|
| JUGEMUJUGEMUGOKOUNOSURIKIREKAI |
 | JARISUIGYONOSUIRAIMATSUUNRAIMATSU |
 | FUURAIMATSUKUUNEROTOKORONI |
|
| |
Method, ты только вдумайся, как замечательно звучит: фанфик-тема как личный блог на форевере! Мммм!
Это не самый печальный вариант, наверное. Наверное. Вот, ты вот зашел на огонёк :D |
Ты прав. Надо заканчивать с этим.
Туда, туда и обратно
Ничего не было. Всё такое же белое, как перед потерей сознания, но… почему-то Клауд знал, что сознание он всё-таки потерял. Кожу щекотали травинки – наверное, они проросли из-под ветхих досок. Белизна почему-то не рассеивалась, всё стояла перед глазами подобно дымке. Он слышал своё ровное дыхание, растворяясь в окружающей тишине. Он не чувствовал ни ног, ни рук – и при этом ощущал невысказанную легкость, словно не лежал на траве, а парил над землёй.
Вдруг на нос упала капелька, как бы напоминая, что он живой. Ещё одна. И ещё… Клауд медленно открыл глаза, очнувшись от странного сна, и поднёс ладонь к лицу, стряхивая назойливую влагу. Подняться и присесть оказалось чуть сложнее, чем пошевелить рукой; тем не менее, Клауд сел и огляделся.
Это была церковь. Сколько он тут проспал – неясно, но судя по яркому свету – несколько часов точно прошло. И под руками по-прежнему чувствовалась мягкая трава, легкими пёрышками поддразнивая его изголодавшееся по ощущениям сознание. Странно, но теперь здесь всё было усеяно травой и хрупкими лилиями, будто очнулся он лишь через несколько лет после судьбоносного столкновения.
«Это была не Тифа», - пронеслось у него в голове.
Клауд встал на ноги и посмотрел наверх: ни единого облачка, ни солнца не видно – всё… белое. Он почувствовал, как участилось сердцебиение, как волны волнительного ожидания разлились по телу. Воздух звенел; не тонко, не пронзительно – мирно, резонируя с каждой клеточкой организма. Кончики пальцев приобрели удивительную легкость, воздушность – казалось, ещё немного, и человек растворится в новом, полном гармонии мире.
А потом – потом он услышал голос, которого так давно не слышал; звонкий, мелодичный, как воздушные трели, и полный жизни:
- Здравствуй, Клауд.
Страйф знал этот трюк: стоит ему обернуться, как видение рассыплется, и не останется ничего, кроме тянущей пустоты и невысказанных слов. Чтобы этого не случилось, он потупил взгляд, рассматривая крупные головки лилий, вспоминая, как купил один такой цветок. Но ведь никто не запрещал ему искренне и спокойно улыбнуться.
- Это был твой голос? Тогда, вечером… - Клауд вздрогнул, когда его легко потрепали по волосам.
- Это не дело! – звонкое хихиканье. – Ещё немного – и опять меня мамой окрестишь?
Он не выдержал и повернул голову, встречаясь с взглядом изумрудно-зелёных глаз. Пышные каштановые волосы были убраны в косу атласной розовой лентой, чуть прикрывавшие глаза пряди слабо шевелились, словно на лёгком ветерке. На губах её цвела улыбка, по которой…
- Мы все соскучились, - Страйф, продолжая улыбаться, осторожно дотронулся до её руки, продолжавшей ерошить волосы. – Но ты ведь…
- «и так всё знаешь»? Конечно! – Айрис убрала руку и присела на мягкую полянку, подтянув колени к подбородку и игриво перебирая ногами. – Присаживайся, у нас есть время.
Не совсем понимая, что происходит, он всё же присел. Айрис просто смотрела на него, подперев личико кулачком, тем самым вызывая в Страйфе недоумение и смущение.
- Просто не думала, что мы поговорим с тобой, - девушка лучезарно улыбнулась, заставляя Клауда улыбнуться в ответ. – Никакой Геостигмы, никакой депрессии – понимаешь?
Она игриво подтолкнула его в бок, на что Страйф невольно нахмурился:
- Геостигма никуда не делась. Дженова по-прежнему ищет себе жертв.
Что-то в её улыбке переменилось: уголки губ едва заметно задрожали. Чтобы Клауд не заметил – а он заметил – она тряхнула пышными каштановыми волосами, надеясь укрыться от его пытливого взгляда, такого знакомого, такого дорогого ей взгляда, но столь нежеланного сейчас. Всё это продлилось лишь несколько секунд, но произвело на Клауда неизгладимое впечатление. Айрис – Айрис! – в растерянности?
- Действительно, Геостигма… - Гейнсборо, продолжая улыбаться, провела кончиками пальцев по нежным лепесточкам, - никуда не делась. И Сефирот – ты и сам знаешь, скучать тут не приходится; но я хочу о другом с тобой поговорить.
- Поговорить? – переспросил Страйф, мелко тряся головой. – Я думал, что оказался здесь, потому что…
- Потому что тебя хорошенько отшлепали? – девушка захихикала. – Ну, в этот раз ты хотя бы не называешь меня мамой. Честное слово! – она картинно надула щечки и собрала губки бантиком. – Ну какая я мама?
«Хорошая…» - с горечью подумал Страйф, наблюдая за живостью её манер. Всё делало её почти живой – кроме беспрестанной, отстраненной улыбки… Создавалось впечатление, что Айрис застряла где-то в междумирье. Из раздумий его вывел легкий шлепок по руке.
- Прекрати глупости думать!
Клауду ничего не остаавалось, как стыдливо прекратить. Довольная результатом, Айрис глубоко выдохнула и продолжила:
- Насчет нападения, насчет того, что случилось…
- Это ведь была не Тифа? – вдруг выпалил Страйф, с надеждой всматриваясь в её ясные зелёные глаза. Девушка восприняла его слова с той же эмоцией, с какой и ответ о Геостигме.
- Она выглядела, как Тифа?
Страйф даже не сразу расслышал вопрос. А когда расслышал – не сразу понял. Что значит – она? Что значит – выглядела? Почему Айрис не знает, кто на него напал?
- Потому что Лайфстрим не так работает, как ты думаешь! – Гейнсборо с видом попранной чести вновь шлепнула его по руке; похоже, чтение мыслей – одно из её любимых занятий здесь. – Ты ещё подумай, что я за тобой слежу каждый день и в душе подглядываю.
Про душ, кстати – не её идея, а одного синеглазого любителя похохмить.
- За-а-ак, - только и выговорил Страйф, выслушав её эскападу. Судя по приоткрытому рту и округлившимся глазам Айрис, последнюю мысль она вслух не высказала.
Это было так… странно. Смущенная, она попыталась зарыться носиком в свою пышную косу, шутливо надеясь спрятаться.
- Что с тобой случилось, - глухо донеслось до Клауда, - неправильно. Неправильно настолько, насколько Планета способна на… неправильности.
- И это значит?..
Айрис покинула своё укрытие, виновато, будто сама нашкодила, улыбаясь.
- Всё очень плохо, Клауд.
«За-а-ак…»
Икэй вздрогнул, распрямляясь от сутулой полудрёмы. Показалось? Тишину комнаты неизменно нарушал звуковой сигнал системы жизнеобеспечения, причем нарушал с обнадеживающей частотой. Непохоже было, что Страйф пришел в себя, хотя лицо его носило отпечаток крайнего умиротворения. Какой это Зак ему мерещился там?..
Первые два дня Корнуолл приходил далеко не из сочувствия к Клауду: его мучила совсем другая проблема – по имени Рив Туэсти. Очевидно: глава ОВМ что-то замыслил и не спешил с Икэем делиться, хотя теперь он отвечает за расследование – после трагического эпизода с Валентайном…
Лана… как давно они разговаривали? Ансем сообщал, что ей всё хуже, что если не найти вовремя донора… А пресловутый донор – где-то в бегах, даже и не знает о своем предназначении. Корнуолл настолько отчаялся – ведь Руфус должен был усадить её в вертолёт, они уже должны были быть здесь! – что обратился к совершенно неправильным людям. Они не оставят Шинру в живых – что если не оставят и Тифу?
Шел третий день. Специально заготовленный передатчик покоился в кармане жилета, но Туэсти всё не спешил навестить Клауда, и Корнуолл чувствовал тяжесть этого легчайшего прослушивающего устройства. Икэй не питал сострадания к Страйфу и теперь, нет, но что-то похожее на чувство вины делало слабые попытки добраться до юноши.
По нескольку раз на дню заходила Аделина – первая их встреча, конечно, была самой эмоциональной; Икэю даже пришлось оставить её наедине с Клаудом. Строго говоря, Корнуолл с ней и не поговорил тогда: зайдя в комнату, он увидел хрупкую фигурку девушки, согнутую пополам над пациентом. Икэй почему-то запомнил золотые кудри, разметавшиеся по больничной простыне – длинные волосы, длиннее, чем у Ланы.
Они помногу разговаривали. Девушка оказалась довольно открытой и приятной в общении, долго благодарила Корнуолла, что он тут часами сидит, присматривает. Икэй уже успел попривыкнуть к её обществу, хотя упрямо считал, что с девушками разговаривать не умеет.
Она работала в Кальме, в каком-то маленьком ресторанчике, которым заправлял её отец. Аделина даже рассказала, как они с Клаудом познакомились, как ей нравилось его немного стеснительное, но искреннее поведение, а потом показала маленькое колечко. Икэй слушал с вежливой полуулыбкой, но переменился в лице, увидев колечко на безымянном пальце.
- Он всё ворчит, чтоб я кольцо на другом пальце носила, - виновато улыбнулась девушка, - но оно больше нигде так хорошо не сидит.
«Далеко пойдет», - невольно подумал Икэй, настолько поразившийся этому обстоятельству, что в памяти сами собой всплыли обрывки прослушанной мыслезаписи:
«Я заберу детей в Кальм… Моё счастье не здесь и не с тобой. Я ясно выражаюсь?»
Но на третий день она почему-то не пришла. Не то чтобы Икэй волновался – у человека могут быть свои личные дела, в конце концов, - но чувствовал себя неуютно. Это ощущение усиливалось с каждым часом, пока дверь палаты не открылась и не вошел человек, которого Корнуолл уже не надеялся увидеть.
- Рив, - Корнуолл подскочил с места, вытягиваясь по стойке «смирно».
Туэсти чуть улыбнулся, качая головой, предлагая закончить с официозами. Выглядел он… блестяще; Икэй уже с пару месяцев не видел его таким бодрым и ухоженным; в кой-то веки Туэсти не прищуривался, словно от недостатка сна.
- Представляю, о чем ты думаешь, - вдруг начал Рив. – Здоровый крепкий сон делает удивительные вещи, – он прошел поближе к кровати, мельком посмотрел на показатели приборов. – Врачи говорят, ему неслабо досталось, но теперь всё в порядке. Прости бестактный вопрос, но что ты тут делаешь? Не ожидал тебя увидеть в таком месте.
Корнуолл не сразу нашелся, что ответить: не сказать же, в самом деле, что он тут караулил главу ОВМ, чтобы повесить микрофон?
- Мне немного стыдно перед Страйфом, - решился он на полуправду. – Поначалу я думал, что он как-то причастен к… к исчезновению Винсента Валентайна, а теперь…
Взгляд Рива загорелся пониманием.
