили контуры железных шкафов, предъявляя взорам узлы и сочленения вычислительной техники. Шумели вентиляторы, булькала жижа водяного охлаждения и помаргивали многочисленные лампочки сетевых каналов. Словом, все было, как и везде. Как и всегда.
Енисей прошел в дальний угол, к силовому шкафу встал напротив него на колени и ногтями стал отдирать квадрат пластиковой обшивки. Когда все было готово, он отступил и Юки увидела большой черный ящик, с подключенными к нему толстыми шлейфами оптико-волоконных линий.
– Так. Я не хотел бы вынимать из стены всю эту конструкцию, – пояснил он. – Назад потом ставить замучаешься.
– Назад? – Юки удивленно приподняла бровь. – Ты думаешь, что все может быть по-старому?
– Ну, – он неопределенно пожал плечами, – место для отступления никогда лишним не будет.
С этими словами он просунул в углубление руки, освободил четыре застежки по краям короба и снял крышку. Тут же из ниши брызнул, разлился по серверной, мягкий голубой свет. Он волновался и играл на стенах и стойка с оборудованием, касался лиц смотрящих на него теплым океаническим бризом, погрузив все на мелкое тропическое дно. Енисей отодвинулся, предоставляя возможность Юки ближе взглянуть на содержимое коробки.
В центре заполненной разными электротехническими элементами помещалась колба прозрачного стекла, так, что над сооружением из проводов, штекеров и печатных плат торчала лишь ее макушка, выделявшаяся размерами не больше, чем тупой конец куриного яйца. Внутри, будто в невесомости, танцевала лучистая жидкость.
В голове у Юки, сквозь белую пелену восторга, проявилась одна единственная мысль – мысль отождествление. Она вдруг представила то невесомое облачко пыли, встреченное и развеянное ею на лестнице, в узком луче оконца. Повинуясь невольному порыву, она протянула вперед руку и жидкость ответила ей, потянулась навстречу. Голубая, сверкающая внутренним светом масса прильнула к верхушке колбы, в то место куда были направлены ее пальцы, прильнула и замерла, слегка подрагивая. Юки приподняла вытянутую руку и колба мягко, без единого звука выскочила из черного, утыканного проводами и микросхемами ложа и медленно поплыла по воздуху прямо ей в ладонь.
– Теплое, – с трепетом прошептала она, когда капсула легла в ее руку. – Как живой зверек…
Тепло растеклось по ладони, устремилось вверх к плечу и разлилось по всему телу. Чувство было приятное. Примерно такое, какое испытываешь поутру, когда, сладко и крепко выспавшись, потягиваешься в постели, чувствую каждую частичку, каждый уголок своего тела. Когда чувствуешь себя по-настоящему живой.
– Енисей я… А что я должна с этим делать?
– Ты уже делаешь, – тихо, с некой толикой досады в голосе ответил Енисей.
– Но, а что можно?
– Все, – все так же удрученно прозвучал его голос, но тут же он как будто встрепенулся и заговорил собранно, деловито. – В том смысле, что креатура повинуется тебе, носителю манипулятора. У Крайтера была сперва половинка, и с ней он мог не много. Правда и материала для манипулирования у него было несравненно больше. Но когда он овладел целым, то… – Енисей развел руками, – обрел способность проникать в саму суть вещей.
– Хм, я, кажется, понимаю, – Юки повела свободной ладонью над колбой и креатура отозвалась, перекатившись вслед за рукой. Из головы у нее все не шли завитки и спиральки пыли, разворачивающиеся в узком луче солнца.
– Я думаю, что сейчас ее лучше не распечатывать, – проговорил Енисей и протянул ей руку, – давай я ее пока у себя спрячу. Потом уже в мастерской посмотрим, что ты можешь.
Юки согласно кивнула и отдала колбу. Енисей с кивком, чуть ли не с поклоном, принял ее и виновато поджав губы, отвернулся. Две-три секунды он возился с пуговицами на груди, затем раздался короткий свист, щелчок и вдруг стало темно. И даже как будто немного холодно.
– Пойдем, – поднялся Енисей, разворачиваясь к ней лицом. – А то неровен час…
Он осекся. За дверью по коридору кто-то шел – явственно слышались приближающиеся шаги. Они замерли и переглянулись. Может еще обойдется и мимо пройдет, пронеслось в голове у Юки, но в тот же момент шаги оборвались аккурат под их дверью. Не долго думая, она схватила Енисея за рукав и потянула в дальний угол комнаты, за серверные стойки где, как ей казалось, с прохода их разглядеть будет невозможно.
Человек, напевая какую-то смутно знакомую песенку, прошелся ключом по замку, тот в ответ радостно пискнул и отперся. Юки за рукав притянула, казалось в эту минуту совершенно оцепеневшего, Енисея к полу и села сама. Техник (а это был несомненно он) сходу раскрыл первый или второй галограф и, сверяясь с табелем из планшетки, скоро застучал по клавишам. Из засады ей были видны только левое плече и левый же бок визитера, но лица – нет. На время пришелец затих, видимо ожидая время отклика системы, и, от скуки стал укрутить головой, осматриваться. Вдруг он замер.
– Что за черт, – пробормотал он и подошел к тайнику, что они в спешке забыли закрыть. – Это еще что за фигня.
Путь к отступлению был открыт и Юки снова потащила Енисея за рукав на сей раз вверх. Дико округлив глаза, она указывала ему на отворенную дверь, тот понял и поспешил ретироваться к ней. Им уже почти удалось выскользнуть незамеченными, как пришелец обернулся в самый последний момент и увидал Юки. Но та успела развернуть ногу в бедре так, что сделала вид будто заходит, а не выходит. Енисея она на прощанье пнула ногой, в глубине души уповая, что он поймет ее и скроется.
– Кто здесь?! – выпалил техник и скоро подошел к двери. – Юки?
– Марк, – узнала она вопрошающего и с облегчением выдохнула. Все, пронесло. – А ты чего здесь?
– Да вот показания телеметрии снять пришел, а тут вон, – и он широким жестом указал на тайник в стене. – Выдала когда-нить такое?
Юки вошла в комнату и, как в первый раз, уставилась на потайную нишу с проводами и схемами.
¬– Странная какая-то инсталляция, – проворчала она и даже присела на корточки рядом. – Похоже на блок ФПГА с сокетом ЦПУ. Только проц какой-то чудной. Овальный.
Она даже засунула в углубление палец, ошаривая его внутренние стенки.
– Да что ты! – отдернул ее Марк. – Убери, вдруг под напругой.
– Так а ты чего полез в него?
– Да я вошел, а он раскрытый уже стоял! Чу. Ни разу такой ерунды не видел.
– У Гиреева спроси. Наверняка он опять мутит что-то.
– Точно, – усмехнулся Марк и заметно успокоился. – Пускай стоит тогда. А то скажет опять, что в его дела лазим. Ну а ты чего? В своей башне не сидится?
– Сидится, – хмуро отозвалась она, скрещивая на груди руки. – У меня опять свистки погорели. Говорю, плату декодера менять надо, не выдерживает нагрузку уже. Или менять плату или интенсивность потока снижать.
– Да кто ж тебе снизит, – отозвался Марк, уже занятый сбором отчетности. – Пока плата не выгорит, никто ничего делать не станет. Тебе свисток одолжить?
– Если можно два. Трех портовых.
– Лады. Но с тебя причитается, – он мельком глянул на нее. – Уже в третий раз, между прочим.
– Я знаю. Спасибо.
– Вон там на той стойке вроде были запасные, пошукай.
Юки подошла к указанному месту и, для вида, вынула два оптических трехпортовых адаптера, действительно, занимавших резервные слоты. Когда она вернулась уже готовая покинуть серверную и бежать прочь без оглядки, Марк стоял, развернувшись к ней лицом.
– Слушай… – проговорил он медленно и его взгляд застенчиво упал под ноги. – Может, поужинаем вместе? Мне тут с Кавказа передачку прислали. Фрукты свежие, копченья, вино домашнее. А то одному как-то стремно. Что скажешь?
– Хм, с удовольствием, – улыбнулась она и тоже, для порядка, застенчиво покосилась на пол. – Только послезавтра. У меня смена сегодня.
– Лады! – Марк точно духом воспрянул, распрямился, стал шире в плечах. – Я послезавтра наберу тебя вечерком, как готово будет.
Он сделал шаг ей навстречу, но Юки, ожидая чего-то подобного, ловко увернулась и очутилась в дверях.
– Позвонишь, короче. Я буду ждать, – и, кокетливо вихляя, направилась к лестницам.
В сумрачной и пропахшей пылью лестничной клетке ее дожидался Енисей.
– Ну?! – Взволнованно выдохнул он. – Все?
– Порядок, – шепнула она в ответ и ободрительно улыбнулась. – Если бы не Эйра…
И тут она осеклась. Эйра. Ведь… Минуту назад была не она, Юки так себя не ведет. Юки бы зарылась в воротник комбеза по самые глаза, отвечала бы влюбленному в нее Марку односложно и уж точно не поднимала бы на него глаза. А она? И глазами стрельнула, и застеснялась именно в тот момент, когда следовало, и даже, о, владыка севера, покачала на прощанье бедрами.
– Если бы не ее уроки, то вряд ли бы я выкрутилась, – она пождала губы и вздернула плечами. – Не знаю. Я как будто чувствовала ее рядом, говорила ее словами. Но все уже. Идем?
– Да, поспешим.