- Я пойду, пожалуй.
Икэй приготовился. Изображая полусонное состояние – что, в принципе, не было притворством в полной мере – Корнуолл прошагал к дверному проёму и как бы ненароком налетел на Рива. Тот участливо подхватил юношу, давая последнему возможность прицепить заветный прибор.
- Молодой человек, вам бы тоже не помешало выспаться, - шутливо-укоризненным тоном заметил мужчина. – Тебе выходной нужен.
«Как Кисараги нужно было пойти в Седьмое небо?» - чуть не слетело с языка Корнуолла, но юноша промолчал. Он лишь слабо кивнул, прежде чем удалиться прочь, бросив последний взгляд на Клауда.
Рив ещё немного постоял в палате, сочувственно глядя на Страйфа. Конечно, Клауд его не услышит.
- Почему вы себя не бережёте? – голос звучал тихо, но твёрдо. – Время героев прошло, теперь Планете нужны другие подвиги. Почему этого не понимаешь ты? Почему этого не понял Винсент? – Туэсти горько усмехнулся. – Надеюсь, вы простите меня за то, что я сделал, и за то, что я сделаю. Я лишь надеюсь, что однажды люди проснутся в лучшем мире.
Глава ОВМ развернулся и покинул палату, как несколькими минутами ранее это сделал Икэй. Он украдкой посмотрел в зеркало в коридоре: из-под воротника чуть выглядывал бинт. Рив торопливо заправил его поглубже и грустно выдохнул. Кожа уже третий день неприятно саднила, а от участливых расспросов он порядком подустал.
Напротив больницы раскинулся живописный парк. Увядающие краски осени уже подтачивали растения: от ветвистых величественных дубов до хлипких тонких липок – всё пестрило уставшими от жизни листками. Много таких листьев застилало ковром полянки и дорожки, которые еле-еле пытались расчистить. Туэсти соскучился по пешим прогулкам и потому отстраненно наблюдал с крыльца, как резвится детвора, как гуляют женщины с колясочками, беседуя о лучших способах смены подгузников да о злоключениях в своих отношениях с мужьями. Всякий раз от подобных наблюдений что-то в груди тоскливо сжималось. Сорок лет… Никто не молодеет.
Гудок автомобиля вернул Рива к реальности: сигналили как раз ему – шофер, по всей видимости, заждался. Туэсти было стыдно признаться, но машину он водил из рук вон плохо, и тем абсурднее казалась на фоне этого обстоятельства его способность манипулировать некоторыми… объектами.
- Домой, - только и выдохнул Рив, забравшись в машину и отвечая на немой вопрос водителя.
Молодой парень за рулём уже привык к периодической немногословности начальника и не донимал расспросами. Туэсти уселся поближе к окну, погружаясь в свои мысли.
Через полчаса машина подъехала к апартаментам. Это было не самое роскошное здание в Эдже, хотя и довольно ухоженное. Где-то в паре кварталов зачиналась ещё одна стройка, и то и дело доносились громкие клацающие и бьющие металлические звуки. Слышно было порой и мегафонный ор бригадиров – но только если прислушаться. Глава ОВМ любил звуки стройки: помимо его основной специальности – архитектор – Рив находил сам факт развития инфраструктуры внушающим оптимизм и веру в будущее. Строят – значит, есть для кого.
Туэсти отпустил водителя и зашел в дом. Консьержка, пожилая женщина в безразмерном вязаном жилете, оторвалась от увлекательного просмотра данных с видеокамер наблюдения и приветливо улыбнулась
- А вы сегодня что-то рано! – игриво заметила она.
- Пора вносить какое-то разнообразие, - честное слово, иногда этот божий одуванчик нагонял на него неодолимый страх; Туэсти посмотрел на тот экран, где была видна дверь от его квартиры. Смоделировать изображение, которое не вызвало бы у бабульки подозрений, оказалось непростой задачей.
Лифт шел неоправданно медленно – или, возможно, Рив только теперь стал это замечать. Пару раз во время подъема он нетерпеливо смотрел на часы. Его немного беспокоило, что Клауд ещё не пришёл в себя…
Честно говоря, Икэй готов был выключить прослушку, пообещав себе, что дослушает только до входа в апартаменты. Но что-то заставило его остаться на связи. Корнуолл, не снимая наушников, налил себе чаю – а о причудах глав научного отдела уже даже и не спорили – и вернулся в кабинет. Туэсти как раз зашел, и был слышен шорох снимаемой обуви и шелест одежды. Корнуолл сделал глоток – и тут же выпрыснул весь чай, орошая полстены.
В квартире был кто-то ещё!..
- Как прошло? – вопрос заставил Рива вздрогнуть и негромко вскрикнуть.
Туэсти схватился за сердце, пытаясь унять быстро подскочивший пульс.
- Если бы вы так не пугали меня всякий раз, то всё сложилось бы куда лучше.
В ответ ему тихо рассмеялись звонким тенором. Из гостиной, шурша многочисленными кожаными ремнями на своём плаще, осторожно вышел гость.
- Страйф ещё не пришёл в сознание, - Рив выдохнул, окончательно успокоившись, и продолжил: - Не советовал бы вам ходить по улицам средь бела дня – узнают.
Его собеседник легким движением поправил перистые рыжие пряди, снисходительно улыбаясь:
- Те, кому нужно будет – без того узнают. Вам стоит побольше рисковать – есть в вас всё-таки авантюрная искорка! Три дня назад, например…
Туэсти нетерпеливо расстегнул воротник, обнажая покрытую бинтом шею; ему явно не нравилось направление их беседы. Гость заметил эту перемену, и самодовольство схлынуло с его лица:
- Мне следовало догадаться, - виновато проговорил мужчина, - что вы не собирались нападать.
Рив покачал головой, предлагая забыть об этом маленьком недоразумении. Он прошел в гостиную и присел, приглашая Генезиса последовать его примеру.
- Надеюсь, вы понимаете, что, в силу некоторых… - Туэсти замешкался, - обстоятельств, мне тяжело принять ваше предложение.
Рапсодос, тоже присевший, оживленно подался вперед, сверкая неестественно-синими глазами:
- Я думал, наше сотрудничество уже доказало свою эффективность, - удивительно бесстрастным голосом отметил мужчина. – Уж не забыли ли вы, кто помог вам вернуть заблудшую овечку?
- …и за это я вам благодарен, - Рив сверкнул взглядом в ответ. – Но организация конференции – дело не на один день. И я должен быть уверен, что не ошибусь.
Рапсодос еще некоторое время впивался в главу ОВМ взглядом, после чего откинулся на спинку кресла, порядком расслабившись.
- Как думаете, Страйф вспомнит, что с ним случилось?
- Нам только на руку, если он вспомнит, - теперь Рив подался вперед, сложив руки в замок. – Я не вынесу ещё одного раунда угадайки «Кто подставил Тифу?».
Генезис невесело хмыкнул, а Туэсти продолжил:
- Теперь, когда я это вспоминаю… как же легко всё оказалось провернуть. Мне впору сокрушаться.
Гость приподнялся.
- В таком начинании не вижу резона вам мешать, - он легко улыбнулся и коротко кивнул мужчине. – Удачного дня.
Икэй сдернул с себя наушники и с силой надавил на кнопку прерывания. Какой-то вязкий, непонятный сгусток встал у горла и просился наружу. Не разбирая дороги, Корнуолл вырвался из кабинета и побежал в направлении уборной. Желудок играл с ним ужасную шутку, всё выталкивая и выталкивая рвотную массу. Люди в недоумении оборачивались на чудака-ученого, но дорогу уступали.
Лишь дорвавшись до нужной дверцы, он торопливо захлопнул кабинку и согнулся пополам. Иллюзия кома в горле никуда не делась, желудок продолжал подавать тревожные сигналы… Икэй вспомнил, что уже дня два почти ничего не ел. А потом, сплюнув темный сгусток желчи, слабо поднялся и подошел к умывальнику. Помехообразным звуком зажурчала вода, заглушая мысли, заглушая обрывки фраз, от которых было тошно.
Икэй никогда не видел Домини. В первый раз вода ударила по лицу.
Ансем – единственный посредник. Во второй раз вода ударила по измученному саднящему горлу.
Ансем никогда не намекал на личность Домини – наоборот, всячески её скрывал. В третий раз он зачерпнул воду и в несколько глотков выпил.
Тридцатого июля Юффи Кисараги получает образец, чтобы испробовать его на Тифе Локхарт или Клауде Страйфе. Икэй зачерпнул ещё воды и снова умылся.
Валентайн узнаёт об экспериментах в Нулевом Секторе. Расследование тормозится и в течение месяца сходит на нет. Винсенту подают бумаги о результатах эксперимента на Тифе. Но если её задержать тотчас же, более чем вероятно, что девушку просто отпустят. Тогда нужно тянуть время – драгоценное время, за которое можно подменить улики. И кто идеальный кандидат? Конечно же, Икэй! Юноша остервенело начал смывать воображаемую грязь с лица.
Письмо, код от лаборатории, отсутствие охраны – кому под силу всё это устроить одним щелчком пальцев?!
А потом случается непредвиденное: Тифа сбегает. Валентайн срывается за ней. Мыслезапись уже расшифрована, уже давно расшифрована!.. К кому же она попала в первую очередь?.. И тут Винсент тоже её получает, знакомится и понимает, что записаны мысли двух людей, а не одного, что возникло чудовищное недоразумение, поэтому, стоит ему только найти Тифу…
А он почти находит Локхарт. Возникает крайняя необходимость действовать очень быстро. И тогда. Тогда…
Всё оказалось просто провернуть? Конечно же! Всё оказалось так очевидно, что никто этого даже не заметил – даже Валентайн этого не заметил, хотя столько раз выражал недовольство…
Корнуолл застонал, рьяно царапая себе лицо, оставляя опасно алые отметины, и сполз на пол, в исступлении стискивая голову. Несмотря на все уверения себя и окружающих, он делил мир на белое и черное. И сейчас…
Сейчас…
Второе дно (aka Сайлентхилл для дошкольников)
Цон проснулся от непреходящего чувства, которое испытывали многие его коллеги, да и он сам: кто-то за ним наблюдает. Обыкновенно в таких ситуациях лучше не делать резких движений – если под рукой нет пистолета – но почему-то на сей раз тело Турка сделало исключение, и вмиг подскочивший мужчина… больно ударился лбом. Схватившись за ушибленное место, Цон сквозь полутьму в глазах наблюдал, как что-то отдёрнулось подальше от него, что-то светлое и визгливое. Издав слабый не то стон, не то выдох, Турк успокоился и безучастно – насколько это было возможно с затмевающей разум болью от удара – проговорил:
- Елена…
Девушка снова подскочила поближе и замахала кому-то рукой, обрадованная, по всей видимости, возвращению начальника в царство бдящих.
- Проснулся, проснулся! Руд, иди сюда!
Судя по недовольному бормотанию со стороны, Турк чем-то серьезным занимался, прежде чем подобраться к Цону. Пришлось присесть.
- Я удивлён, - вдруг пробасил Руд, - что ты ещё жив.
Боковым зрением мужчина заметил шевеление жёлтого пятна. Ах да, Елена.
- Что ты говоришь такое! – девушке не понравилась подобная констатация факта. – Его всего лишь приложило сумкой от парашюта!