* * *

Юки помнила лизунов. Это такие шарики из податливой массы, которые можно мять, распластывать, скатывать в трубочку и сжимать в кулаке до пузыристых зеленых соплей. А можно швырнуть в стену и наблюдать за тем, как лизун будет спускаться. Она вздохнула, положила подбородок на сложенные на столе ладони и взглядом поманила лизуна. Тот, лениво повинуясь, собрался из полупрозрачной кляксы в упругий шарик, катнулся туда, сюда, подпрыгнул, завертелся волчком и, так, выкручивая завитки спирали, подкатил прямо к ее носу.
«Молоток и Паяльник» Енисей запирать не стал, мол, запертый он больше подозрений вызовет. Но всю вторую половину дня их не побеспокоили ни разу, так что Юки ничто не мешало экспериментировать с креатурой.
За четыре с половиной часа она вполне сносно наловчилась манипулировать ею, как массой. Теперь пришла пора пробовать что-то серьезней, например, попробовать внедрить креатуру в какой-нибудь объект и подвигать уже его. Или примерить ее на себя.
– Думаю, лучше сперва проверить на себе, – подбадривал Енисей, будто вторя ее мыслям. – Оперирование чужим объектом подразумевает понимание его сути. Ты, в физической плоскости, тоже предмет в некотором смысле. Причем совершенный, первый предмет.
Его взгляд то и дело прилипал к креатуре Вербарии, надолго вымывая своим видом все мысли из его нутра. Он смотрел на нее, как ребенок смотрит на отобранную игрушку, которой теперь, все время поддразнивая, забавляются на его глазах. Юки все понимала. Ведь она столько лет принадлежала ему одному. На ум отчего-то пришел Голум из Властелина Колец со своим извечным: «моя прелесть». Жалко, что она не может вернуть Вербарию ее самому верному хранителю.
– А, постой-ка… – осененная идеей, протянула Юки, выпрямилась на стуле и пристально, сощурив глаз, посмотрела на Енисея, сидящего напротив за столом. – Я могу внедрить ее в тебя.
– Хм. Зачем?
– Креатура, как ты сам неоднократна говорил, слишком мала, чтобы ворочать ею скалы или поднимать дома. Как масса она, если и сгодится на что, так это на фокусы клоуна. Двигать ею столы и табуретки… Какой с этого прок?
– Крайтер с такой же малой чашей способен был на многое.
– Но я-то не он. Во-первых, я боюсь. Во-вторых, он пробыл отчужденным не без пяти минут вчера, а достаточно долгое время. В-третьих, передать креатуру кому-то он не мог или не хотел. Ну и, наконец, в четвертых. Она в тебе надежней будет. Ведь она твоя. Всегда была и, думаю, правильней будет, если она твоей и останется. И! – Обрывая сорвавшиеся было возражения Енисея, продолжила она. – И, если что, я себе еще отколупаю. Там, в песках Египта. Наш путь-то теперь ведь туда лежит, верно?
– Верно, – Енисей помолчал, в задумчивости пощипывая прядку бороды. – Куда же еще? Нам нужно на Меркурий, а попасть туда можно только нетрадиционным способом. Да и креатуры в твое распоряжение нужно еще. И, раз Верховного больше нет, то его креатура теперь свободна и ты вполне сможешь дирижировать ею. Во всяком случае, другого пути я не вижу.
– Согласен, стало быть?
– Вынужденно.
– Тогда, – Юки достала из кармана комбинезона колбу, бровями послала в нее креатуру и протянула Енисею. – Пей.
– Что такое? Зачем?!
– Ну не закупоривать же ее в пробирке. Тогда она работать не будет. А так… Она разольется по всем твоим полостям. Растворится в тебе, понимаешь?
Енисей молча взял протянутую колбу и, запрокинув голову, влил в себя содержимое одним махом. Крякнул, отер ладонью усы, будто принял на грудь сто грамм водки, выпрямился оглоблей и прямо посмотрел Юки в глаза.
– Теперь что?
Она положила обе ладони на стол, закрыла глаза и попыталась увидеть Енисея сквозь веки. Сперва ничего не выходило – сквозь красную пелену опущенных век было видно не больше обычного. Перед взглядом дергались и мерцали лиловые точечки, смутно отпечатались источники света… Но спустя минуту волевых усилий, все инородные вкрапления удалось сместить в центр, слепить из низ что-то отдаленно похожее на синюю люминесцентную трубку, вертикально зависшую в алом мареве. Юки нахмурилась и надавила на это скопление, размазала ее по красноватому ничто, заполняя синевой образ Енисея, как лизуна по трафарету. Торс, руки, голова, ноги скрещенные под стулом… С каждым мгновеньем его силуэт наполнялся, детализировался, но вместе с тем тускнел. Первоначальная синяя хорда размазалась полностью, растушевалась в бледно-голубой образ Енисея.
Юки открыла глаза. Енисей сидел пред ней и напряженно всматривался в нее.
– Ну, как?
– «Как масло на бутерброде», – мысленно ответила она и поморщилась, от легкого головокружения. – «Растаял».
– Понятно, – кивнул Енисей. – Что теперь?
– Как ты себя чувствуешь? – Юки прикрыла ладонью глаза. – Ты вообще что-то чувствуешь?
– Нет, – покачал он головой. – А разве должен? Я же робот.
– Сейчас...
Она представила, как отталкивается от Енисея, точно кусочек магнита от железной пластины. Едва представила и тотчас ощутила – услышала скрежет ножек стула по полу. Когда она отняла руку от глаз, то обнаружила себя у противоположной стены.
– Однако, – услышала она Енисея, продолжающего неподвижно сидеть за столом. – Я ощутил сопротивление. Что-то упругое, сплошным потоком, как…– он пощелкал пальцами, ища подходящего слова, – как давление ветра. Вот. Но ничего особенного.
– Так, ну а теперь…
Теперь Юки не закрыла глаз и так, прямо глядя на Енисея, представила, как приближается к нему, как их связывает… Нет, не магнит, а жгут – тугая и прочная резинка, которую она по желанию может растягивать и сокращать.
С грохотом она врезалась в стол, перевалилась через него и, опрокинув Енисея вместе со стулом на пол, оказалась на его груди.
– Ого, – выдохнул он ей прямо в лицо когда грохот стих, чуть приподнял голову и чмокнул в нос. – Теперь чувствую.
Руки-ноги обмякли и она тряпичной куклой распласталась на Енисее.
– Пожалуй, это будет сложней, чем я думала, – проговорила она, не отрывая головы от его груди. Затем приподнялась на локтях и, после короткого пристального молчания, долго поцеловала его.
Их губы расстались не скоро, но когда все-таки расстались, Юки прищурилась хитро и, сгорая от шальной, внезапно пришедшей идеи, проворковала с тонкой улыбочкой:
– У меня тут есть одна идейка, которая не сулит ничего хорошего.
– М, я заинтригован. Что же это?
Вместо ответа, она улеглась на нем поудобней, вытянула руки и ноги так, что б они лежали аккурат на его конечностях, прикрыла глаза и представала себе, что Енисей это не любимый ею самый человечный робот на земле, а самый человечный (и не менее любимый) на земле воздушный шарик. Что его руки и ноги не из металла и силикона, а что они полы, и весь он полый, а эта полость под названием Енисей заполнена летучим газом. Гелием например. Или нет, еще лучше – водородом.
Первое время как будто ничего не происходило. Юки блаженствовала, развалившись на любимом, и мечтательно представляла, как они вместе парят в небесах. Как мимо проплывают низкие облачка и, отчего-то совсем не холодно, что теплые солнечные лучи нежно касаются ее… Тут же, действительно, что-то коснулось ее затылка и ягодиц. Она приоткрыла глаза и, немного повернув голову вправо с готовностью, но и с благоговейным трепетом увидала синие плитки пола.
– Эм, – кашлянул Енисей, которому, очевидно открылась противоположная плоскость комнаты, – мне кажется, или потолок стал ближе?
– Немного, – хихикнула она. Охватившее ее чувство любви, казалось любви ко всему: к жизни, к смерти, ко всем людям на земле, даже вот к этим синеватым плиткам пола под ней, иррационально сошлись на Енисее. И эта эйфория требовала разрешения, взрыва счастья, испепелившего бы в блаженстве весь мир. И прежде всего – его. – Срочно нужна посадочная полоса.
Взгляд ее упал на кушетку, так кстати, разложенную чуть правее внизу. Она больше даже не думала. Облекаемые в слова бесконечного внутреннего голоса мысли пропали, расплылись в действительность, созидаемую тут же, прямо на глазах. И эта действительность определенно была лучше.

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

01 марта 2024, 20:54

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Двадцатое

– Юки, это невозможно будет сделать, – в который раз повторил Енисей и поднял уставший, но настойчивый взгляд на нее. – Я слишком тяжелый – почти сто пятьдесят кило. Больше, чем в полтора раза должен бы быть. И это только весконтроль. Ни одна рамка металодетектора меня не пропустит. А если говорить про Токио или Владивосток, то там вообще рентген-тоннели стоят. Представляешь, что станет, если они увидят на своих экранах, из чего я на самом деле состряпан?
Они сидели за маленьким складным столиком в коморке-лаборатории Енисея и глядели на политическую карту мира, едва умещавшуюся на узкой столешнице. Края старой бумажной карты, синеющие безбрежной глубиной океанов, свисали, и Юки, поминутно забываясь, ловила себя на мысли, что они сейчас стекут на пол. Карта заполняла собой все пространство так, что не осталось места даже для чашечки кофе и ее приходилось все время держать в руках. Уже битых три часа они глазели на лоскутное покрывало мировой географии и ломали голову над тем, как им попасть в Мемфис. Или хотя бы просто – в Египет. Самый простой и быстрый способ – вылететь туда из ближайшего международного аэропорта – оказался неосуществим по очевидной, но совершенно ускользнувшей от нее причины. Енисей только с виду человек и стоило копнуть его чуть глубже, то он становился роботом. И не самым человечным на земле, а единственным на земле электронным разумом. Чего следовало ожидать в таком случае? Уж точно не помощи в достижении цели.
– Я могла бы поддержать тебя… Чуть-чуть, – нерешительно отвечала она, – так, чтобы ты весил сколько надо.
– Ну а металлодетектор? А рентген? Да что там я – ты ведь тоже с молибденовым манипулятором под сердцем. Задержание это будет форменное, а не путешествие, – он придвинулся ближе и, понизив голос, добавил: – И я зуб даю – именно нас обвинят в гибели Верховного.
– Что тогда? Едем по России до… – Она склонилась над картой отыскивая что-то дюже мелкое на Черноморском побережье. – До Сочи. Или Новороссийска, а уже оттуда…
Енисей скептически поджал губы и покачал головой.
– Предположим, что до Владика мы как-нибудь доберемся, да черт с ним, пусть доберемся до черноморского побережья. А дальше как? Юки, нам все равно придется пересекать границу. И не раз. Но нам и раза хватит, что б нас изобличили.
– Гадство.
– Еще какое.
Минут пять они сидели в тишине, если не считать того, как Енисей барабанил пальцами по столу. Потом он встал, скрутил карту в крепкий рулон и вышел за дверь, в магазинчик. Вернувшись уже без нее, он не стал садиться, а принялся расхаживать взад-вперед.
– Должен быть способ, – бормотал он себе под нос, – должен.
– Была бы у нас катер, – мечтательно протянула Юки и отхлебнула уже остывший кофе, – можно было б уплыть, прям так безо всяких виз и контролей. Или самолет. Гидроплан.
– Далеко очень. Дозаправки потребуются. А где их взять? – возразил Енисей, но остановился и пристально посмотрел на Юки.
– Ай, брось, – махнула она рукой, – предложение так, из бредового раздела. Нас все равно заметят. Или береговая охрана или с того же патрульного самолета. Или из космоса. Ты знал, что системы глобального слежения сейчас мониторят всё-всё, даже мировой океан? Только успеем выскочить, и нас сразу схватят.
– Нет-нет, в этом есть что-то. Постой-ка, а я вот сейчас!.. – и он чуть ли не бегом выскочил в свой магазинчик.
Не было его довольно долго – Юки во всяком случае успела допить суррогатный напиток, отнести чашку в мойку и вернуться к столику, за которым обдумала еще несколько бредовых затей, уцепившись как следует только за одну – за подводную лодку. Маленькую б такую, и не обязательно что бы желтую. Но какая у той скорость? Тридцать узлов в час? Это сколько ж времени займет. Ради интереса она сдавила мочку левого уха, раскрывая калькулятор мозгошина.
Изучая карту, они успели проложить несколько маршрутов, один из которых змеился через моря и океаны. Через Японское море, оба Китайских, огибая Малайский полуостров, поперек Индийского океана, да вдоль Красного моря. Выходило что-то около двенадцати тысяч километров. Или, она потыкала зрачками в вылупившуюся на столешнице клавиатуру калькулятора, или шесть с половиной тысяч миль. Стало быть, на воображаемой желтой субмарине они проделали бы этот путь за двести-двести пятьдесят часов. То бишь за десять дней. Не так много. Но это при условии, что двигаться они будут круглые сутки.
Юки вздохнула, выключила мозгошин и опустила голову на сложенные на столешнице руки. Что толку. Хоть целыми днями, хоть с перерывами, у них подлодки все равно нет. Надводный катер, конечно, преодолел бы этот маршрут быстрее, но его у них тоже не было. Да и, если предположить, что они раздобудут его, если запастись горючим на весь путь, что в принципе сделать не так просто (ну, все ж пожалуй, проще, чем достать сам катер), то их все равно поймают. Рано или поздно засекут и арестуют.
Енисей вернулся с новым свертком. Сперва Юки решила, что он принес новую карту, но когда он развернул рулон, то изумленно подняла брови.
– Что это? Материя какая-то…
Отрез холста блестел, точно эластичное матовое стекло, но когда Енисей растянул материю ширмой перед собой и исчез, она догадалась.
– Это ведь… Ткань-невидимка! Но откуда? Я думала, что они запрещены законами всех стран.
– Так точно, – над верхним краем полотна появилось довольное лицо Енисея, которое будто парило в воздухе у однотонной матово-синей стены. Если хорошенько приглядеться, то можно было угадать контуры его тела – выдавало их легкое искажение общего фона и смазанная полутень. Но лишь тогда, когда он шевелился. – А людские законы я не всегда исполнял прилежно.
– И что, ее у тебя купить можно было?
– Ну, как купить, – уклончиво ответил Енисей и принялся измерять длину холста, вытягивая ее рукой и прижимая к груди. – Подходящему человеку, для подходящего дела я бы предложил сам. Но такового не нашлось, к счастью. Теперь она нам сгодиться. Шить умеешь?
– Угу, – промычала Юки не в силах оторвать взгляда от призрачной ткани. – Еще как.

* * *

Конечно же Юки не умела шить, ни иглой, ни на машинке. И уж тем более вышивать крестиком, о чем Енисей не преминул пошутить, но, впрочем, остался ею не понят. Вместо того, что б обучить кройке и шитью, он отправил ее за покупками, самолично взявшись за холст и ножницы.
И вот, слоняясь по магазину спортивных товаров, Юки то и дело усмехалась и качала головой, припоминая изложенный им план. Абсурдный и гениальный одновременно. Но и опасный. Чертовски рискованный.
– Но быстрый, – возражала она сама себе на всплывающие в голове предлоги и боязливые «а что если». – А что если мы опрокинемся? Отвлекусь я на две секунды и все…
Для предотвращения последствий сего гипотетического казуса она и исследовала ряды пространного отдела спортивной одежды, в частности вешалки с костюмами для гидроциклов и спортбайков.
– Синий… Или еще лучше темно-голубой, – бормотала она себе под нос напутствия Енисея, перебирая скользкие на ощупь комбинезоны. – Так будет еще незаметнее.
Суть затеи сводилась к тому, чтобы добраться до Египта по мировому океану, избегая контрольных постов и рамок детекторов. Избегая людей и прячась от вездесущих камер слежения под плащами из невидимой ткани. И все это верхом на Енисее, как на супермене каком-то.
Прежде чем Юки ушла за покупками, а Енисей взялся за шитье, они немного поупражнялись в верховой езде. Железный человек улегся на пол, вытянув вперед руки, а Наездница уселась ему на спину, ухватившись руками за плечи и, согнутыми коленями, обхватив его бока. Получилось что-то среднее между позой жокея, пустившего коня галопом, и гонщика мотоДжиПи, несущегося по треку к финишной черте.
Скорость перемещения Енисея в пространстве они проверить, конечно же, не смогли ввиду ограниченности этого самого пространства. Зато как следует отработали контроль высоты. Юки заключила для себя, что управлять креатурой Вербарии – получать от нее нужный отклик – сродни напеванию однозвучной песенки. Точно как попсовый мотивчик, случайно услышанный в гипермаге и невольно преследующий твои мысли следующих два-три дня. Даже во все. Только эта песенка была ее собственного сочинения и, вместо глупых, повторяющихся словечках о любви, встречах и свечах, содержала не менее глупый бессвязный бубнеж. Бубанеж можно выстроить какой угодно: главное чтобы он ассоциировался с тем действом, которое креатуре предстояло выполнять. Вот и она соорудила нечто похожее на «воп-воп-воп-воп-воп-воп-во-па-па». Чем больше «воп» тем выше ее поднимал Енисей, который, казалось, вообще ничего не чувствовал. Но, как выяснилось, прекрасно слышал. Некоторые ее мысли, те, что были обращены непосредственно к креатуре, непостижимым образом достигали его сознания. Сначала вот эти непрошенные «воп-па-па», а затем и другие, более предметные. Свойство может быть и полезное, но в других обстоятельствах, потому решили на нем не зацикливаться, а просто принять к сведению и воспользоваться тогда, когда того предложит случай.
– Чем могу помочь? – подкрался к Юки со спины продавец-консультант, чем застал ее врасплох, ввергнув из воспоминаний в магазинную действительность. – Я понял так, что вы выбираете костюм для гидроцикла?
– Да, – сдержанно улыбнулась в ответ Юки, с безразличием отметив, как взгляд молодого человека, на секунду или две задержался на ее шраме. – Люблю экстрим.
– На каких скоростях планируете гонять?
– О! На высоких. Видите, – и она провела пальцем левой руки по шраму, – байк решил поменяться со мной местами. Но я-то люблю сверху.
И подчиняясь какому-то необъяснимому чутью, сверкнувшему в ней, точно отражение солнечного зайчика, добавила с игривой ухмылочкой:
– И так что б погорячее и подольше. Очень долго, – улыбнувшись чуть шире, с некоторой толикой застенчивости, предавшей сказанной двусмысленности очарования, она добавила, – Так что с асфальтом пришлось завязать. Да здесь и нет его толком. Буду теперь прибрежные лагуны рассекать. Оно и в падениях безопасней и скорость почти та же. Верно?
– Угу, – парень невольно сглотнул, щеки его раскраснелись, а от прежней переуверенности не осталось и следа. – Да, безопасней. Так вы высокие скорости предпочитаете?
– Точно так. Мне нужно, – она закусила губу и возвела очи к сетчатому потолку магазина, припоминая инструкции Енисея, – сам костюм, защиту локтевую и наколенную, мотоциклетную броню со спиновым обтекателем, гидрошлем и шлем с запасом кислорода на две-три минуты не больше... Ну, может что-то еще подскажите? Я только начинающий гидроциклер.
– П-пойдемте со мной. Вы не в том ряду. Здесь все для любителей. А для профи у нас есть другой отдел.
– Отлично! Ах, да! И все в двух комплектах. Для меня и моего любимого мужа.
Последнюю фразочку она добавила просто так, лишь для того, чтобы посмотреть на реакцию молодого человека. Добавила и ужаснулась. Вот снова. Снова она ведет себя не как Юки, а как… Эйра? В обращении с другими людьми, образе мысли и вообще в поведении, укрепилась манерность сестрички. Так, словно она пряталась за ее личностью и, время от времени, в нужные моменты, подавала свой голос. Хороший знак, могущий означать, что Эйра все еще есть. Существует где-то в глубине Земли или… В глубине ее подсознания.
Итоговые свертки оказались уж очень громоздкими, но легкими. Для целей транспортировки Юки выпросила внизу в вестибюле гипермага тележку со спутниковым слежением и покатила ее прямо так по тротуару. Благо гипермаг, где она успешно закупилась, располагался через дорогу от Центра и катить было недалеко.
Выйдя на улицу, Юки на минуту остановилась, зажмурилась и с удовольствием вдохнула свежий осенний воздух. В лучах заходящего солнца Шикотан был особенно красив. Да, в черте урбанистического города не было ни деревьев, ни цветочных клумб, но в эти закатные часы город сам походил на пространную цветочную клумбу из стеклянных цветов. Цветные огни вывесок и рекламных проспектов у земли распускались алым палевом на высоте. И чем выше поднимался взгляд, тем ярче сияли здания, особенно красиво оттененные пронзительной синевой безоблачного неба.
Как же все-таки хорошо быть. Видеть все это, чувствовать высоту, слышать далекий шум прибоя, вдыхать прохладный, чуть солоноватый воздух и быть в состоянии восторгаться всем этим великолепием. Суметь вот так на минуту остановиться, окинуть взглядом округу и просто понять, что просто жить, это уже счастье.
Ну а смерть? Что с ней?
Юки вздохнула и опустила взгляд. Ведь ее действительность точно такая же как та, в которую они с Эйрой погрузились. Ведь Вторая жизнь может быть так же прекрасна и точно так же способна упоить душу счастьем. Так… В чем же дело?
– М-да, – буркнула она и покатила тележку к первому ближайшему входу в Центр. – Дело. Дело есть дело.
Енисей сидел в «Молоток и Паяльник» за своим рабочим местом и, нахлобучив на голову мелкоскоп, что-то паял: в мастерской вящее прежнего пахло канифолью. Отвлекшись на звук открываемой двери, он сдвинул на лоб телескопоподобные линзы и улыбнулся. От оставленого на столе паяльника вился легкий дымок.
– О! – он поднялся, снял мелкоскоп и поспешил ей навстречу. – А я тут старые концы подчищаю. Негоже, знаешь ли, должным оставаться.
Он принял у Юки пакеты и, мельком глянув на притворенную дверь, проворно отнес покупки в лабу, а когда вернулся, все так же споро запер вход. Пока он бегал, Юки успела рассмотреть над чем работал Мастер – все тот же гобот, что был при их первой встречи.
– Ну как? Все нормально? Пойдем примерять обновки? – преувеличенно энергично проговорил он, потирая руки.
– А… – Юки замялась и кивком указала на недособранную игрушку. – Может, закончишь? Когда еще случай представится.
– М-да. Дело, – веселость как рукой сняло. Он вздохнул и вернулся за рабочий стол к все еще курящемуся паяльнику. – Дело есть дело. Я недолго. Действительно, ведь, только собрать осталось…
Енисей натянул мелкоскоп, вновь обернувшись Мастером, взял паяльник и, еще немного подымив им, отложил в сторону и взялся за отвертку. Юки прошла внутрь за прилавок, расстегнула комбинезон до пояса, вытащила руки из рукавов и, завязав их узлом, уселась на выпирающую столешницу, между златобоким самоваром и стопкой древних материнских плат.
– Слушай…
– М? – вопросительно отозвался он, не отвлекаясь от работы.
– Ты никогда не задумывался откуда в наших головах берутся мысли? Ну, тот бесконечный поток образов и слов, что постоянно возникает из неоткуда и пропадает в никуда?