Из-под неизменных солнцезащитных очков Руда показалась вопросительно выгнутая бровь.
- Сумкой?
Девушка назидательно подняла указательный палец с намерением что-то сказать, но уже через мгновение сникла.
- …Тремя, - Елена виновато опустила голову, расчерчивая пальцем на грубом полотне раскрытого парашюта известные лишь ей узоры.
Цону, наконец, удалось сфокусировать зрение и рассмотреть товарищей: смятая порванная одежда, уставшие лица; что Елена, что Руд были все в ссадинах, но никаких серьезных повреждений на первый взгляд не обнаружилось. Мужчина еле заметно пошевелил конечностями, чуть поразгибался туда-сюда – вроде бы, тоже ничего страшного.
- …и по камням протащило при посадке, - донеслось до Турка бормотание девушки, продолжавшей самозабвенно возюкать подушечкой пальца по ткани.
Почему-то Цон был уверен: если не прервать Елену, то можно услышать ещё много подробностей надругательства над его бессознательным телом. И почему-то об этом не хотелось и догадываться. Турк с трудом подавил зевок и принялся изучать окрестности.
Судя по тому, какая тьма стояла вокруг, проспал он недолго, отстранённо лишь подмечая, что в Мидгар они вряд ли успеют. Несмотря на ночное время суток, небо, затянутое грязно-серыми ватными облаками, отливало ржаво-жёлтым, будто плохо скрытый лунный свет пытался дорваться до земли. Прожилки света шли по небосклону неровными трещинами, кое-где углубляясь, кое-где мельчая. Этот противный оттенок, тем не менее, повторялся от горизонта до горизонта, создавая иллюзию тысяч и тысяч лун за облаками.
Они оказались в какой-то горной долине, где трава – насколько позволяло судить освещение – оставалась сочно-зелёной вопреки требованиям времени года, а единственными деревьями были сгорбленные грузные пальмы. Где-то вдалеке виднелись огоньки населенного пункта – Цон лишь надеялся, что вертолёт их не слишком сбился с курса, но местность эту никак нельзя было назвать окрестностями Мидгара.
В воздухе пахло сыростью и грязью, словно совсем недавно был дождь, но к привычному запаху осенней ночи примешивалось ещё что-то – и Цон был уверен, что чувствовали все, - что-то едва уловимое, почти не поддававшееся обонянию, но вселявшее своим существованием беспокойство и страх. Ни одному из присутствовавших не хотелось приблизиться к разгадке этого странного ощущения.
- Вертолёт?..
- Разбился. Далеко, - Руд даже обрадовался прямолинейности Цона.
Решение о дальнейших действиях было очевидным, до той степени очевидным, что обозначилось на горизонте в виде маленьких огоньков. Деревенька в долине – вещь не диковинная, но среди Турков повисло немое согласие по поводу странности сложившейся ситуации: откуда ж в маленьком населенном пункте столько неспящих? Это замешательство резонировало со странным ощущением, витавшим в воздухе, а потому сложно было говорить о спокойствии. Турки только с надеждой предполагали, что с наступлением утра все эти порождения ночного бдения найдут свой покой в забвении.
Собраться не составило труда, хотя Елена намеревалась прикорнуть прямо на открытом воздухе, и вскоре все трое выдвинулись в сторону деревни. Трава под натиском ботинок нарушала ночную тишину, и лишь изредка путники обменивались незначительными фразами. Расстояние сокращалось медленно, но верно: похоже, Турки недооценили масштабы и дальность населенного пункта.
- Клауд, наверное, всё ещё ждет нас, - невесело пробормотала Елена, обращая на себя внимание коллег. – Что будет с Тифой?..
- Учитывая ранения, которые ей чудом удалось пережить, я больше беспокоюсь за Страйфа, - проговорил Цон, не для Елены даже – для себя. – Если не найдем способа добраться до Мидгара к рассвету – кто-нибудь из патруля их обнаружит… В любом случае, медпомощь у них неплохая.
Девушка не знала, что ответить, и разговор закончился, так и не начавшись, хотя вместо привычного расстройства в голове царила пустота. У Цона был план действий – а это главное. Чтобы хоть как-то отогнать желание уснуть, Елена задумалась о местности, в которую они попали. Единственный горный массив около Мидгара располагался к югу – почему-то думалось, что здесь они и высадились. Но как далеко? С какой стороны?
Рука, опережая мысли, полезла в карман пиджака, вытягивая удивительно целый мобильный телефон… впрочем, что-то повредилось при падении – не разрядился же, в самом деле! – и устройство наотрез отказывалось отвечать на любые манипуляции.
- Ру-у-уд, у тебя телефон работает?
Турк хмыкнул и полез за сотовым. Судя по молчанию с его стороны, его аппарат тоже не выдержал череды странных событий, случившихся с неудавшимися спасателями. Теперь любопытные лица были направлены на спину начальника, шедшего впереди.
- Не работает, - проговорил он не оборачиваясь. – Хотя меня-то «по камням протащило при посадке».
Снова подступила подавляющая тишина. Оставалось лишь надеяться, что в деревушке будет хоть какое-то средство связи.
Следующий сюрприз подстерегал их на подступах к деревеньке – прошло достаточно времени, когда начали виднеться очертания домиков, и пришлось спуститься по пологому склону, чтобы затем снова подняться – и дойти уже, наконец. Поначалу Турки приняли странное образование, похожее на набор сводчатых арок, за причуду архитектора, но когда подошли поближе, замешательству Цона не было предела. Подъем украшала аллея с вытоптанной плешивой тропинкой, и мраморно-белые стволы деревьев, которые сначала приняли за искусственную диковинную постройку, росли не вверх, а выгнувшись в дугу, напоминая тем самым отполированные ветром рёбра громадного скелета; деревья располагались близко друг к другу, причудливым образом переплетаясь – будто кто-то сложил костлявые пальцы в замок, и в самой аллее стояла непроницаемая, почти осязаемая тьма. На деревьях, бледно освещенных у входа, темнели пурпурные плоды.
- Белая Банора, - констатировал Руд.
- Я думала, они нигде больше не растут…
Всё это похоже на какую-то плохую шутку, думал Цон. Пальмы, горы – и эти яблоки. Что дальше?..
- Генезис Рапсодос родился и вырос в Баноре, - Турк подошёл к аллее и потрогал одно из деревьев. Настоящее всё-таки.
Елена издала слабый возглас удивления. Кажется, теперь и к ней пришли в гости странные мысли, терзавшие двух других Турков.
- Это что… новое убежище Генезиса? – пролепетала девушка, приблизившись к начальнику. – Всё это время, рядом с Хилин!..
И правда. В тех же горах, где находилась резиденция Шинры… С другой стороны, вполне логично сделать убежище труднодоступным, и горы к югу от Мидгара были самым предсказуемым вариантом.
- Кто знает, - поспешил унять беспокойство Цон – тщетно, впрочем. – Белая Банора – довольно известный сорт, так что неудивительно, что где-то её ещё пытаются вырастить; об аллее из этих деревьев ходили чуть ли не легенды, - Турк пригнулся, прищуренно рассматривая темноту прохода, потом упрямо затряс головой, прогоняя глупые догадки. – Будто Рапсодосу делать больше нечего, как растить яблони.
Руд и Елена выразили нестройное согласие, присоединяясь к Цону, который уже исчез во тьме древесного туннеля. Внутри оказалось не так темно: через десять-пятнадцать метров аллея, очевидно, уходила вверх, и бледным призрачным светом вдалеке белели стволы деревьев. Когда путники дошли до освещенного места, над головой уже было видно вздутые желтоватые вены ночного неба. Елена поёжилась при виде такой картины; её всё не покидало ощущение, что небо это было застывшим отражением чьего-то отчаянного крика. И потому она вздрогнула, когда тяжелая рука Руда легла ей на плечо.
- Взбодрись, - послышался его бас, - тут главное – фантазию не включать.
Девушка несколько раз кивнула, и они продолжили путь, нагоняя ушедшего вперёд Цона. Наклонная часть туннеля оказалась гораздо длиннее горизонтальной, и подъем вышел круче, чем казалось вначале. Когда, подуставшие, они всё-таки добрались до выхода, им предстала заветная деревенька.
Местечко было небольшое, несмотря на выводы Турков. В обозримых окрестностях насчиталось всего-то с десяток домиков, рассеянных по долине; кое-где шли незамысловатые заборчики, ограждавшие широкую песчаную дорогу, которая заканчивалась площадью с колодцем в центре. У некоторых домов виднелись ветряки, лопасти которых застыли в ночной полудрёме и лишь едва покачивались. Но иллюзию провинциальной деревушки, ведущей размеренный образ жизни, нарушал один-единственный факт. Неудивительно, что свет проникал даже в причудливую аллею – а ведь сначала Цон и остальные думали, что видимость хорошая из-за неба. Во всех домах было светло, как днем.
И хорошо бы, что светло – но кромешная тишина, казалось, была здесь ещё гуще, чем там, внизу.
- Может, у них что-то случилось? – слабо подала голос Елена, делая судорожный выдох.
- Или от чего-то сбежали, - как всегда вовремя ввернул Руд. Заработав укоризненные взгляды от Елены и даже Цона, он поспешил исправиться: - Ну, вертолёты в провинции не каждый день разбиваются.
- По-твоему, полная иллюминация горной деревни в мире без Мако – легко воплощаемый в жизнь пустяк? – Турк подрагивающими пальцами обхватил свои темные волосы, будто надеясь собрать их в хвост. – Оставлять свет во всех домах – непозволительная роскошь.
Руд слышал дрожь в голосе начальника, знаменующую не то раздражение, не то волнение.
- В этой деревне он включен не случайно, - продолжал Цон. – Сюда просто должен был кто-то прийти. И этот кто-то… - взгляд его упал на груду камней под развесистой банорской яблоней, более высокой и плодоносной, стоявшей особняком от сада-аллеи. – Этот… кто-то…
Турк не договорил; он устремился к большой яблоне, которая привлекла его внимание. Руд и Елена обменялись озабоченными взглядами. Цон присел под навесом ветвей и стал что-то бормотать, всматриваясь в булыжники. Его подчиненные лишь услышали:
- …могила свежая… с вертолета… не помню, чтобы подъем был таким крутым…
Елена, кажется, не на шутку обеспокоилась.
- Что с ним?
Руд лишь покачал головой, сохраняя молчание. Цон тем временем поднялся, невозмутимо стряхивая с брюк пыль. Их мысли были во многом схожи и сплетались в одно слово. Нибельхейм.
- Может быть, могила – всего лишь совпадение, - проговорил темноволосый Турк, поднимая взгляд к большому дому, стоявшему совсем недалеко. – Здесь всё будто бы не совсем так.
В сравнении с остальными домиками это строение было поистине роскошным. Оно резко контрастировало красотой отделки, изысканностью оконных ставен и дверей – и, конечно же, размерами. Единственное, что роднило его с другими постройками – во всех без исключения окнах горел свет. Турков посетило ощущение пристального наблюдения, но ни в одном из оконных проёмов не промелькнуло и тени – проглядывалось лишь затейливое убранство комнат. Значит, здесь всё-таки кто-то жил… или живёт.