– С точки зрения нейрологии мозг это биологический конструкт по синтезу мотивационных и сенсорных сигналов, циркулирующих в общем пространстве синапсической сети. Результаты такого синтеза как раз и формируются в мысли, большинство из которых, впрочем, остаются незамеченными. Но ты ведь не про них?
– Нет, не про них.
– А про другие, мало что известно.
Раздался звонкий щелчок – Енисей подогнал одну часть корпуса гобота к другой, избавляя того от мешанины из шарниров, шестерней и проводов, под корпусом видимой целостности.
– Откуда появляются в мозгу цепочки осознанных словесных или абстрактных понятий, доподлинно не известно до сих пор, – продолжил он, взявшись за сборку ног гобота. – На входе мы имеем массив накопленных опытных данных, пластично фиксируемых нейронными связями, и, собственно, формирующих событийную карту жизни, а на выходе – новые, уникальные мыслительные единицы, полученные, как результат, хм, вводных данных.
Еще два щечка потише – теперь форму обрели и ноги гобота.
– Сам процесс формирования мысли как таковой остается в слепой зоне. Это как… – он на мгновение замер, – как играть в компьютерную игру, когда ты нажимаешь кнопки, а на голографе происходит то, что соответствует комбинациям нажатий. Но что именно происходит между нажатием той или иной клавиши и полученным результатом игроку не известно. Более того – он даже не думает об этом, а если и думает, то исключительно поверхностно. «Если я нажму кнопку А, то Мари подпрыгнет». Такое суждение тождественно нашему представлению о зарождении мысли: нам известно то-то и то-то, а значит эта идея проистекает из того-то и того-то. Но как именно зарождается идея – тайна, как тайна для игрока, как именно осуществляется прыжок. Программисту, создавшему Мари, доподлинно известно как и что, но не нам.
– А у нас он есть?
– Кто? Мари?
– Нет, программист.
– Хм, – Енисей отложил работу, снял мелкоскоп и внимательно посмотрел на Юки. – У меня точно есть. А у вас… Тяжело сказать.
– Ну а как насчет Атодомеля? Он может вкладывать в наши головы мысли?
Некоторое время он молчал. Взгляд его, прямо на глазах из внимательного становился задумчивым и Юки очередной раз подивилась насколько живым был ее Енисей. Настолько живым, насколько это вообще было возможно. Настолько, насколько вообще возможна жизнь.
– Для вас он скорее архитектор, – наконец ответил он. – Тот, кто создал мыслительную машинку. Я тут аналогию с компьютерной игрой привел, но в отношении мозга все гораздо сложней. Тем более, что мозг это только часть биологического вычислителя, именуемого человек разумный. Часть пусть и важная, но не функционирующая ради самой себя. Он инструмент – узел по фиксированию жизненного опыта, построению на его основе эмпирических или теоретических выводов, которые, в свою очередь, будут основой для последующих умозаключений. Но опять – мозг – процессорный инструмент, служащий для конгломерации ментальности. Результатирования проведенной жизни. А вот ментальность – истинная цель существования. Ее результат. Успешно пройденный Супер Мари с определенным количеством набранных очков, если возвращаться к игровой аналогии. Личный рекорд.
– Но ведь ментальности продолжают существовать в Генизе и развиваться в ней.
– А я ведь не сказал, что это конец игры. Это ее новая часть. Мари Два. Хе-х, с сохранением параметров. Или Новая игра Плюс, – добавил Енисей и вернулся к сбору гобота.
– Ты улавливаешь мои мысли, – высказала она, наконец, свой посыл к началу этого разговора. – Даже тогда, когда я не направляю их в твою сторону, а всего лишь косвенно, на мгновение, касаюсь тебя.
– М-да? И что же это?
– Вот это «М-да». «М-да. Дело. Дело есть дело».
– Прямо так?
– Слово в слово. Эмоция к эмоции. Я вот что думаю. Наша с тобой связь обусловлена связью ментальностей креатуры и Манипулятора, которая устанавливается не всегда преднамеренно. Но могут ведь быть и другие? Например, я и Эйра. Мы были одним целым, были ментальностью и потенциалом заряженных частиц ее фиксирующих. И… Мне кажется, что эта связь все еще есть, она никуда не делась. Не знаю моя ли она личная, или поддерживается Манипулятором… Да, она слабая, что едва держится, но есть.
– Хм, – Енисей вздохнул, поднялся из-за стола, взял собранного гобота и, выбравшись на середину залы своей мастерской, поставил того на пол и включил. Гобот пискнул, развел ручки в стороны и с готовностью посмотрел на Енисея. – Демо.
Повинуясь команде, игрушечный человечек начал демонстрацию всех своих умений.
– Вот для него жизнь, это только иллюзия, – указал Енисей кивком головы на гобота, выделывающего на полу разные акробатические трюки. Я… Такой же по сути. Есть форма, способная на некие заданные функции, есть алгоритмы поведения, но напрочь отсутствует воля к чему-либо. Все почему? Потому, что он целевое создание. Инструмент, которому по назначению не положено обладать какими-либо стремлениями. Если его попросить, он сможет в точности запомнить действия своего хозяина, а после воспроизвести их. Но это будет только имитация. Можно даже запрограммировать его таким образом, что он будет вести себя как… Ну, скажем, как хомяк. Заложить в него все паттерны хомяка, ответы на стимуляции и раздражители, половое поведение и действия в критических условиях. Словом – все. Но и тогда это будет имитация. Более совершенные устройства, – такие как я, например, – способны не только симулировать действия, но и мысли.
– Но…
– Нет, нет, я уже давно не просто робот, – поспешно остановил Енисей ее возражения и улыбнулся, как показалось Юки, беспомощно и грустно. – Не забывай, что я двадцать столетий был вместилищем для вербарианцев. Ментальность не может существовать в отрыве от формы, от того «ключа», через который она проявляется. Это проявление не только развитие самой ментальности, через абсорбцию чего-то нового, но и то, как она способна влиять, комплексом накопленного и сжатого в личность опыта, на саму форму. Ментальность она как… Как мысль или мыслеобраз. Если нет мозга, то и мысли нет тоже. Ментальность это та мысль, которая способна оживлять. Вот гобот. Хе-х, смотри, на стену вскарабкаться пытается. Если бы не моя мысль: отчетливая вполне конкретная мысль «включить его, чтобы проверить», то он бы не ожил. Точно так же ментальность способна расшевелить все что угодно, с чем будет связана. С генизой Земли, с телом человека, с… Телом психобота, пастыря седьмой башни Вечности Кетсуи-Мо. С генизой Земли или вот с Мудрецами Ра все несколько сложней и для меня по-прежнему непонятно. Здесь ментальности становятся формами для самих себя. Мысль в мысли. И… Возможно, что гениза Земли или другой разумной планеты это фрактал, разворачивающийся смыслами в бесконечность. А есть еще манипулятор. Он как навязчивая мысль, как идея, что не дает спать по ночам и слышна везде, над всем. Твой манипулятор, Юки. Я принял твои мысли на эмоциональном уровне? Что ж, сегодня я полон ментальностей! – Он снова улыбнулся и развел руки в стороны, будто демонстрируя, что он цел и невредим. Затем поймал расходившегося по мастерской гобота, выключил его и, с его обезволившей тушкой, подошел к Юки. – То, что ты чувствуешь Эйру хороший знак. Это значит, что ее ментальность это не просто дивно удачно сложенные нули и единицы, а что она настоящая, но рожденная не по проекту Атодомеля, а по вашему, людскому делу. Душа как у тебя или, – он осекся, поджал губы и заговорил вновь, но чуть сдержанней. – Она где-то есть, запечатлена и откликается на главную, навязчивую мысль. На тебя Юки.
– Может, она осталась там, в Египте?
– Тогда она внутри генизы Земли. Тот Египет, из которого вы выбрались, родом как раз оттуда.
– Итерация сна Земли.
– Да, так. В одном из фрактальных рукавов генизы. Везде и одновременно нигде, – немного помолчав, он добавил, – Я понимаю, что тебе хочется в этом разобраться прямо сейчас, но у нас есть дело, помнишь? Главное дело.
– Да, конечно, – нарочито бодро ответила, хлопнула в ладоши и соскочила со стола, на котором сидела. – Пойдем обновки примерять?
– Еще бы, – расплылся в улыбке Енисей и пошел к потайной двери в лабораторию.
Он пошел, и от его взгляда осталось сокрыто то, как лицо Юки помрачнело, как уголки ее губ опустились, а лоб прорезала одинокая морщина. Слова Енисея хотя и объяснили многое, касательно ментальностей и их связей, и даже, действительно, успокоили ее относительно Эйры и ее бытия, но утвердили ее в другом, куда более грозном опасении.

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

09 марта 2024, 15:37

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Двадцать первое

Холод и мрак. Тело это отливка из замороженного азота, где напряжение каждую крупицу времени стремиться расправиться, разлететься в пустоту на пустотные оболочки, но не может – сковано яростной стужей. Пошевелить даже пальцем, это все равно, что расплавить Антарктиду. Так же сложно и так же бессмысленно.
Лютый холод и могильный мрак. Вот так же, пожалуй, чувствует себя заживо погребенный, погребенный в морозный январский день.
Эй вы там? Я все еще жив.
По крайней мере он может шевелиться. Хорошо это или плохо – вопрос особый. Если ты на глубине нескольких метров без рации, колокольчика или потайного лаза, то, выходит, плохо. А если в железном ящике, втиснутом меж двух полок багажника вездехода, то, получается, хорошо.
– Эцих… До выплаты.
Так вот она – выплата.
В бесформенном холодном небытии что-то шевельнулось. Свет… Нет, Свет гораздо сложней. Это что-то предопределило свет, было его форменным источником. Тем, что всегда скрывается за густотой и содержанием. На краткий миг Вавилов увидел это, но тут же осознание спряталось за ширмой ограниченности восприятия и знание соскользнуло в темный угол ума. Да там и осталось в форме необъяснимого страха смерти.
Вавилов сглотнул. Пересохшие губы, язык шершавый, что рулон наждачки. Чужая, но в то же время своя рука, будто прилетела с земли ему на голову-луну, шлепнулась и всползла к бороде. Сырая. Почему сырая? Вавилов мысленно нахмурился. Он никак не мог взять в толк, почему она сырая, когда обычно суха?
Это обстоятельство – вполне конкретное и земное – несколько взволновало его.
– Да как же это, – он распахнул глаза, и тьма с холодом сразу отступили, забылись. – Ведь я…
Он повернул голову, одновременно силясь припомнить, что, собственно, «я»? Он чувствовал себя разодранным плакатом, россыпью кусочков головоломки, недособранной в портрет Вавилова. Там фрагмент побольше, здесь отрывок поменьше… А вот тут вообще мешанина – не собрать.
– Но надо. Надо хотя бы попытаться.
И он попытался. Перевернулся на другой бок, уставился невидящим, обращенным внутрь себя взглядом, на валявшийся рядом белый куль, и принялся вымащивать себя самыми крупными уцелевшими кусками воспоминаний.
Осознание пришло загодя, гораздо раньше, чем он умудрился все вспомнить. Еще на том месте, где они с Зауром спустились в Хрустальный грот. Намотка собственной личности ускорялась тем сильней, чем ближе приближалась к концу Несколько последних дней так и вовсе промелькнули пулей у виска.
С колотящимся в волнении сердцем Вавилов сел, протер глаза и огляделся предметней – он окончательно вспомнил, где был и что сделал.
В скупом освещении каменной полости стало меньше алого и больше зеленого, отчего бассейн в центре, то жерло из которого они выбрались, источал желтый, почти дневной свет. Вавилову почудилось на мгновенье, что если подобраться к округлому краю, перегнуться через него и глянуть вниз, то перед ним раскроется близящийся к закату день, а сами они будут в… В… Он закрыл глаза и мотнул головой. А сами они будут в воздухе, как ни парадоксально. Будут взирать на умирающий день с высоты, так, будто они вознеслись к облакам на этих треклятых сыпучих пирамидах.
Стены все те же, исчерченные непонятным, гипнотическим узором, куда ни посмотри. Перебарывая тошноту, Вавилов кашлянул и, в поисках спасения, посмотрел на собственные ноги, отчего-то заключенные в белые мешковатые штанины. Ощупав себя взглядом, а затем уж и руками, он убедился, что весь целиком облачен в балахон без единой застежки или пуговки. Ни этикетки, ни заклепочки, ни резинки на манжетах… Сплошная хлопчатобумажная ткань, сотканная прямо на нем.
На секунду он замер, пристукнутый догадкой, развернулся на месте и метнул пристальный взгляд к тому белому кульку, что заметил в самом начале. Ну, так и есть: вон рука, вон ноги скрещены… Кто-то лежал на боку, отвернувшись от него к стенке.
– Эй, – позвал он дрогнувшим голосом, встал на четвереньки и пополз к человеческому свертку, – Я уже иду.
В конце короткой дистанции он, действительно, встал на ноги и пошел, но только для того, что бы у цели снова бухнуться на колени.
– Я тут, – он взял распростертое тело за плече и развернул к себе, предусмотрительно подставив колени под откинувшуюся голову. Бешено колотящееся сердце на мгновенье замерло и ускорило свой, казалось, запредельный дробот. Это была она. Точно, она! Ошибиться было нельзя. – Эй Юки, очнитесь, – от колотящегося в груди сердца было прочти больно, стук мешал говорить, перебивал. – Юки, это я Иван, очнитесь.
Свободной рукой он откинул с ее лица прядки заскорузлых волос и легонько пошлепал по щекам, не сводя при этом глаз с ее опущенных век.
– Юки! – и еще, – Юки, очнитесь! – и еще…
Наконец, она издала тихий стон, скривила лицо и зажмурилась еще крепче.
Вавилов облегченно выдохнул и опустил руку уже, было, занесенную для очередного мягкого увещевания. Вероятнее всего с ней происходит сейчас та же самая ментальная сборка личности, что творилась и с ним несколькими минутами ранее. Потому он не стал больше тормошить ее, а уселся поудобнее и решил подождать. Несколько секунд еще смотрел ей в лицо, но встрепенулся, вспомнив про остальных, поднял голову, чтобы осмотреться и вздрогнул, когда увидел, что Гольштейн уже невесть сколько времени стоит в двух шагах и молча ждет.
– Тьфу ты, Аба, – чертыхнулся он, доставая сердце из пяток на место, – давно ты тут?
– С тех пор, как ты горланить начал, – дернул плечами Аба. – Я с той стороны бассейна валялся. Смотрю, ты к барышне пополз, потом по щекам ее стягать начал. Решил не мешать.
– А тебя кто в чувство привел?
– Да тот же, кто и тебя, – Аба шлепнул себя ладонью по лысине и осклабился. Остатки волос плотно прилегали к посеревшим вискам, отчего он выглядел лысее обычного, делая его похожим на пришельца из фильмов. Мешковатый балахон только усиливал сходство. – Спасение утопающего, знаешь ли, дело рук самого утопающего. Как, собственно и само утопление. Ты как? Собрался в кучку?
Вавилов молча кивнул и опустил голову к лицу Юки.
– Полностью? – вкрадчиво уточнил Аба.
– Если ты о том, помню ли я, что мы уже все давно мертвы и что функционируем теперь в подземных пирамидах Атодо-как-там-бишь-его, то да, помню. А еще помню, что с нами была Эйра, сестричка ее интернетовская. Помнишь сам-то?
– Угу. Но, предвосхищая твой вопрос, – нет, не видел. Эта зала хоть и большая, – Гольштейн развел руки и обозрел каменное сумрачное пространство, – но пустая, что скорлупа.
– Эйра… – прошептала Юки и попыталась приподнять голову, – где… Эйра.
– Тише, тише, – заторопился Вавилов. Он ни на шутку взволновался, представив, как расстроится Юки, когда узнает, что Эйра пропала. – Пока ее нет, не нашли еще, но сейчас Аба ее снова поищет. Так ведь?
– Ну, конечно, – пробурчал Аба, повернулся и пошел к светящемуся бассейну. – Только успеха поисков гарантировать не берусь.
Юки лежала теперь на его коленях с широко раскрытыми глазами. Под ее прямым взглядом Вавилов невольно смутился и поджал губы в извинительной улыбке.
– Мастер? – наконец произнесла она дрогнувшим голосом, – это вправду ты?
– Эм, нет, – он был готов провалиться сквозь землю от досады, что не может утвердительно ответить на ее вопрос. – Я Иван. Мы встретились здесь в Египте, под Гизой. А потом спустились еще ниже к запрещенной пирамиде Ра, где… Ммм Тиеф побил Верховного. Теперь, вот, мы здесь одни.
– Но почему? – с какой-то щемящей душевной тоской произнесла она, – ведь все должно было быть не так. У нас ничего не вышло?
– Ну, как не вышло, – смущенно отвернулся он, не в силах больше выдержать ее молящего взгляда, обращенного к нему, как к единственному резрешителю судьбы. – Мудрец Ра повержен, Верховный, стало быть, тоже. Ну а мы все живы. Даже мы с Абой. Если это не успех, то я не знаю что это тогда такое.
– Но Эйра?..
– Разберемся, – излишне беспечно отмахнулся он. – Мы-то в порядке, а значит и Эйру отыскать есть кому. Верно?
Она зажмурилась, скривила губы в бессильном плаче и мелко кивнула. В уголках ее глаз взблеснули две крохотные слезинки. Несколько тягостных мгновений они набухали переливчатым блеском, чтобы после, почти одновременно, скользнуть по щекам, к подбородку. Тогда Юки выпростала из-под спины левую руку, разжала ладонь и предъявила Вавилову тяжелый металлический кругляш.
– А вот это? Как с этим? Ведь манипулятор не должен оставаться здесь в генизе Земли. Ему до’лжно быть вместе со мной там, наверху. В реальности.
– Разберемся, – повторил Вавилов, чувствуя, как верно, глупо звучат в эту минуту его заверения. – С манипулятором точно разберемся. И Эйру скорее найдем. Хе-х, если ее Аба не найдет быстрей.
Она слабо улыбнулась в ответ, но, и Вавилов это прекрасно видел, но не столько потому, что, действительно, вняла уверениям, сколько для того, чтобы поддержать самого Вавилова. И в это мгновенье он был безмерно благодарен ей за это, хотя так же смутно и неосознанно.
Вместе они поднялись и заковыляли к сияющему отверстию, у которого уже какое-то время стоял Аба. Стоял и молча без движений, пялился в его глубь. Когда Вавилов с Юки подошли сами и заглянули внутрь, то не узнали ничего. Точнее, и узнавать-то нечего было. Они забрались в эту мрачную исчерченную инопланетными узорами пещеру из дыры наполненной чужой кровью, а теперь…
Вавилов почувствовал, как бороду его затрепало ветром, когда он преклонился через борт с тем, чтобы дотянуться до проплывающих на дне облаков. Сквозь плотные клубы не то пара, не то дыма, проплывающие в отверстии плотными, рельефными образами, действительно пробивался дневной свет. Даже вечерний, если принять во внимание розовато-оранжевые оттенки прямых лучей, изредка пробивающихся сквозь сутолоку облаков.
– Летим, – буркнул Вавилов, памятуя свои первые ассоциации, едва он очнулся и увидел проем. – Высоко ли?
– Ну, облака, – проскрипел Аба, кашлянул и добавил, – Думаю, она туда шмыганула.
– Эйра?
– Ага, – не глядя на Юки, отозвался Гольштейн. – Очнулась первой, сочла, что лучше нам не мешать и собраться в кучку самостоятельно, занялась исследованием территории, что, несомненно, привело ее сюда. Ну и решила проверить высоко ли.
– Эйра!! – без предупреждений в голос выкрикнула Юки, нагнулась пониже, так, что Вавилов невольно схватил ее за поясницу балахона и прокричала вновь: – Эйра!!!
Скверное эхо еще какое-то время коверкало имя пропавшей души, но вскоре заткнулось, оставив после себя еще более скверную тишину. Никто не отозвался.