Цон уверенными шагами подошел к дому, лицом к лицу сталкиваясь с резным дверным молотком входной двери, по форме напоминавшим голову быка. Турк коротко взглянул на Елену и Руда и аккуратно постучал. Сначала ему послышалось, что кто-то шмыгнул куда-то вглубь дома, но стоило ему прекратить стук – как ощущение исчезло. Тишина была настолько невыносимой для него, что мужчина постучал ещё раз, настойчивее, будто пытался избавиться от отсутствия звуков. Снова ничего. Цон почувствовал, как вскипает в нём необъяснимое раздражение, и забарабанил кулаком по двери, пока ещё вежливо интересуясь, есть ли кто в доме.
Кто бы там ни жил, отвечать они не собирались. Безмерно разозлённый, Турк перешёл на крик, создавая вокруг себя настоящий шумовой хаос. Елена, ошарашенная поведением начальника, не выдержала.
- Цон, хватит! Хватит! – она было хотела рвануться вперед, но крепкая рука Руда подхватила её за плечо.
Вутаец дёрнул за ручку двери: не заперто. Он бросил короткий взгляд в сторону коллег и резко открыл дверь.
Руд и Елена даже не сразу поняли, что произошло. Из дверного проёма со страшным грохотом вырвалась какая-то угловатая серая масса, которая в считанные мгновения сбила с ног и поглотила Цона. Девушка, и так пребывавшая на грани, молниеносно схватилась за пистолет и выпустила пол-обоймы в безразмерное нечто, всё вываливавшееся и вываливавшееся из злосчастного дома.
Её коллега был более хладнокровен. Он быстрее понял, чем на самом деле был враг, которого отчаянно пыталась расстрелять Елена, а потому в несвойственной ему манере рявкнул:
- Прекрати! – и вышиб пистолет из рук.
Девушка ошарашенно наблюдала, как Руд кинулся к входной двери и навалился на неё, пытаясь прикрыть или хотя бы отвести поток в сторону, но всё остановилось так же внезапно, как начало движение. Тогда и Елена осознала, что случилось на самом деле. Вместе с другим Турком они быстро разобрали завалы, обнаруживая под грудой недоумевающего Цона. Тот чувствовал себя не слишком комфортно, будучи избитым острыми краями переплётов и гравитацией. Тяжело дыша, он поднялся на ноги и схватил одну из множества книг, решивших на него наброситься.
- Ты как? – пробасил Руд, поправляя очки; дышал он не менее тяжело, несмотря на попытки выглядеть невозмутимым.
- Вполне, - Турк изучал книгу, которую подобрал. – Лучше, чем если бы меня съел монстр, которого Елена хотела расстрелять.
Девушка тщетно попыталась что-то возразить: уж слишком поглощен был Цон находкой. Тогда она последовала его примеру и тоже принялась рассматривать предмет из коллекции у ног. Стоило ли говорить, что книги, вырвавшиеся из входной двери, были абсолютно одинаковыми? Мраморно-белая твёрдая обложка – от которой неслабо досталось её начальнику – и золотое тиснение, составлявшее витиеватый узор на корешке и лицевой стороне да красивые буквы, складывающиеся в заветное слово.
- Таинственная бездна – Богини нашей дар, - продекламировал Цон и захлопнул томик поэмы.
Проходя по груде книг, то и дело норовивших выскользнуть из-под ног, Турки зашли в дом. По молчаливому согласию все достали оружие и теперь бросали внимательные, осторожные взгляды на малейшие признаки беспорядка. Впрочем, беспорядка почти не было – за исключением горы книг, рассыпавшейся при попытке войти; всё сияло образцовой чистотой, а маленькие сувениры на полках, картины с изображением диковинных пейзажей на стенах, казалось, оставили здесь по ошибке. Цон не стал делиться опасениями с остальными, поэтому пуще других ждал встречи с таинственным обитателем, который – он был уверен – исчез где-то в недрах дома.
На первом этаже никого не нашли, и они вместе отправились на второй, где порешили снова разделиться. Верхний уровень здания представлял собой длинный коридор с дверьми по обе стороны, и наибольший интерес для Турков представили комнаты для гостей и две спальни, одна из которых, по всей видимости, принадлежала супружеской паре, а другая, вероятней всего, их отпрыску. Именно в последней, спустя несколько минут тщетных поисков, оказались трое спутников.
Роскошь не минула и этой спальни, но Турки решили не считать её гостевой, ибо тут и там были расставлены, развешены мелочи, свидетельствовавшие о постоянном присутствии если не жителя – то воспоминания о нем. Дутые пухловатые шкафы и комоды из красного дерева, находившие своё место в предыдущих комнатах, были потеснены стройной мебелью цвета слоновой кости, выглядевшей строже, но с тем горделивей своих добродушных соседей. Над светлой кроватью – уж не из белой ли баноры? – висела стилизованная под старину карта мира, на которой жирными красными точками были отмечены два города – Банора на Южном континенте и Мидгар – на Восточном.
Единственный предмет мебели, выбивавшийся из общей цветовой палитры, стоял у окна. Незамысловатое бюро, словно бы случайно забытое здесь какими-то бедными хозяевами, опиравшееся на четыре хлипких ножки, под тёплым оранжевым светом лампы выглядело жалко, сиротливо. Многочисленные ящички и раскиданные по столешнице бумаги смотрели на гостей через полуприкрытое веко округлой крышки, и в том месте, где крышка эта должна была касаться деревянной поверхности, шла желтая полоса, прерывавшаяся лишь металлическим пазом в центре. Создавалось впечатление, что хозяин был вспыльчив и небрежен, однако что-то заставляло его удерживать этот нелепый предмет мебели в доме – и даже активно им пользоваться. Чёрный ключик, который никто поначалу и не заметил, торчал из маленькой скважины и был не до конца повернут, обнажив тем самым тёмный зуб замка.
Цон осторожно подошёл к диковинной находке и отодвинул крышку вверх до упора, обнажая содержимое. Некоторые ящики были приоткрыты, и в них желтоватыми конвертами светлели многочисленные письма – похоже, хозяин увлекался перепиской, причем послания приходили чуть ли не со всего света. Турк достал одно из них, с особым волнением вглядываясь в адрес получателя, потом ещё одно, ещё одно… Непохожими друг на друга почерками неумолимо повторялись одни и те же строчки:
«Банора
Генезис Рапсодос»
- Да что здесь происходит?! - Цон не мог скрыть своего замешательства, как бы тихо он это ни произнес.
Кому потребовалось восстанавливать уничтоженную десять лет назад деревню? Почему Восточный континент? Изрядно побледневший, мужчина повернулся к товарищам, протягивая охапку найденных писем.
- Взгляните, - Руд принял стопку и отдал половину озадаченной Елене, поспешно убравшей пистолет в кобуру. Цон же повернулся обратно к бюро: - Просто взгляните…
В закрытых ящиках лежали письменные принадлежности самого разного толка: от чернильницы с пером до обычной шариковой ручки – да плотная бумага, в уголке украшенная узорчатым оттиском. Осмотрев всё, что только было можно, Турк перешёл, наконец, к самому явному и интересному – столешнице. Два листа бумаги почти у края, частично исписанных красивым почерком, закрытая записная книжка у самой стенки и брошенная в угол ручка – вот что было по-настоящему интересно распалившемуся сознанию мужчины.
- Цон, - окликнул его басовитый голос Руда. Обернувшись, Турк увидел чистые листы бумаги в его руках. – Все письма.
- Ни слова, - закивала Елена.
Начальник тяжело выдохнул и подозвал обоих к себе. Взяв первый листок, который на поверку оказался вырванным из какой-то тетради, он зачитал:
- «Из многих ошибок, совершенных человеком, ярчайшими бриллиантами считаю две: Мако и Дженова. Не стоило строить реакторы. Не стоило уничтожать Проклятье, посланное с небес. Всё, что происходит со мной, есть следствие этих двух бед; не я был первым, не я буду последним. В который раз выражаю надежду, что никто не прочтет эти строки, ведь одиночество здесь совершенно невыносимо». И вот вторая, - Турк отложил записку в сторону и взял другую страничку: - «Безумие подкрадывается всё ближе. Как иначе объяснить мою страсть к письму в последнее время? Вот несколько советов вам, несуществующие путники: не думайте слишком много, не ройте могил и не надейтесь добраться до другого города. Остальное зависит только от вас».
- Чернилами писали, - кивнул Руд, внимательно всматриваясь в строчки.
Елена вытянула один из листков у Цона и принялась скрупулёзно его изучать. Много времени ей не потребовалось:
- Почему на обратной стороне... – она выдержала драматичную паузу и показала остальным: синей, едва пишущей ручкой там было размашисто выведено «2/3», - номер страницы написан ручкой? Ты не находил третью?
Темноволосый Турк озадаченно посмотрел на свой листок. С обратной стороны той же ручкой было наспех выписано «3/3». Похоже, запись была сделана позднее, чем чернилами – ведь не было смысла сначала нумеровать страницы?
- Но чернила не смазались, - уточнила Елена, будто читая его мысли. – Значит, их подписали намного позже? И где тогда первая?..
Цон вспомнил о записной книжке в пухлом кожаном переплете, покоившейся на столе. Молниеносно схватив находку, Турк первым же делом взялся за обложку и перевернул дневник, в веере раскрытых страниц подмечая, что порядочная часть страниц вырвана. К удивлению остальных, на пол вылетел ровно один листок, на котором той же пастой было написано: «1/3». Ощущение необъяснимого страха, до того подавленное азартом поиска и исследования дома, снова вступало в свои владения. Что-то подсказывало Турку: в доме все-таки кто-то есть, и последняя записка должна пролить свет на эту загадку. Елена подняла листок и дрожащими руками перевернула. Резко контрастировали с предыдущими двумя записками синие чернила всё той же шариковой ручки, и запоздало Турки подумали, что первая записка – фальшивка, которую подкинули к двум другим, расставив подходящие номера. Но почерк – почерк принадлежал автору двух первых посланий, хотя буквы были узки и скошены, а строчки накладывались одна на другую.
«Оно снова пришло.
Я слышу тяжелые шаги.
Богиня оставила это место, пора и м»
Дальше линия уходила резко вниз и обрывалась. Так же резко ухнуло сердце троих Турков, когда в коридоре послышался устрашающий грохот. Продолжался он около секунды, но был так оглушителен и внезапен, что все схватились за оружие. В следующие мгновения, когда звук уже прекратился, но ещё стоял в ушах, они тщетно прислушивались к наступившей тишине, нацеливаясь на дверной проём. Ещё несколько секунд – и Елена, чертыхаясь, выбежала в коридор, так что Цон и Руд не сразу поняли, что случилось.
Она быстро нашла то, что искала. Её приоткрытые тонкие губы мелко задрожали, а глаза расширились от смеси удивления и испуга. «Перед глазами, прямо перед глазами! Мы же… мы же проверяли весь дом, так? Мы ведь никого не нашли?..»
В нескольких метрах от Елены стояла, бесшумно покачиваясь, высокая мужская фигура. Зрение девушки выхватывало случайные фрагменты из внешности в порядке, не согласованном с логикой. На широких плечах черными лохмотьями висело какое-то подобие майки, на ногах – рабочие истертые штаны, заправленные в огромные сапоги. Руки в толстых перчатках по локоть держали тяжёлую, упёртую в пол чёрными зубьями цепную пилу, но наибольшее впечатление на Елену произвела последняя деталь.