– Надо пробовать, – наконец, вздохнул Вавилов и обвел взглядом сокамерников. – Аба я могу взять тебя за ноги и свесить настолько, насколько получится.
– А чего сразу за ноги?! – возмутился Гольштейн. – Давай уж за шею, что б не мучился.
– Ну, давай за руки, – не унимался Вавилов, – ногами тоже можно нащупать землю. Только если опустить тебя вниз головой, то, может, за облаками удастся разглядеть что-то. По крайней мере насколько мы высоко.
– Отличный план. Главное надежный, как пылесос Дайсон.
– Постойте, – вмешалась Юки, – не надо никого свешивать. Можно оторвать от наших одежд рукава и штанины, связать вместе и спуститься, как по канату.
За отсутствием других предложений так и поступили. Расправляясь со своим балахоном Вавилов прикидывал какой длинны выйдет канат. Если условно по одному метру на рукав или штанину, то, выходит общая длина могла составить двенадцать метров. Неплохо для ничего. Ну а что с прочностью? Разделавшись с последней штаниной, он взял тряпочную трубу, встал на нее обеими ногами, схватил другой конец покрепче и потянул на себя изо всех сил. Даже не треснуло. Волшебная ткань оказалась на удивление прочной. Если, конечно, ее не портить каменным обломком.
Аба перестарался с левым рукавом и оторвал его по самую грудь. Замотавшись в остатки и кое-как подвязав концы он теперь походил на римского аристократа-пропоицу, обменявшего свой плащ на купальный костюм, состряпанный по последнему слову греческой моды. Юки напротив, в модернизированном одеянии стала будто бы моложе и еще красивей.
Связали концы вместе, растянули на всю длину и устроили импровизированный конкурс по перетягиванию каната: Аба и Юки с одной стороны, Вавилов с другой. Потянули раз, второй, третий… Ткань сдюжила нагрузку, узлы затянулись туже, отчего канат стал на полметра длинней. Общая протяженность составила десять метров, что несколько отличалось от первоначальной прикидки Вавилова. Даже принимая во внимание, как Аба оттяпал левый рукав вместе с плечом. Если высота их настоящего пребывания окажется выше, чем сей спасительный трос, то его придется, волей-неволей, да наращивать. А чем? Вавилов оглядел Абу, украдкой оценил Юки… Из остатков из одеяний если и удастся нарастить что-то, то не более четырех-пяти метров. Но за это им придется щеголять в костюмах Адама и Евы. Он еще раз посмотрел на Юки и, ощутив в глубинах своего эго невольное возбуждение, схватил канат и поспешил к бассейну.
Тут они столкнулись со второй проблемой – связанку не к чему было закрепить. Каменные борта бассейна гладкие и закругленные совершенно исключали какой-либо уступ.
– Ну что же, – Вавилов опустил руку на плечо Абе, – все равно на разведку идти придется.
– Угу, – промычал тот в ответ, – страшно, однако.
– Это не зазорно. Ты как, сам будешь спускаться, или тебя спустить?
Аба отвлекся от страхов, еще раз перегнулся вниз, ощупал внутреннюю кромку борта, потом торец, погладил ладонью шероховатые грани и с оценкой посмотрел на трос.
– Лучше сам. Стенки-то хоть и гладкие, но лишний риск все же есть. А зачем он мне? Незачем. На, держи. Только крепко держи, – он всучил один конец каната Вавилову, а другой бросил за борт. – Ну, погнали.
Легковесного Абу Вавилов мог удержать и одной рукой, но выпендриваться не стал, взялся как положено обеими руками, для пущей надежности плотно уперся коленями в борт, а корпус чуть отклонил назад для противовеса. Юки, освобожденная пока от всяких занятий, встала рядом и неотрывно наблюдала за спуском Абы. Тот же, поминутно чертыхаясь и забористо поминая недобрым словом Создателя и все его создания, узел за узлом методично спускался вниз. Когда его макушка скрылась под облачным покровом, стихла и его ругань. Странно так стихла, как будто Аба в стекловату улез. Немного струхнув, Вавилов потянул трос на себя и, едва голова Абы появилась над кудлатым морем, вновь послышалась и его брань.
– Ой-вей! Назад опусти, чертяка! Я уже почти выбрался.
Вавилов послушно ослабил хватку, позволив тросу скользнуть на прежнее место, и Аба опять нырнул в море облаков. Юки все так же сосредоточено следила за спуском и… Быстро-быстро, как фокусник какой перебирала в пальцах правой руки металлически диск. Манипулятор сновал меж ее пальцем блестящим обмылком, перекатывался по костяшкам, не падал, но и не останавливался. Вавилову стало не по себе. Разве она умеет так вертеть кругляши в руке? Ведь это месяцы тренировок нужны. Хотя, много ли он знал о ней? Вполне возможно, что и да, умеет.
– Юки, – тихонько позвал он ее.
– Да? – тут же отозвалась она, впрочем, не отрываясь от небесной дыры, и не останавливая вращение манипулятора.
– Ты в порядке?
Она подбросила диск в воздух, ловко поймала его и повернулась к Вавилову.
– В целом да, но… Я вот все думаю. Енисей рассказывал мне о Крайтере, ну том вербарианце, что первым подобрал манипулятор. Он и в действительности с его помощью мог вытворять всякие запредельные штуки. Но это с креатурой. А что такое креатура?
Ее рассуждения были мало понятны Вавилову, но, для проформы, он в ответ пожал плечами.
– Креатура это часть генизы. Ее малая часть, – продолжила Юки, вновь обратившись к жерлу бассейна. – Если мы, по-прежнему в генизе Земли и манипулятор мой, то и возможности мои тут безграничны. Нужно только понять, как воспользоваться ими. Манипулятор он… Как будто живой. Я чувствую как он готов слушать, исполнять, как он… Ждет распоряжения и как… Я не могу подобрать нужных слов, прости. Он, – попробовала она все же объяснить, – будто связан со всем окружением, с каждой микроскопической точечкой, каждой мыслью каждой ментальности в этой генизе. Он как узелок, связующий все эти ниточки. И он в моих руках.
Кругляш подлетел в воздух и заплясал меж ее пальцев, действительно, как будто живой.
– Так может, попробуешь вытащить нас отсюда? Или вот, хотя бы одежду подходящую скроить.
– Не уверена, что справлюсь. Не сейчас. Мне нужно еще послушать. По крайней мере, давай подождем, пока Аба вернется.
У Вавилова на языке крутился вопрос, что он не решился озвучить. Вопрос про Эйру, вопрос, не чувствует ли она ее в этой связке ментальностей. Может прямо сейчас подсознательно Юки пытается услышать ее через манипулятор, понять, где она и куда двигаться дальше. Ему друг подумалось, что ведь и он тоже просто ментальность – душа неприкаянная, которой она может распоряжаться, как пожелает. Впрочем, – Вавилов грустно усмехнулся про себя, – она уже давно стала владычицей его души. С тех самых пор, как судьба свела их.
Над верхушками облаков показалась, наконец, макушка Абы. Вавилов подал ему руки и тот с его помощью перевалился через борт. Весь сырой, растрепанный и уставший.
– Мы в горах каких-то, – известил он и уселся на пол, подперев спиной борт купели.
– Высоко? – уточнил Вавилов. – Землю видел?
– Не что бы высоко. Спрыгнуть, думаю можно, если изловчится. На сосенку.
– На сосенку?
– Ага, под нами лес хвойный. Густой. Весь в туманах. Это вон они и есть, туманы эти, – указал он оттопыренным большим пальцем себе за спину.
– То есть самой земли ты не видел? – продолжал Вавилов свой допрос.
– Ваня странный ты. Я видел деревья. До макушки ближайшего даже ногой дотянулся. Вроде настоящие. Ну а деревья-то откуда растут? Не из воздуха же.
– Там… Сильно холодно? – в свою очередь спросила Юки.
– Я бы не сказал, что б так уж люто. Сыро очень, это да. Без огня или теплых вещей ночью точно задубеем. Но выход-то у нас один только.
Минуту помолчали. Мысли Вавилова неслись со скоростью экспресса, по направлению к выходу из тоннеля, мимо малозначимых станций-идей. Одна заброшенней другой. Ну выберутся они, ну спустятся с дерева на землю. Дальше что? Если поблизости не окажется мало-мальского населенного пункта, то окоченение гарантировано. Если Аба не ошибся. Пусть не в эту же ночь, а на следующую. А если леса, действительно дремучие, да еще и в горах, то шанс обрести кров даже к закату следующего дня под очень большим вопросом. К тому же зверье хищное никто не отменял. Что там водиться может? Рыси, медведи, кабаны дикие. Да мало ли кто еще! В таких обстоятельствах надежда только на Юки.
Он посмотрел на нее, на то, как она задумчиво теперь, без спешки, перебирала пальцами диск. Ему вдруг захотелось вырвать этот манипулятор из ее рук и зашвырнуть куда подальше. В самый низ этой туманной дыры. А потом самому кинуться вниз головой. Да! А что ему будет, раз он мертв и прекрасно знает об этом. Но… Коли так, то и замерзнуть они не должны.
Размахнувшись как следует он со всей дури наградил себя оплеухой.
– Вань, ты что? С ума сбрендил? – Опасливо спросил Аба, когда звон от шлепка перестал скакать по пещерке.
– Нет, – отозвался он мрачно, потирая пылающую щеку. – Проверяю больно мне духу бесплотному или нет.
– Ну и как?
– Да, так.
Оплеуха оказалась настолько болезненной, что Вавилов даже в рот палец засунул и пошатал зубы с той стороны, куда зарядил себе. Тут его предплечья коснулись тонкие холодные пальцы, он оглянулся, встретившись глазами с Юки.
– Можно я… Попробую, – произнесла она, взяла его голову меж ладоней, причем в левой она большим пальцем придерживала холодный кругляш, закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Сейчас.
Сперва Вавилов чувствовал только прохладу ее рук, на фоне которой металл манипулятора студил особенно явно. Затем, может от холода, а может, действительно от ее сосредоточенного воздействия пульсирующая боль в щеке начала отступать и, уже через минуту затихла совсем. Против воли он блаженно улыбнулся: ее прикосновения были чертовски приятны, особенно теперь, когда боль ушла.
– Ну и рожа у тебя, Иван, – хохотнул Аба, – как у кота, что сметаны обожрался.
Юки отняла ладони и теперь просто улыбалась Вавилову, что было не менее приятно.
– Болит еще?
– Совершенно нет! Хотя постой, – он ощупал свои зубы языком и, не поверив, опять полез в рот с руками. – Хотите верьте, хотите нет, но у меня зуб вырос, что удалили еще в шестидесятом.
– Значит, работает… – тихо проговорила Юки, снова впадая в задумчивость. Диск в ее руке возобновил блестящую пляску. – Работает…
Мимодумно, смотря пред собой невидящим взглядом, она обошла туманное отверстие вокруг и остановилась с другой стороны от мужиков. Вавилов молчал, Аба тоже. Оба ждали, пока она выйдет из отрешенности.
Еще с минуту она стояла глядя в пол, потом встрепенулась и осмотрелась сознательно.
– Нужно еще пробовать. Здесь. Лучше потренироваться немного здесь, прежде, чем выбираться наружу. Может быть там времени на это уже не будет. Ну так… С чего начнем?
– С одежды! – выпалил Аба и потрепал свое рванье. – В таком костюме я долго не протяну.
– Что ж, – ответила Юки и прикрыла глаза. Манипулятор в ее руке заплясал с утроенной яростью. – Начнем.

Ом Мани Падме Хум.

Head Hunter

17 апреля 2024, 22:23

Вольный каменщик

LV9

Стаж: 18 лет

Постов: 5018

Двадцать второе

Лесистые горы все не кончались.
Шел уже третий день как они выбрались из чрева каменной пирамиды, будто бы вросшей вершиной в горный склон, спустились к галечному руслу безымянной речушки и устремились вслед за ее течением. Русло петляло меж поросших густым ельником высей, кое-где рассеченных голыми зубьями базальтовых пиков, петляло, но и не кончалось. В удобных резиновых сапогах мелководье помехи не составляло и речку можно было переходить с одного берега на другой, пропетливая петли петлицы-реки. Про себя Вавилов речку так и стал называть – Петлица. И ее лоно было все лучше, чем лесной мрак.
Первую ночевку они устроили под открытым небом, в спальных мешках, на маленьком вытянутом островке, разделившем речку на два рукава. Вавилов, вызвавшийся в караул до утра, всю ночь просидел у костра, то и дело подбрасывал в него еловые сучки, да на звезды поглядывал. Удивительно яркие, даже в оранжевом пламени костра. Он без труда отыскал созвездие Большой Медведицы и Полярную звезду, из чего заключил, что они все-таки в северном полушарии. Больше об их месторасположение ничего известно не было. Да, теперь у них появился и компас – Юки со своим манипулятором осваивалась на удивление быстро и Вавилов, проведя мысленную черту от двух звезд Большого созвездия к самой яркой звездочке Маленького, лишний раз убедился в его исправности. Да что там говорить, накудесенная ею тушеная свинина, гречневая каша и даже пиво в бумажных стаканчиках были самыми-пресамыми настоящими.
Вторая ночевка, после очередного, насквозь влажного дневного перехода, застала их на пространном отлогом берегу все той же Петлицы. Отужинав сытно и немудрено (на этот раз в бумажных тарелочках Юки приготовила на всех тушеную фасоль с луком и говяжьим гуляшом) они окружили случайный лагерь непрогораемыми кострами и улеглись отдыхать. Центральный костерок Вавилов попросил не кудесить, а лично натаскал хвороста и сучьев, и развел настоящий огонь. Хотя… Он долгим взглядом посмотрел сквозь веселые языки пламени на Юки, в задумчивости перебиравшей пальцами блестящий диск… Хотя, что в этом лесу можно считать настоящим?
– Юки, – позвал он, выводя спутницу из отрешенности, – а ты можешь явить сотовый телефон? Или спутниковую рацию?
– Хм, – отозвалась она, нахмурилась, – попробую, только… Не думаю, что работать будет.
– Попытка не пытка, – пожал плечами Вавилов, поднялся со своего спальника и, подойдя к ней, присел на корточки.
– Вот, – она протянула ему черный брусочек из стекла и пластика.
Вавилов покрутил в руках устройство, нашел с боку кнопку включения, вдавил ее, но ничего не произошло. Тогда он подобрал с земли щепочку, отыскал на корпусе щель, вогнал в нее острый конец деревяшки, надавил и снял заднюю крышку. Батарея без опознавательных знаков, под ней сим-карта все того же безымянного оператора. На вид все обстояло вполне ожидаемо и настояще (хм, опять, настоящее…). Поблескивали даже головки крошечных винтиков, скреплявших корпус воедино.
Он вопросительно посмотрел на Юки, а та протягивала уже ему крохотную отвертку.
– Разбери, – пояснила она, вздохнула и, завертев своим манипулятором, снова уставилась всевидящим взором в пламя костра.
Даже дилетантских познаний Вавилова в микроэлектронике достало, чтобы понять, что с мобильником что-то не то. Под крышкой ожидаемо размещалась крохотная пластинка текстолита, но… Совершенно чистая, лишенной каких-либо дорожек и микродеталей. Да, тут был процессор, шлейф идущий к экрану, даже квадратик оперативной памяти, напоминающий кусочек каменного угля – блестящий, но такой же безымянный, как и все. Он поднял на Юки вопросительный взгляд и она, не отворачиваясь от огня, проговорила:
– Я не знаю как он устроен. В общих чертах я видела, как выглядит разобранный смартфон, но точную его схемотехнику не знаю. Оттого он и не работает.
– Ну, а как же наша одежда? Сапоги те же? – спросил Вавилов и спровадил бутафорский телефон в огонь костра. – Еда консервированная наша?
– А посмотри пристальней на ту же куртку. Вот, – она придвинулась ближе к нему, расстегнула пуговицу манжета на своей куртке и, повернув ткань так, чтоб на нее падало больше света от костра, поднесла к его глазам. – Видишь?
Вавилов прищурился, присмотрелся. На первый взгляд ткань как ткань. Пощупал как следует и, только царапнув ее ногтем, усвоил различие. Ткань на первый взгляд казалась сотканной из микроскопических нитей. На деле же сетчатый узор был не больше чем узором. Фактурой, сплошной будто отлитой из общей массы.
– Я знаю, что ткань это множество нитей, но я не думала о ней, как о… – она цокнула языком ища подходящее слово, – как о структуре состоящей из нитей. Я думала о ней, как о материале, не пропускающем влагу. Так и подкладка. Если распотрошить куртку бог весть, что там будет. Но тепло же?
Он озадаченно кивнул, выпустил из руки манжет ее куртки и посмотрел Юки в глаза. Темные от природы в отсвете костра они казались еще темней, почти до черноты.
– Так же и сапоги. Я не знаю химического состава резины, из которой они сделаны. Я просто знаю, что это что-то легкое, пузырчатое и удобное. И так все. Ну а телефон… Тут такая поверхностная идейность не сработает. С телефоном нужно точно знать, как он устроен, ведь даже если ошибиться с одной маленькой дорожкой распайки работать он не будет. Я могу… – она снова помолчала, прокручивая диск между пальцами, – могу работать с материей. Материалом. Чем-то базовым, как ткань, тушеная свинина или запеченная фасоль. Я знаю, какая она на вкус, на цвет, знаю из чего сделано то или это. А чего не знаю, того не могу.
– Ну, а если узнаешь? – поинтересовался Аба, не поднимаясь со своего лежака, но с любопытством следящий за разговором. – Допустим, если достать схему того телефона, сможешь его реплицировать?
Юки снова задумалась. Диск в ее руке то замедлял вращение, то ускорялся… Притягивал взгляд, гипнотизировал волю точно что-то истинное, что единственное и последнее имеющее смысл. Словно единственно настоящий предмет в этом мире из ничего.
– Нет, – наконец, ответила она, ответила с протяжкой, будто не до конца уверенная. – Там ведь еще есть процессор, память та же… Нужно знать точно их устройство тоже. А такого в голове ни один человек не удержит.
– Но ты ведь больше не человек, – Аба приподнялся на локте и, подперев голову рукой, долгим обезоруживающим взглядом вперился в Юки. – Ведь так?
– Да, – тихо выдавила из себя она, крепко зажмурилась и рывком встала. – Простите. Мне… Мне нужно побыть одной.
С этими словами она покинула костровой круг, скрывшись где-то в ночной мгле.
– Вот зачем ты так, – с укоризной обратился к товарищу Вавилов, когда шорохи шагов по галечной отмели стихли. – Ей и так досталось, а ты…
– Ничего. Лекарство оно все горькое. Стерпит, – Аба глубоко вздохнул, откинулся на спину и, глядя в звездную ночь, продолжил: – Юки прекрасно понимает сама, что она не человек больше. Но ей тяжело избавиться от своего человеческого наследия. Быть человеком у нее в привычке осталось. В дурной, сказать надо.
– Почему в дурной?
– Понимаешь, Ваня… Когда все меняется с ног на голову, продолжать ходить на ногах не самая лучшая идея. Когда у тебя в руках оказывается бластер, глупо по диким кошкам камнями пулять. Так вот и с Юки. Ей в руки попала не просто сила, а всевластие, настолько универсальное, что и помыслить страшно. Она на базовом уровне управляет материей, а говорит, что ни один человек не способен удержать в голове схему какого-то мобильника. – Он снова приподнялся и, одарив Ивана пристальным взглядом, добавил: – Всё есть информация, понимаешь ты? Ты, я, даже ее манипулятор – информация. Весь окружающий нас мир бесконечный информационный поток – волна, несущаяся из неоткуда в никуда и мы где-то на ее гребне. Всё нити единого информационного панно, включая схему этого гребаного телефона. И!.. – он расстегнул пошире свой спальник и, выбравшись по пояс, уселся. – И если есть где-то человек знающий, как устроен, скажем процессор, если есть человек, который знает, как устроена печатная плата, то телефон дело техники. Все, что требуется Юки, это отыскать с помощью манипулятора этих людей и, воспользовавшись закрепленными за ними знаниями, воссоздать его.
– Ну, если нет таких людей?
– Тогда ей стоит их выдумать, – Аба ухмыльнулся и Вавилов разглядел за этой его ухмылкой основную мысль.
– Постой…
– Вот то-то и оно, – перебил его Аба. – Манипулятор Юки это как кисть художника, а окружающее нас «бытие» – краски. И она может, в принципе может, изобразить все, что угодно. Даже того, чего и не было никогда. – Он снова улегся и уставился в бесконечную пустоту, очервленною бесконечной же россыпью мигающих точек. – Только ей нужно помочь совладать с этой кистью.
Посидели немного молча. Слышно было только, как весело и безучастно трещал ветками огонь костра.
– Но есть ли необходимость в таком всевластии? Ведь она может как создать, так и уничтожить, – проговорил задумчиво Вавилов и, будто спохватившись торопливо добавил: – Я не говорю, что она будет что-то ломать с умыслом. Но так… По незнанию или неопытности.
– Да, я тоже размышлял над этим, – не сразу отозвался Аба. – Она хороший человек, но размашись она своей дубиной, то и нам крепко достанется.
– Или вообще затрет в… Как ты сказал? В «информационном панно». Переткать в воздух или деревья. Мы ведь тоже все мертвые.
– Как и все вокруг, друг мой. Как и все. Кроме…
– Кроме?
– Манипулятора, конечно. Эта штучка особенная, – закончил он с мечтательной ноткой.
Вавилова же от воспоминаний о манипуляторе снова бросило в дрожь, да в пот холодный. Он представил себе серебристый диск, то как он проплывает сквозь материю: сквозь воздух, дождь, сквозь деревья и траву, сквозь землю и животных, сквозь… Людей. И все, чего касается эта блестяшка, искажается, стягивается к ней, как железное облако к магниту, выпячивается, но уже не собой, а чем-то иным, непредсказуемым и малопонятным. И только манипулятор блестит все тем же равнодушным блеском, с каким лоснится черная дыра, пожирая созвездия.
Нет, все не то, мотнул головой Вавилов, разгоняя тучность дурных мыслей. Это если манипулятор попал в руки к Верховному, а он у Юки и, значит, все будет не так. Без непонятностей и страстей.
Когда Юки вернулась, Аба, зачехлившись в спальный мешок по самые глаза, уже спал. Вавилов же все время ворочался, смотрел на огни звезд, на сверкание костра и думал о том, что сказать Юки. Чем, каким словом помочь ей, как сказал бы Аба, «поддержать ее тяжелую кисть». Придумал разно и, по своему разумению, толково, но вот, когда Юки, действительно вернулась, на него снизошла мысленная немота.
Глаза Юки были сухи, но припухшие веки выдали ее с головой. Она села у костра по-турецки на пятки, провела ладонью по лицу и сложила руки на коленях, устремившись взглядом к огню. Вавилов и видел ее и не видел. Все заготовленные слова и мысли разом с шумом ушли из его головы, как выходит вода из раковины, ушли, обнажив только голые чувства. В душе у него бесконечным, неосязаемым хороводом чехардили нежность с жалостью к ней, боль и ненависть за манипулятор, тоска по утраченному и страх пред неизвестностью грядущего. Все чувства встопорщились пестрым голубем, что к ней в руки. Пущенный же из ее рук.
Когда он сел рядом она не шелохнулась, даже глазами не повела. Вавилов посмотрел было на нее, но, едва повернув голову в ее сторону, споткнулся взглядом о блестящий кругляш, поджал губы и сам уставился на огонь, туда, где сгорало все ее внимание.
Сколь долго они сидели так сказать было сложно. Сидели и просто молча смотрели на пляску костра, чувствуя его тепло точно так, как близкое присутствие друг друга. Речка, темный лес, спящий в мешке Аба, усеянное россыпью звезд небо, словом, весь мир остался снаружи, вне незримой сферы, в которой были только они.
Уставший, истасканный дух и богиня мироздания.
– Ты тоже так считаешь? – не то в ответ на его мысли, не то на свои, вдруг тихо спросила она.
– Нет, – без колебаний отозвался Вавилов и посмотрел на Юки. – Но эта штука… Она погубит тебя, если от нее не избавиться.
Она повернулась к нему и несколько долгих мгновений смотрела ему в глаза. Темные, разукрашенные яркими всполохами костра… В них влажным блеском сверкало отчаяние. Не в силах больше бороться с чувствами, теснящими грудь, Вавилов протянул руку и накрыл своей широкой грубой ладонью миниатюрные, будто вырезанные из холодного камня пальцы Юки. Губы ее задрожали, по щеке скользнула слеза и она тихо всхлипнула, зажав свободной ладонью (ладонью с манипулятором) рот. Не выпуская ее руки из своей, Вавилов встал перед ней на колени, взял ее ладонь обеими руками и, не осознавая себя, потеряв всякий рассудок, поцеловал ее пальцы, склонил голову и приложил их к своему лбу.
– Я хотела его выбросить, только что, – скороговоркой зашептала Юки, – Но нет, он прилипает к пальцам. Я его не могу ни стряхнуть, ни… Ничего не могу! Он теперь как часть меня. Как чужеродный демон, что вселился в мое тело и его ни прогнать, ни умилостивить. И, потом, я подумала, а куда мы денемся без него? Что будем делать? Ведь ни еды, ни одежды. Ни пристанища какого. Мы даже не знаем где мы и куда идем! А ведь он зачем-то дан мне. Но зачем? Ведь замысел был в другом! Я должна была вернуться за Землю и с его помощью добраться до Вербарии, но что теперь?! Почему мы здесь? Где это здесь? Не ошибка ли это или чья-то злая ирония?
Вавилов отнял ото лба слега потеплевшие пальцы Юки, поцеловал их снова и сложил в кулак, заключив в своих ладонях. Ее глаза смазанные, подернутые пеленой слез полнились душераздирающей тоской.
– Я не знаю что делать, – простонала она и лицо ее сморщилось в жалкую маску.
В следующее мгновенье она вырвала руку из лапищ Вавилова и упала ему на грудь, ткнувшись лицом в плечо. Он обнял ее за плечи и, поглаживая по волосам, тихонечко стал раскачивать из стороны в сторону, нашептывая что-то из детства, где искренне и тепло его утешала мама. Теми самыми же, ничего не значащими, но самыми важными словами, что еще живут в сердце, способном на любовь.
Вскоре всхлипывания стали реже, дрожь, сотрясающая все ее тело, сгладилась, пропала, и вот она, глубоко вздохнув, отняла лицо от насквозь промокшей толстовки Вавилова. Отняла лицо и слабо, все еще подрагивающими губами улыбнулась.
– Спасибо, что не оттолкнул меня, – слегка набрякшим голосом поблагодарила она. ¬– Обычно я такого не позволяю себе при посторонних, но… Мне кажется ты больше не посторонний.
Простые, казалось бы мало значащие слова, умилили Вавилова настолько, что он сам был готов расплакаться, но, допустить того не мог и, только еще раз крепко и надолго обняв ее, молвил:
– Я могу взять его у тебя? Не для себя не подумай. Я… Не хочу мучений тебе. Пусть лучше они достанутся мне.
В ответ Юки медленно, с грустной улыбкой на раскрасневшемся и мокром лице, покачала головой.
– Эта ноша дана мне и нести ее мне же.
– Что ж. Тогда неси, ну а я, – он ловко подхватил ее на руки и поднялся с колен. – Тогда я понесу тебя. Неважно куда, но нести буду столь долго, насколько меня хватит. И даже дольше.
Смешок ее вышел короткий, истерический, но в глазах, помимо благодарности, засветилось еще кое-что, что-то от чего у Вавилова хмельно закружилась голова.
– Сегодня так далеко не надо. Сегодня достаточно отнести меня к спальнику.