Лицо закрывала ровная белая маска, в которой единственными отверстиями были прорези для глаз. Кроваво-красные огоньки выглядывали из тьмы под дешёвым пластиком, и девушка понимала, на что смотрит это чудовище. Смольно-чёрные пряди беспорядочной длины свисали и торчали во все стороны, самая длинная из которых обрамляла маску с правой стороны, едва не доходя до бледных крупных ключиц.
Ярко-красные угольки продолжали следить за жертвой, когда голова его склонилась вбок и продолжила поворачиваться таким неизъяснимым образом, которого никогда бы не позволило человеческое строение. Плавно и бесшумно подбородок, подобно секундной стрелке, очутился там, где у людей лоб, и пакля волос безвольно повисла внизу, на манер бороды. Но голова продолжила движение, и, совершив полный оборот, гость сделал шаг вперёд, заводя пилу.
В ту же секунду во всех домах погас свет, и до Цона и Руда донёсся пронзительный девичий крик.
В руках (ключ - двусмысленность)
Соберись, Корнуолл. Соберись, черт возьми! Не время раскисать. Не время думать о том, что уже упустил. Позади – только смерть. Впереди...
Икэй выдохнул. Вдохнул. Снова выдохнул. Спокойствие постепенно возвращалось.
Икэй не совсем понимал, что значила эта партия. Он никогда не увлекался шахматами – а виноватое замечание Рива о неумении играть, приправленное добродушным смешком, посылало по позвоночнику дрожь нервного возбуждения. В тот день ярко, резко светило солнце, светило пустынным белым светом, делая кабинет строже, чище, правильней. Несмотря на усилия небесного тела, впрочем, мысли путались, одна наслаивалась на другую, переплетаясь с третьей. Партия была в самом разгаре – но Икэй, конечно же, думал совершенно о другом.
На лице Рива играла блуждающая улыбка, которую он как бы ненароком пытался скрыть за сложенными в замок пальцами. Его располагающий внешний вид, кажущаяся мягкость и добросердечность – Корнуолл воспринимал эти особенности наиболее остро, неновящево поглядывая на расслабленного начальника. Он сделал ход.
- Всё это, конечно, увлекательно, - пробормотал Икэй почти под нос, - но работа имеет обыкновение не ждать. Вы ведь позвали меня по какому-то делу?
Туэсти победно улыбнулся в ответ, почти довольно прищуриваясь. Икэй от злости скрипнул зубами, пытаясь сдержать порыв бессильной ярости. Ансем – Корнуолл ведь доверял ему! – а тот продал его при первой же возможности, намекнув, по всей видимости, командиру, у кого и какие мысли в голове завелись. Ученый уже пообещал себе, что из-под земли достанет этого бывшего Подземного, если потребуется. Если он выйдет живым из этого кабинета, то сам докопается до правды. Без чьей-либо помощи, без фантомных компромиссов, без лживых обещаний.
- У вас есть секреты, Икэй?
Правый глаз нервно дернулся от официального тона Туэсти. Нельзя медлить с ответом.
- Вы ведь знаете, что я скажу, - Корнуолл попытался изобразить удивление, сосредоточенно хмуря брови; голос вдруг предательски сел. – У всякого человека есть секреты.
«Правда, Рив?!» - мысленно закончил Икэй, наблюдая за внешней беспечностью оппонента, всеми фибрами души желая высказать мысль вслух. Несмотря на усилия, его трясло от неконтролируемого гнева, природу которого он и сам не мог объяснить.
Глава ОВМ уже не скрывал иронической улыбки.
- Верно, - Туэсти изобразил искреннюю заинтересованность. – Но ваши секреты – особенные. Как и вы сам.
Коротким движением он взял офицера и изящно поставил фигуру на место ладьи, безымянным и указательным пальцами убирая павшую боевую единицу. Икэй с беспокойством наблюдал.
- К делу, - Рив откинулся на спинку стула. – Жизнью так сложилось, что я доверяю людям. Иногда – слишком доверяю. Я сам обманывал, предавал, угрожал – и всё равно доверяю. Когда кто-то пытается вставить мне нож в спину, я продолжаю доверять, - Туэсти недобро сверкнул взглядом, и на лице ученого отразился испуг. – Понимаете?
Пульс у Корнуолла участился. «Проклятье, Ансем! Ты всё-таки меня предал!» Он удивлялся своей неподвижности, своему внешнему безразличию – ведь хотелось рвать и метать. Язык вмиг стал неподъемно тяжелым, и ответа Рив так и не дождался. Туэсти потянулся в карман и выудил оттуда маленькое устройство. Икэй забыл о былом негодовании и вмиг похолодел. Липкие пальцы страха сдавили шею.
- Это ваш микрофон, - все тем же беспечным голосом отметил Рив; лицо его, однако, приняло выражение неодобрительной строгости. – Я полагаю, это обстоятельство позволяет нам пропустить бессмысленные танцы вокруг да около и перейти к сути.
- К сути!.. – Икэй выкрикнул это неожиданно даже для себя.
Рив кивнул.
- Вскоре состоится большое мероприятие, и мне потребуется твоё содействие – нет, твоя помощь.
Помощь? Он не ослышался? Домини, угрожавший ему свободой Ланы, её жизнью, не принимавший отказа по определению – говорит о помощи?! Неужели этот разговор… Икэй замер, как громом поражённый.
Он ведь за сутки ни разу не задумался о том, что запись имела какую-то ценность! Естественно, Рив не хочет, чтобы она попала к третьим лицам. Затем он и пригласил Корнуолла: сам человек не представляет никакой угрозы для него, но где-то лежит проклятый файл...
- А если я откажусь? – с вызовом бросил Корнуолл, подаваясь вперёд.
Наведенная бравада далеко не соответствовала его душевным метаниям. Ведь Икэй… Икэй не потрудился даже записать то, что слышал! У него не было никаких доказательств… ничего! В то время как Туэсти руководил самой влиятельной организацией на Планете и готов был к решительным действиям. Страшно. Было чертовски страшно.
На лице Рива отобразилось разочарование.
- Тогда доверительных отношений построить не удастся, - мужчина тоже подался вперед, оказавшись с Икэем лицом к лицу.
Корнуолл с трудом подавил желание отшатнуться. В черных глазах Туэсти плескалось столько холода, расчета и власти, что захватывало дух. Как он мог так долго скрывать всё это? Шин-Ра… вся верхушка их прогнила ещё до того, как упал Метеор, и так глупо было допускать само существование исключений!..
Икэй сделал глубокий выдох. Рив не знает, что записи не существует. Он просто злится.
- Что мне до вашего расположения? – презрительно сощурился Корнуолл, чувствуя кончиками пальцев обжигающую власть над оппонентом. – Человека определяет не слово, а дело!
- Ты будто бы не понимаешь, - Рив хищно улыбнулся. – Я предлагаю тебе шанс довериться друг другу. Моя жизнь будет зависеть от твоей исполнительности. А когда всё закончится – ты получишь ответы. И я тоже получу ответы. Это акт взаимопомощи, Икэй – не больше, но и не меньше.
Корнуолл всерьёз задумался над его словами. Взгляд его упал на шахматную доску, где белая тура красовалась прямо под носом у его короля.
- Подумай о своей королеве, - услышал он от Туэсти и взметнул взгляд вверх: тот продолжал смотреть на Икэя с ожиданием, даже с надеждой. – Много ты сможешь ей дать в нынешнем положении?
- Я… - Корнуолл чуть не задохнулся от потока эмоций, вдруг нахлынувших на него без предупреждения. Похоже, именно этого Рив и добивался.
- Конечно же, ты можешь подумать, прежде чем дать ответ.
Икэй нервно закусил губу, всматриваясь в ситуацию на шахматной доске. Как получилось, что он лишь теперь осознал истинное положение дел? Почему так легко было вести его в нужном направлении? Подавленный, он разглядывал фигуры, отмечая ненароком расположение каждой, и неизвестно, сколько времени провел за этим занятием. Туэсти продолжал терпеливо ждать, подстегиваемый, по всей видимости, азартом триумфа.
И тут Корнуолл увидел ход, который скрылся от главы ОВМ. Ход королевой. Наверное, именно это обстоятельство подтолкнуло его к третьему решению из двух. Наверное, именно поэтому Икэй решился. Осторожно, будто боялся сломать, он подхватил заветную фигуру и поставил в нужную клетку.
Рив, улицезрев ход противника, подрастерял свою уверенность: брови его взметнулись, глаза расширились, а рот чуть приоткрылся в порыве удивления. Икэй не дал ему возможности и слова сказать.
- Шах и мат, Рив, - Корнуолл поднялся; болезненное оживление горело на его лице. – Мне пора работать. Над вашим заманчивым предложением я, конечно же, подумаю.
Туэсти приподнялся следом и, вернув себе в считанные секунды доброе расположение духа, пожал руку оппоненту, после чего Корнуолл покинул кабинет, вежливо поблагодарив за игру.
Глава ОВМ остался один. Напряжение, царившее в кабинете, быстро рассеялось, словно и не состоялся разговор, определивший план их дальнейших действий.
- А ведь сработало, - рассеянно пробормотал Туэсти, разглядывая сыгранную партию, и улыбнулся. – Очень полезный трюк.
В крохотном наушнике, который и не видно было под чёрными прядями, раздался легкий смех.
- Всегда пожалуйста, - весело ответил голос на связи. – Думать за двоих намного легче.
Рив взял резную фигурку, ощущая под пальцами приятную гладкость и прохладу отшлифованного дерева. Что сказать – королева. Он повертел её в руках, словно тут таился какой-то секрет, и крепко сжал в ладони.
- Жаль лишь, что с нашей целью всё не так просто.
Икэй вышел из кабинета, полный мрачной решимости. Настало время действовать, быстро, неожиданно и – самостоятельно. Его гулкие шаги раздавались по просторному коридору. Время было рабочее, на глаза то и дело попадались коллеги, знакомые и не очень. Но Корнуолл словно шел один. С гордо поднятой головой он преодолевал расстояние до лифта, на деле и не замечая прохожих, но вовсе не из высокомерия. Люди, шедшие за ним, шедшие навстречу – все они и не подозревали, что их общий руководитель выстроил ужасные тактики, благодаря которым двое его боевых товарищей – те, кого обычно называют друзьями – уже полегли где-то, прикрытые плотным саваном забвения. Стена, которой когда-то Корнуолл отгородился от людей, стала ещё выше.
«Я должен думать сам. Я должен сам определять своё будущее», - Икэй смотрел на своё отражение в зеркальной стене лифта, смотрел напряженно, словно пытался перехитрить собственного двойника в посеребренном искаженном мире. План в голове выстроился сам собой, оставалось лишь грамотно сыграть свою роль.
Звонок. Подумать только – Корнуолл даже не отключил телефон перед встречей с Ривом. Перед глазами уже светился номер абонента, пошатнувший стройность мыслей, которые Корнуолл так долго лелеял.
- Я решил, - голос был грубым, раздраженным, властным.
Икэй резким движением нажал на кнопку остановки лифта. Доля секунды, отдавшаяся легкостью во всём теле, спутала без того неровный узор предполагаемых действий. Он никогда не умел вести переговоры, и сказать, что сейчас Корнуолл жалел о наспех принятом решении – ничего не сказать.
- Локхарт трогать нельзя, - как можно тише и тверже отцедил ученый. – Она нужна живой и невредимой.
- Знаешь, дружок, - на том конце послышалось чирканье спички и шипение пламени, - твои сведения мне ничего толкового не принесли, а раз пользы от этой наводки ноль-повдоль, то чихал я на твои требования. И только попробуй мне завести песню про общее дело – эта женщина якшается с Шинрой, с такими разговор короткий.
Отражение Корнуолла скривилось, оскалив зубы.
- Тогда будь готов, - стараясь не терять твердости в голосе, заверил Икэй. – Ты впадешь в такую немилость, что внукам аукнется. Если они вообще будут.
На том конце провода послышался глубокий вдох, который делают обычно, когда затягиваются сигаретой. Потом такой же глубокий выдох.
- Девчачьи угрозы – конечно, в духе таких лицемеров, как ты.
- Это не угрозы, - Корнуолл не стал дожидаться ответа и закончил вызов.
Как ни в чем не бывало, Икэй связался с лифтёром, и через несколько напряженных минут кабина продолжила движение. Чёртов террорист. Этот идиот не видит дальше собственного носа – как такой чурбан вообще возглавил кучку ненавистников Шин-Ра?
Телефон снова зазвонил.
- Шут с тобой, - слышно было свистящий вдох. – Заберёшь свою Локхарт и покатишься к чёрту.
Икэй снова завершил звонок, но теперь сделал это с большим удовлетворением. Хотя бы с одной проблемой разобрался – да что разобрался! – будто бы гора с плеч свалилась. Он устало выдохнул, и лицо его сделалось жалким, обезображенным облегчением. При возможности Корнуолл даже не погнушался бы прижаться спиной к злосчастному зеркалу и обессиленно сползти на пол – но только не сейчас.
Подскочивший к открывшимся дверям ассистент был безумно рад видеть бывшего коллегу. Он долго и упорно расспрашивал о делах Икэя, а когда получал очередной пространный ответ – виновато белозубо улыбался, хватаясь за короткие чёрные кудри. Корнуолл вновь почувствовал, будто общается с коллегой через стену, запоминая лишь его оживленные жесты.
Вместе они дошли до лаборатории, где хранились остатки от грандиозного проекта, ещё недавно занимавшего весь отдел.
- Я не знаю, зачем… - неуверенно бормотал парень, но оба понимали, какое невероятное предвкушение сейчас клокочет в нём. Так просто забросить исследование с подобным потенциалом казалось просто кощунственным.
Они зашли в комнату с препаратами, игриво поблескивавшими под светом лабораторных ламп. Корнуолл летящим движением набрал код на панели, и дверца шкафчика услужливо подалась вперёд.
- Готовься, - Икэй взял препарат и закрыл дверцу, вылавливая взгляд ассистента в слабом стеклянном отражении. – Сегодня должны прийти данные.
Тот оживленно кивнул, обрадованный инициативе главы отдела.
Ансем всё же прислал сообщение. В нём был адрес, где таинственный координатор предлагал встретиться. Икэй знал этот район, а потому не замедлил с визитом. Как и другие вновь воздвигнутые каменные джунгли Эджа, здесь было мало растительности; бетон лежал ровными полосами, простирался вдаль и взмывал к небесам, идеальными линиями отгораживаясь от неба и сам от себя. Солнце спряталось за набежавшие тучи, слышно было приближающиеся раскаты грома.
Ему открыли без лишних слов. Икэй встретился с взглядом холодных серых глаз, немного уставшим, но готовым ко всему. Ансем был одет в просторный свитер, воротник которого плотно облегал крепкую шею, и свободные брюки. В первый миг он чуть поморщился, увидев гостя, но молча отошел в сторону, пропуская вошедшего; вернулась та добродушная улыбка, которую Корнуолл наблюдал при каждой встрече. Дверь с лёгким звуком закрылась, и Ансем вознамерился что-то сказать. В глазах ученого блеснул дьявольский огонёк, который его товарищ заметил слишком поздно.
В следующее мгновение Икэй резко схватил Ансема за плотную ткань и в два шага припёр к стене, продолжая при этом яростно трясти мужчину. Его самого трясло от необъяснимой злобы, которая, казалось бы, была давно погребена под холодным расчётом.
- Ансе-е-е-м, - прорычал Корнуолл, приблизившись к нему вплотную. - Сволочь!..
К счастью или несчастью, Икэю было довольно легко изобразить негодование, потому как в душе всё клокотало. Этот человек предал его, человек, которого он считал достойным доверия! Наверное, мрачно думал Корнуолл, не прошло и нескольких минут с момента прочтения его сообщения – Ансем тут же ринулся докладывать. Сжавшаяся в кулак рука молниеносно достигла его лица: все волнения, все страхи, которые Корнуоллу пришлось пережить за эти месяцы, пытались найти выход в этом ударе. Икэй уже предвкушал его растерянное, злое лицо с припухшей щекой – может быть, даже с дорожками крови…
Но удара так и не последовало. Цепкие пальцы больно сомкнулись на запястье, являя феноменальную реакцию бывшего солдата. Хоть Ансем и выглядел растерянным, под добродушной маской крылась невысказанная угроза, которая несколько охладила пыл Корнуолла. Лишь теперь до него начало доходить: этот человек мог пресечь его нападение ещё у порога, но почему-то дозволил случиться тому, что случилось.
- Что на тебя нашло? – тихо, мягко вопросил Ансем, оставаясь неподвижным; лишь пальцы смыкались всё цепче. – Отпусти.
Побелевшие губы Икэя задрожали, но кулак, стиснувший ткань, разжался. Словно в благодарность, Ансем выпустил занесённую для удара руку и вышел на кухню, молчаливо приглашая следовать за ним. Корнуолл, до того пребывавший в некоем подобии оцепенения, тряхнул головой, приходя в чувство. Не забывай, зачем ты здесь, Корнуолл.
- Что на меня нашло!.. – в считанные секунды Икэй обогнал его и вновь оказался лицом к лицу. – Я доверял тебе, черт возьми! А ты предал меня!
Наступила тишина, сопровождаемая душераздирающим рокотом грома за открытым окном. Ученый слышал электронный писк дешевых часов, которые заприметил ещё при попытке нагнать хозяина дома.
- Всё, что я сделал – предложил встретиться, Корнуолл! – отцеживая каждое слово, проговорил Ансем; взгляд его был тяжёл и надменен, а губы кривились в странной усмешке.
«Над чем ты насмехаешься?! Над чем?!» - кричало всё в госте, и он почувствовал себя незначительней, меньше – будто было куда… Такое впечатление пытался произвести Икэй, хотя, к его глубокому разочарованию, оно было недалеко от истины.
- Ты ведь сам сказал, что узнал что-то про Домини, - вкрадчиво, гипнотически мягко продолжил Ансем.
Полумрак кухни озарила ослепительная голубая вспышка, гротескно, зловеще вычерчивая силуэт координатора. В тот миг ученый осознал, что в своих страстях к уничижению эти двое – Ансем и Туэсти – до боли схожи. Внезапный яркий свет исказил зрение Икэя, и перед глазами заплыли разноцветные пятна.
- И теперь я ещё с ним поговорил! – почти прошептал Корнуолл, наблюдая, как меняется в лице его собеседник.
Весь яд, весь цинизм его наружности схлынул так неожиданно, что Икэй невольно подивился. На смену внешней беспечности пришёл плохо скрываемый гнев. Ансем был зол, очень зол. Даже его густая шевелюра с проседью, уже достававшая до затылка, казалось более неряшливой, растрепанной во внезапном порыве этого человека, стоявшего так близко, но оказавшегося так далеко от Корнуолла в своих убеждениях и ценностях.
Парень вдруг понял, что не слышит более звуков дождя и грома; даже раздражающее пищание электронных часов перестало для него существовать. Думалось лишь, что сама судьба остановила время, дабы помочь ему высказать то, к чему не поворачивались ни мысли, ни язык.
- Домини – это…
«Корнуолл, наберись смелости! Скажи это!» - кричало ему измученное подсознание. Даже Ансем подался вперёд, усугубляя гримасу гнева.
- Это… - Икэй шумно выдохнул, - Рив Туэсти.
Снова яркая вспышка разбередила двинувшееся к восстановлению зрение. Снова поплыли круги перед глазами. В измученный тишиной слух вновь ворвались раскаты грома, похожий на помехи шум дождя – и раздражающий писк часов.
Его собеседник пошевелился. Руки медленно поползли вверх, скрещиваясь поверх груди, и пальцы ухватились за спину, насколько было возможно. Он чуть склонил голову вбок, нежданно пустым взглядом всматриваясь в Икэя. Брови его нахмурились; Ансем словно пытался подсчитать что-то.
- Может быть, присядешь? – мужчина отвел взгляд, подбородком кивая на табурет у стола. Проследив за тем, как покорно Корнуолл рухнул на сиденье, он добавил: - Ты можешь мне не верить, Икэй… Но я не разговаривал сегодня с Туэсти.
Ученый, ощущавший некое подобие опьянения от внезапной разрядки, медленно поднял голову.
- Тогда… - язык почти заплетался; да что с ним такое?! – Тогда ты разговаривал с кем-то из его прихвостней… Точно! – Икэй хлопнул по столу, заставив немногочисленные принадлежности на нем сердито затрещать. – Ты говорил с Рапсодосом, и тот ему всё передал!
- С Генезисом?! – Ансем воскликнул так громко, что ученый испуганно вздрогнул.
- Не притворяйся, - устало проговорил Корнуолл; его ладонь скользнула к лицу, впиваясь длинными пальцами в кожу на манер огромного паука; голос теперь звучал приглушенно, словно бы стыдливо: - Я слышал вчера, как Туэсти разговаривал с этим…
Икэй не договорил. Он вцепился другой рукой в голову и сгорбился, словно бы сокрушенный произошедшим.
- Воды, - тихо донеслось до Ансема.
Тот, незримо для Корнуолла, тоже находился в ужасном оцепенении, и если бы Икэй поднял тогда голову, в его мыслях, возможно, появились бы свои вопросы, но план уже был выстроен, а всё необходимое – заготовлено. Он просто не мог поднять головы в тот момент. Впрочем, Ансем довольно быстро очнулся и потянулся за стаканом. Плавным движением он поднёс тару к раковине и уже было открыл кран, как вдруг тонкие пальцы вцепились в его предплечье. Мужчина повернул голову – глаза Корнуолла, незаметно приблизившегося к нему, горели болезненным блеском; рот открывался и закрывался, прежде чем парень выдал:
- Я сам, - голос стал лающим, жестким. – Сам!
- О чем ты…
- И будешь тоже пить, - Икэй презрительно сощурился. – Отравить вздумал?!
Странно, но Ансем в тот момент без ропота отступил, позволив Корнуоллу наполнить оба стакана. Ученый же, обрадованный удаче, выполнил отработанную цепь движений: дернуть рукой, вытряхивая из рукава мизерную емкость с прозрачной жидкостью, задержаться над стаканом, сдавить. Дальше – дрожащими руками довершить начатое, чтобы короткой последовательности манипуляций никто не заметил.
Хозяин дома с отсутствующим выражением принял один из стаканов и присел, рассеянно глядя на успокаивающуюся поверхность воды. Шевеление из-за спины привело его в чувства, и Ансем по инерции сделал глоток.