На излете третьего дня пути они, уставшие и донельзя грязные – Петлица обогатилась глинистыми бережками и промоинами – выбрались на берег горного озера.
– Тупик, – изрек Аба и, переводя дух, оперся на клюку. – Баста, карапузы. Тут запривалимся. Юки?
Любуясь зеркальным отражением кедров, окаймляющих озеро, Юки кивнула.
– Отлично. Тогда я искупнусь. Чистую одежду сделаешь?
Все тот же рассеянный кивок в ответ.
Оставшись для приличия в неприлично коротких трусах Аба, подошел к крутому глинистому берегу, оценил высоту, посмотрел влево, вправо и уже, было, обернулся к Юки за очередной просьбой, как тут же, точно по щелчку пальцев, явилась деревянная лесенка с перилами и мостком над водой. Аба расплылся в благодарной улыбке и стал спускаться. Вавилов тоже подошел к лесенке, но уселся на верхней ступеньке посозерцать первобытную красоту.
Почти в такой же тайге, много лет назад его заточил батя, избавляя от неминуемого самоуничтожения. Обида, зеленая дочерна обида на самого себя, тогда чуть не сгубила Вавилова. Однако теперь, припоминая, как он опустился, лишившись своей ветки от лаврового куста, целиком доставшегося Хосе-Франсе, ему было грустно и смешно – таким мизерным и ничтожным виделись прошлые желания. Упущенные выгоды труднее пережить, чем неудачи в каком-то предприятии. Сложнее пережить и трудней оправиться, особенно, если дело касается мечты всей жизни. Но теперь… Он обернулся на Юки, и она, будто почувствовав его взгляд, обращенное к ней внимание, оторвалась на секунду от величественного благолепия природы и тепло улыбнулась ему. Теперь он был даже рад, что упустил в то время свою выгоду. Ведь обрел в итоге гораздо большее.
Солнце клонилось к закату и отлетающий день был на диво хорош. Вавилов сидел, грелся на солнышке и жмурился от его золотистых лучей, точно кот на завалинке. Пахло дивно: смесью студеной воды, осокой и хвоей. Чистый воздух сам просился в легкие и Вавилов, вдыхая его полной грудью, будто дышал самой природой. Ни ветерка, ни облачка – лишь безбрежное темно-синее небо над головой, бледнеющее в янтарь у запада. Солнце висело уже низко-низко, почти касаясь макушек деревьев на том берегу и на него можно было спокойно смотреть. Он вдруг поймал себя на мысли, что с радостью оставил бы все, как есть. Построил бы избушку на берегу этого озера – сам без помощи Юки, сладил бы плот, силков наделал… Хорошо, верно, проснутся поутру вместе с солнышком и знать точно, что ждет тебя в новом дню. Знать, что все в этом новом дне зависит от тебя, а не от кого-то и как ты сам постараешься, так все и будет. И он бы старался. Бог свидетель как бы он старался…
Рядом на ту же ступеньку что сидел и он, присела Юки, взяла его за руку и тихонько сжала.
– Хорошо здесь, – проговорила она, глядя в ту же заветную даль, куда смотрел и Вавилов. – Жаль, что мы не может остаться тут навсегда.
– Да, но… Можем хотя бы на сегодня, – он со вздохом высвободил руку, приобнял ее за плечи и поднялся. – Пойду хвороста натаскаю, пока совсем не стемнело.
Когда он вернулся с охапкой сушняка, то застал Юки и Абу сидящими на мостке. Между ними на досках лежал лист бумаги, на котором Аба что-то чертил карандашом, тыкал в начертанное и пояснял всё словом, да жестом. Свалив дрова у лесенки, Вавилов спустился к товарищам и присел рядом на корточки. На бумаге красовался рисунок удочки. И не просто рисунок, а целый разбор удила по составу: отдельно телескопический склад, кольца, отдельно ручка и особенно подробно в срезе и в мелких деталях – катушка. В верхнем правом углу листка Аба, опытной рукой инженера, изобразил блесну и крючок тройником.
– …Смотри, ролик лескоукладывателя должен заходить под душку, не сверху, нет, а вот тут, – он достал из стопки новый листок и изобразил схему под другим углом. – И изгиб плавный…
– Да у меня и так плавный был.
– Нет, еще плавней, вот… Так.
– Угу, – Юки задумчиво потерла подбородок, возвела глаза к небу и на бумажные листы из воздуха вывалилась новая катушка.
– Тэк-с, – взял ее в руки Аба рассмотрел и так и эдак, покрутил ручку, пощелкал рычажки, – ну, вроде робит. Давай собирать.
– Давай, – кивнула Юки и протянула внезапному рыбаку готовое уже удилище, блесну с крючком и моток лески.
– И зачем это? – скривил губы Вавилов, кивком указывая на результаты совместной деятельности. – Если рыбки захотелось можно ж просто так достать.
– А ты зачем все время ветки для костра таскаешь? – парировал Аба, сноровисто заправляя леску в шпулю. – Вот и я затем же.
– Рыбак что ли?
– А то! Яхты у меня своей нету, а покататься порой хотелось. Там… – он вздохнул, – развлечения были особые. Вот, пришлось изучить тему, что б подмазаться. Да мне и самому понравилось вскоре. Занятное дело рыбалка-то. Спокойное и одновременно адреналинистое. Как я и люблю.
– Да уж, – крякнул Вавилов, – думаешь, что знаешь человека, а ты поди ж.
Впрочем, выловить рыбку из озера ему так и не удалось, хоть спиннинг и работал, как положено. Укладывая ветки в костер, Вавилов то и дело посмеивался в бороду, от того, как Аба раз за разом метал блесну, постоянно подкрепляя бросок возгласом «хей-ох»!
Управившись с костром, но не разжигая его раньше времени, он украдкой подошел к Юки, которая только что установила три защитных палатки и шепнул ей на ухо одно словечко. Та в ответ нахмурилась, потом пожала плечами и уже в следующее мгновенье раздался радостный вопль Абы – он наконец поймал что-то.
– Выдумала? – Спросил Вавилов у Юки, что уже с веселой усмешкой наблюдала за тем, как Аба сражается с рыбиной.
– Не-а. Просто подвела одну из них к крючку.
– То есть она настоящая?
– Такая же точно как и озеро.
Тянул рыбу из воды Аба долго. Подсекал, подкручивал леску, то снова отпускал немного, то опять дергал. Так до самых сумерек, пока, наконец, в подсадку не угодил сом. Вернее сомик с виду килограмм на пять.
– Это странно, конечно, – пыхтел Аба над добычей, – сом. Хорошо, конечно, но странно. Как он на блесну-то клюнул?
Тут замер, обернулся на Юки и шлепнул себя по лысине.
– Ааа, понятно все. Ну что ж. Все равно спасибо, размялся так слегка.
Уже откровенно посмеиваясь, Вавилов мял в руках бумажку с чертежом спиннинга, готовя из него растопку для костра. Достал уже спички, как вдруг послышался встревоженный окрик Юки:
– Смотрите, там! Слева на берегу огонь!
Вавилов присмотрелся и точно: на противоположном берегу, чуть левее от них сквозь по-ночному уже темный лес мелькали проблески огня. Вскоре за первым огоньком появился другой, затем третий… И это явно был не пожар, а костры, разжигаемые кем-то для ночлега.
– Похоже, сегодня без огня побудем, – проговорил он и убрал коробок со спичками в карман. – А то чего еще доброго наведем на себя туристов.
– Так, а чего плохого-то? – дернул плечами Аба. – Может, они нас из леса и выведут.
– Может. А может пристукнут и сомам на корм отправят.
– Нас?! В смысле? С Юки?!
Они оба посмотрели на кудесницу естества и та медленно покачала головой.
– Я не буду ничего и никому делать. Просто не смогу.
– Но глупо же упускать шанс поговорить с кем-то! – не унимался Аба. – Мы брели по лесу три дня и вот хоть какие-то признаки человека.
– Хорошо, – согласился скрепя сердце Вавилов. – Хорошо. Но – завтра. Встанем за свет и подкрадемся незаметно. Поглядим, кто это, оценим и только потом. Уж точно не на ночь глядя.
Молча поужинали копченостями с теплым хлебом, запили все водой из озера и разбрелись по палаткам. Вавилов свою не стал застегивать, а напротив раздвинул шторки пошире, занавесил проход москитной сеткой, что б гнус не доставал и решил до утра сидеть в карауле.
Посматривая то на огни далеких костров, то на взошедшую полную луну, в голове, помимо прочих мыслей, вязче всех крутилась мысль о рыбе. Тогда он шепнул Юки: «подвесь ему на крючок рыбу». Сказал так ради шутки, ну она и подвесила. Только вот он думал, что Юки эту рыбу выдумает, а вышло, что она не выдумала, а внушила живущей в пруду рыбине подняться со дна и заглотить крючок. На первый взгляд ничего такого: велика ли разница выдумать объект и направить его. И то и другое в поле ее манипулятора, но задуматься покрепче, то разница все-таки была и огромная.
Луна поднялась еще выше, выпуталась из верхушек кедров и теперь горделивым сияющим шаром, отдаленно напоминающая манипулятор Юки, мостила призрачную дорожку прямиком к их утлому лагерю. Залитая призрачным светом округа просматривалась как на ладони. Вавилов вздохнул и перевалился на другой бок, устраиваясь поудобней – правую ногу отсидел, аж закололо.
Да, разница была. Она заключалась в том, что Юки нет нужды все время выдумывать что-то из воздуха, можно просто манипулировать уже существующими объектами. Даже ими самими. Можно, например, взять Абу и…
Мысли Вавилова друг замерли, да и сам он затаил вздох. По озеру кто-то плыл. Он торопливо отодвинул сетку и всмотрелся в водную гладь пристальней. Так и есть! От того берега, где горели костры отделилась темная вытянутая веретенце напоминающее одноместную лодку-байдарку. Лодка, а это была именно она, отплыла на почтительное расстояние от берега и замерла.
– Рыбак, – шепнул себе под нос Вавилов. Сердце его учащенно забилось. – Человеки на том берегу. Ночная ловля.
Он уже было собрался разбудить спутников и указать им на результат ночного дежурства и даже успел выбраться из палатки, как луна, до того светившая светло и ярок на краткий миг как будто потускла. Мельком он глянул в сторону от ночного рыбака и в прямом смысле слова остолбенел. С неба прямо в озеро опускался громадный стеклянный шар.
– Мать твою, – простонал он. – Это же… Это же… Хрустальный грот.

Ом Мани Падме Хум.

ОСТАВИТЬ СООБЩЕНИЕ НОВАЯ ТЕМА НОВОЕ ГОЛОСОВАНИЕ


	(c) 2002-2019 Final Fantasy Forever
	Powered by Ikonboard 3.1.2a © 2003 Ikonboard
	Дизайн и модификации (c) 2019 EvilSpider