- Я не предавал тебя, Икэй, - неестественно тихо пробормотал мужчина. – Я даже не знал, что Генезис…
Икэй свысока смотрел на Ансема, прогнувшегося под собственными мыслями. Услышать от него такое парень никак не ожидал.
- Почему я должен верить тебе? – дрожь в голосе появилась сама собой, и Корнуолл проклинал себя: уж слишком хотелось верить этому человеку!
- Почему?! – вновь воскликнул Ансем, резко обернувшись. На этот раз нездоровый азарт плескался на его лице. – Как я дотащил её, как ты пришивал ей чёртову руку – ты спрашиваешь, почему?!
Икэй впервые видел его таким: раздраженным, растерянным, не старавшимся даже быть убедительным. Но странное обстоятельство: теплившееся в сердце желание сохранить дружбу – да, дружбу! – разгорелось бушующим пожаром, заполняя теплом грудную клетку. Он замотал головой, словно этим было можно прогнать наваждение.
- Что Туэсти задумал?
Улыбка, прорывавшаяся сквозь бурю эмоций на лице Ансема, робко тянула уголки губ вверх, трепыхаясь подобно пламени свечи на ветру. Он сложил руки на груди и глубоко выдохнул.
- Не думаю, что ты захочешь знать. Если весть о Домини так тебя подкосила – счастье в неведеньи.
Корнуолл зло сверкнул глазами и с силой ударил по столу стаканом.
- Тогда я спрошу у Рива напрямую – что он собрался делать с Ланой, что он собрался делать со мной, - голос приобрел долгожданную твердость, а последние слова Икэй чуть ли не прошипел от уверенности, - и при чем здесь ты.
Он сделал вид, что собрался уходить. Волна невысказанных проклятий застыла где-то у Ансема за спиной; Икэй почти ощущал холодную ненависть заготовленных слов. Но дождь продолжал шуметь, а часы – тикать, и координатор так и не вымолвил ни слова.
Часы? Тикать?
Корнуолл остановил движение мыслей и озадаченно посмотрел на холодильник, в дверцу которого был встроен механизм, облаченный в дешевый черный пластик. Довольно странная конструкция, но Корнуолл озадачился не этим.
- Хорошие часы у тебя, - почти без задней мысли отметил он, заслужив непонимающий взгляд. – Ну, был же перепад, когда молния ударила, они сбиваются обычно…
Икэй принялся разглядывать причудливый прибор, справедливо решив, что Ансему нужно время для подобного решения: если он, уроженец Дипграунда, вообще работал под началом Туэсти, то причины были веские, и просто так предавать Рива смысла не было.
- Я расскажу тебе, - выдавил из себя мужчина. – Расскажу всё, что знаю.
Точка сбора (FFVIII, Drawing Point)
- Сейчас будет немного странно. Гм!
Поднявшись на ноги, Айрис многозначительно прочистила горло. Завоевав – и без того безраздельное – внимание единственного зрителя, она одушевленно схлопнула ладоши, склоняясь чуть вперед.
- Так странно это делать, - хихикнула девушка, избегая озадаченного взгляда Клауда. – Но вроде бы должно получиться!
Под её ногами вдруг образовался тёмный круг, который, меняя правильность формы и четкость очертаний, довольно быстро расплылся в большое подобие лужи. Охватывая всё большую площадь, черные границы неумолимо подползали к Страйфу, заставив его молниеносно вскочить на ноги. Когда странное пятно подошло к ногам, Клауд разглядел на поверхности высоту, ширину и глубину большую, чем в нынешнем, до боли реальном окружении. Это было странное чувство, словно разум не в состоянии объять то, что предлагала разверзшаяся бездна.
Он тоскливо взглянул на светлую, безмятежную церковь, до дрожи ощутил приветливое, знакомое тепло иллюзорных стен и обратился к Айрис, чей взгляд азартно горел яркими изумрудами:
- Пора падать?
Девушка лукаво-виновато закивала – для убедительности? – и Клауд перестал чувствовать землю под ногами. Церковь в считанные мгновения отдалилась от него, сжимаясь до мельчайшей точки – Страйфу казалось лишь, что наблюдает он из подземелья, куда ненароком свалился, а дверь, ведущая наружу, неумолимо закрывается.
Падение во тьму продолжалось недолго – ровно до тех пор, пока Клауду не надоело, и хотя он по-прежнему не мог найти опоры под ногами, с уверенностью сам себе твердил, что остановился.
- Понравилось? – из темноты вынырнула Айрис и, с извечной улыбкой положив руку ему на плечо, от души направила Страйфа вниз, возобновляя падение. – Можешь падать, сколько хочешь!
«Многообещающая перспектива», - мрачно подумал он, где-то на десятой секунде сообразив, что случилось.
- А можешь и не падать! – донесся до его ушей девчачий голосок.
Ведь точно: Гейнсборо могла слышать любую мысль. Клауд снова притормозил, пытаясь в непроглядной тьме разыскать шалунью Цетра. Девушка звонко рассмеялась, да только тщетно он высматривал её силуэт. Впрочем, когда легшая на плечо рука снова толкнула его вниз, Страйф почувствовал что-то неладное.
- Очень хорошая шутка, - линия рта беспрецедентно приблизилась к идеальной прямой, а брови иронически нахмурились. – Зак научил?
Легкий шепот, прямо у уха:
- Надоел уже! – как-то притворно-жалостливо подметила Айрис, вновь появившаяся из ниоткуда.
Какое-то время оба молчали, и перед глазами Клауда начали проступать зеленоватые всполохи, пока ещё сливавшиеся с царившей всюду темнотой. Едва заметные, плавные, манящие – в который раз Страйф почувствовал неодолимое желание поддаться, подчиниться, раствориться. Что-то ему подсказывало: не будь рядом Айрис, так бы и случилось.
Девушка, кстати, растеряла за секунды тишины свое легкомыслие; лицо её стало сосредоточенным, серьезным, а улыбка сжалась в сдержанный изгиб губ.
- Перед тобой, как ты догадался уже, Лайфстрим.
Клауд, словно ждавший команды, ещё раз огляделся.
- Он всегда такой… разный.
- Тут больше подойдет – разносторонний... – девушка закрыла глаза и глубоко вдохнула. – Лайфстрим, действительно, по-разному предстает перед людьми, но суть его не меняется. Река, что течет в недрах земли, души, что вернулись к Планете, даже твои воспоминания в Мидиле и сражение с Сефиротом – всё это Лайфстрим. Сейчас я покажу тебе еще кое-что.
- Я… - Клауд повернул голову, чтобы что-то сказать: никого.
Несколько секунд темноты и тишины – и вот перед ним предстала удивительная, завораживающая картина: возникшие из ниоткуда многочисленные волны сплетались в некое подобие цветка, лепестки которого непрестанно сворачивались, образуя яркий шар света в сердцевине. Шар разрастался, поглощая всё больше волн, пока из маленькой точки не превратился в сферу с человеческий рост и не начал стремительно угасать. Клауд, пораженный увиденным, в отголосках меркнувшего сияния разглядел стройный женский силуэт, от которого исходила волна ослепляющего величия. Лицо закрывал изящный золотой шлем, сквозь тонкие частые прорези которого смотрел проницательный цепкий взгляд – что, впрочем, Страйф скорее чувствовал, чем видел; изящная броня оковывала тело, лишь ноги, опоясанные золотыми обручами, скрывали мягкие складки белоснежного платья. Источником свечения оказался огромный рубин красной Материи, принимавший форму шара, чистым золотом вплетенный в доспех под грудью. Эта последняя деталь послужила началом цепи сомнений, которые одно за другим ворвались в мысли.
- Ты…
Дева в доспехах плавно приблизилась к Клауду, чье лицо с каждым её шагом принимало все более противоречивые выражения. Когда их отделяла какая-то пара метров, незнакомка медленно приподняла изящный шлем: знакомые каштановые пряди вынырнули из-под золота, показался хитрый изгиб коралловых губ.
- Айрис?.. – девушка наблюдала на его лице искреннее замешательство.
Она помотала головой, расправляя волосы, и залихватски приобняла шлем одной рукой, будто образ воительницы был ей мил, люб и до неприличного знаком.
- Минерва должна доносить до души волю Лайфстрима, исполнять то, что решил Поток. Невероятно могущественный дух, способный являться во плоти и нести правосудие… - девушка отбросила шлем в сторону, и тот рассыпался на зеленоватые волны. – Воля Минервы есть воля Потока, одно суть продолжение другого, и если что-то поменяется – Планета столкнется с серьезными последствиями.
- Судя по всему, что-то уже поменялось, - глаза его, освещенные невероятной догадкой, смотрели понимающе-пронзительно.
Непрестанная улыбка вернулась на уста девушки.
- Кто-то пытается подавить её волю, - она сомкнула руки за спиной; действие это отметилось лязгающим звоном доспехов, заставив Айрис виновато зажмуриться. – И как это повлияет на волю всего Потока…
- Знаешь… - Клауд неловко почесал затылок, задней мыслью уже припоминая, что в Лайфстриме нет необходимости к такому действию, - мне будет гораздо легче, если ты скажешь это вслух.
Гейнсборо, прежде чем ответить, прикусила губу, словно не решалась высказаться. Он же пристально смотрел на девушку, терпеливо выжидая ответа. Айрис кивнула сама себе.
- Хорошо. На тебя напала Минерва.
Бледные огоньки неодобрительно вспыхнули, окрашивая кожу и одежду зелеными языками, и Клауду послышался легкий укорительный шепот тысяч голосов. Судя по тому, как вздрогнула Айрис, она почувствовала то же самое. Ропот утих сам собой, и Страйф сделал глубокий – хоть и бесполезный – вдох.
- Но почему она выглядела так, как выглядела?
- Её не просто пытаются подчинить, Клауд, - взгляд девушки вмиг погрустнел. – Её хотят заключить в чье-то тело.
Икэй в сердцах треснул по столу, затопив удар в затянувшемся раскате грома. Хотелось выть, кричать – что угодно, лишь бы избавить душу от камня, нависшего над последними крупицами надежды и здравого смысла. Ансем, следивший поверхностным взглядом за его попытками разметать обеденный стол, хранил многозначительное молчание.
- Я должен был догадаться… - рука дрожала.
- Ты должен был догадаться, - холодно вторил ему координатор. – Не понимаю, правда, как ты хотел это сделать.
Корнуолл все еще не мог поверить. Почему? Чем она провинилась? Каким зверем нужно быть, чтобы подвергать человека таким пыткам?
- Шелке…
- Шелке не знает. Если рассказать ей суть цикла, если рассказать о Минерве – её действия станут неподконтрольными, - Ансем говорил так мягко и непринужденно, будто рассуждал о каждодневных делах.
Исчезла прежняя неуверенность, что пошатнула его решимость и разбила подозрения Икэя: координатор возвратил себе ясность ума и твердость мысли. Он не стал сообщать, что Шелке уже три дня как пропала – лишняя паника сейчас ни к чему.
- Я… - Корнуолл до боли в шее опустил голову, сжимая затылок сложенными в замок руками, - мне стоило понять, что это всё… что Туэсти… цель имел…
Хозяин квартиры приподнялся, склоняясь к убитому горем Икэю.
- А чего ты ожидал? – ученый не поднимал головы. Ансем подошел к окну, всматриваясь в чернильный горизонт. – Всерьез думал, что Риву нужно было только рассорить своих друзей? Дальше-то что?
- Да что угодно! – отчаянно взревел Корнуолл, удивив товарища.
Тонкие хлысты злобы, черной в своей безысходности, безжалостно впивались в кожу, донося послание лучше всяких слов. Ансем знал это чувство, ощущал его отголоски во всём теле – но не испытывал.
«Нужно хладнокровие, помнишь? – твердил ему собственный голос где-то внутри. – Хладнокровие».
Он погрузился в собственные мысли, и на какое-то время напряженная обстановка вокруг перестала существовать. Белёсые всполохи мелькали где-то вдалеке, раскаты грома и шум проливного дождя доносились через невидимую преграду.
Новость, которая не давала ему покоя – Генезис. Очевидно, у Рапсодоса свои планы на возлюбленную, недосягаемую Богиню. Какую цель преследовал Туэсти, объединяя с ним усилия?
Ансем отстраненно заметил ломаную линию молнии, на долю секунды ослепительно соединившую небо и землю, с поразительной отчетливостью вдруг понимая: открытая конфронтация неизбежна, особенно теперь, когда Икэй знает о схеме вызволения Минервы из Лайфстрима. Но для построения успешных тактик нужны люди, нужно время – кроме того, нужно, чтобы Туэсти ничего кардинального не предпринял.
- Локхарт… - слабо пробормотал Икэй, заставив Ансема обернуться. – Она тоже нужна для этого плана?
Признаться, в свете произошедшего координатор и думать забыл об этой женщине.
- Нет, просто состояние нестабильное…
И тут его осенило. Как отомстить ненавистному Рапсодосу, как объединиться с Икэем… Мужчина рывком приблизился к ученому и обхватил за плечи, заставляя поднять голову. Взгляд его бесцельно блуждал, а на лице играла обреченная улыбка. С чем-то похожим на сожаление Ансем подумал, что дни этого сломленного человека уже сочтены.
- Знаешь, почему я рассказал тебе всё это? – он подождал, пока взгляд парня станет более осмысленным. – Знаешь ли, что расскажу тебе ещё больше?
- Это касается Тифы?
Ансем с несвойственным ему азартом покачал головой.
- Нет, Икэй. Это касается Туэсти. Ты сказал, что он связался с этим мерзавцем. Если это так – я сокрушу его, - рука больно сжалась в кулак. – Я сокрушу его вместе с Рапсодосом!
Корнуолл только смотрел на него, открыв рот от изумления, да хлопал глазами.
- Знаешь, почему я вообще сотрудничал с Ривом? Он помогал Планете избавиться от выродков, которых наплодила Шин-Ра. От проклятого Дипграунда – понимаешь?
- Ансем!.. – Икэй высвободился и подскочил на ноги. – Что ты несешь? Ты же сам…
В выражении координатора скользнуло высокомерие.
- Действительно, я хорошо знаю Подземных, - он оживленно, зловеще прищурился. – И хорошо знаю Нулевой сектор – неудивительно, что ты так подумал. Но нас не смели называть обычными Солдатами, - Ансем выдержал нужную паузу, – мы были Рестрикторами.
«Рестрикторы?..» - удивление встало комом в горле. Икэй знал немногое, но и того хватило. Потерянное войско, четырнадцатое подразделение Солдат – люди, нагонявшие ужас на бесчеловечных обитателей Дипграунда.
Ансем продолжал:
- Когда Рапсодоса привезли в Дипграунд, когда начались эксперименты, взрастившие Цвет, безумство этого отродья Дженовы перекинулось на остальных, - координатор хищно оскалился. – Вайсс, этот подонок, организовал восстание – нет человека, которого я ненавидел бы больше. Генезис стал чумным зерном – и Рив собирается вновь развеять недуг по ветру, несмотря на всё, что я ему говорил. Поэтому, Икэй, - его рука легла на плечо Корнуоллу, - я рассказал тебе то, что рассказал. Твоё право – как ты захочешь сведениями распорядиться.
В комнате посветлело: солнце выглянуло из-за туч, делая грозовое небо контрастно черным. В окнах соседних домов стёкла зажглись множеством желтоватых отражений, а дождь хоть и продолжался, но слабо, тем самым предвещая окончание ненастья.
Икэй обессиленно присел обратно.
- Я хочу, чтоб ты знал, - голос стал серьёзным и решительным. – Моё решение осталось бы моим – даже если бы ты объявил меня предателем и оставил Риву на расправу. Если для её спасения нужно уничтожить Туэсти – да хоть всю ОВМ – я это сделаю.
Ансем смерил собеседника пронзительным взглядом, будто что-то пытался вычислить. Потом медленно кивнул, не говоря ни слова.
- Рив сказал, ему нужна моя помощь, - координатор обратил всё свое внимание на молодого человека. – О деталях не распространялся, но факт фактом остается.
- Интересно, - мужчина снова чудно сложил руки, пальцами разминая шею. - Даже слишком. А как продвигаются поиски Локхарт?
Корнуолл, словно вспомнив о чем-то, испуганно отвел взгляд, что весьма не понравилось мужчине. Потом, видимо, решившись, ученый начал свой сбивчивый взволнованный рассказ. Ансем слушал очень внимательно, подмечая необходимые детали. Когда Икэй закончил, в голове уже сформировались наброски плана, способного свергнуть Туэсти и Рапсодоса – положить конец их начинаниям и, скорее всего, жизням.
Координатор привычно склонил голову набок.
- Давай мобильный, - он властно протянул руку вперёд. – Буду разговаривать с этим боссом.
Икэй повиновался, неуклюже вытаскивая телефон и набирая нужный номер. Ансем коротко кивнул, прежде чем принять сотовый и приложить к уху. Гудки были долгими, неприлично долгими – мужчина чувствовал, буквально вдыхал жар нетерпения, который трудно было скрыть.
Трубку на том конце взял мужчина с грубым басовитым голосом. Корнуолл даже со своего места слышал, какими нелицеприятными выражениями выразились на том конце провода. Ансем терпеливо подождал спада волны недовольства.
- Дела, очевидно, идут не самым лучшим образом? – удивительно, сколько приторной доброжелательности появилось в его голосе.
- Ты ещё кто такой? Где Корнуолл? – пролаял динамик.
- Я его коллега, - Ансем даже улыбнулся невидимому собеседнику. – Как проходит операция по освобождению Планеты от тиранов?
Судя по молчанию, мужчина не сразу понял, что незнакомец имел в виду. Но ответ все-таки последовал:
- Когда всё будет сделано, я сам сообщу. Может быть.
Товарищ Икэя изумленно выгнул бровь.
- Есть предложение получше: и Шинру выманит, и Организации службу сослужит. Слушаем? – тишина пригласила Ансема продолжать: - Много не потребуется – просто при любом веселье вашей группы распускайте слух о причастности Рапсодоса. Генезиса Рапсодоса. И если не понимаете, что считать весельем – примерно то же, что вы пережили до момента, когда взяли трубку.
- Откуда ты…?
- Согласны или нет? Корнуолл уже довел до моего сведения, чьими солдатами вы являетесь и от какого Рива Туэсти пойдете под трибунал за терроризм. Вам тоже выгодно перекладывать ответственность – наследие Шин-Ра уничтожается и без этого.
В промежутке торжественной тишины Ансем заметил благоговейный взгляд Икэя, говоривший больше, чем тысячи слов.
- Будь ты проклят, - прошипел мужчина. – Рапсодос, значит.
- Начинать можно прямо сейчас, - тут Ансем почти искренне улыбнулся. – По каналам ОВМ тоже неплохо пустить эти сведения. И не забывайте о госпоже Локхарт, конечно же.
- Понял, - рявкнул мужчина и повесил трубку.
К Ансему вернулось привычное добродушие. Лучи предзакатного солнца ощутимо грели спину через тёмную ткань свитера. Икэю он, наверное, сейчас казался величественным силуэтом, окруженным ореолом яркого сияния – судя по восхищенному выражению лица ученого, координатор был недалек от истины.
«Более чем недалек», - самодовольно подумал мужчина.
- Теперь их черёд делать ход, Икэй, - он протянул мобильный хозяину. – И я более чем уверен в направлении движения наших оппонентов.
Исправлено: ANNxiousity, 19 января 2014, 00:52
Добавлено (через 1 час. 34 мин. и 40 сек.):
Сколько нужно Турков, чтобы вкрутить лампочку? (знаменитые_фореверовские_анекдоты)
Последнее, что девушка увидела – ужасные глаза-угольки гостя. Потом была темнота, черной дырой затянувшая все мысли и чувства. Тело будто бы превратилось в тонкую, до предела натянутую струну, что дрожит от малейшего движения. Какой-то маленький, тонкий голосок в голове подметил: если это смерть, то… хотя бы не больно.
Нервное напряжение, о котором Елена и не подозревала, продолжало своё давящее действие на всё её нутро, словно в предвестии кинжала, готового разрубить услужливо подтянутую нить. Сколько времени она провела в этом состоянии – слишком сложный вопрос.
«Ведь время… остановилось», - гениальная в своей простоте мысль отозвалась на кончиках пальцев, которые щекотнуло что-то мягкое, бархатистое.
Елена в ужасе дернулась вперед… и не смогла. Упершись головой в податливую стену, она вдруг поняла, что не стоит вовсе, а лежит, и попытка привстать не увенчалась успехом. Дыхание стало мелким и прерывистым от страшных подозрений.
«Но я же еще жива, жива!»
Ботинки во что-то упирались – значит, там прохода нет. Стискивавший бархат стен едва позволял двигаться, и Елене стоило больших усилий выползти чуть вперед. Болезненно извиваясь, она продолжала движение, помогая себе впивавшимися в пыльное покрытие пальцами, пока голова вновь не уперлась в знакомую мягкость покрытия.
И тут девушка поняла, что ей вовсе не было страшно. До этого момента. Настоящий ужас обступил её бархатной обивкой, не позволявшей даже нормально сдвинуться. Последняя робкая попытка сохранить спокойствие: занемевшие руки постарались поднять крышку – сначала робко, потом изо всех сил. Без толку.
- Выпустите меня, - сипло всхлипнула Елена. – Выпустите…
Ладони сами собой сжались в кулаки, а голосовые связки поддались паническому приступу.
- Кто-нибудь! – в истерике завопила она, что есть мочи колотя по безропотной темнице; удары тонули, не издавая ни звука. – Кто-нибудь! Пожалуйста! Откройте!
По лицу поползли влажные дорожки слёз – казалось, их было много, слишком много – как и всего в этой тесной коробке. В изнеможении задыхаясь от заполнившей горло солоноватой жидкости, девушка наконец смолкла, и плечи её затряслись от бессильных рыданий.
Становилось душно.
Цон и Руд синхронно рванулись в коридор. В кромешной темноте, внезапно заполнившей всё вокруг, предметы окружения, казалось, нарочно сбились в кучу, чтобы замедлить ход. Сквозь собственный топот и грохот были удивительно слышны тяжелые шаги и угрожающее рычание пилы. Крик, однако, стих достаточно быстро, посеяв холодный страх в сердцах обоих.
Когда они всё же вырвались из комнаты, вновь зажегся свет, оставив после себя звенящую тишину… и пугающую пустоту.
- Елена! – Цон первым же делом поспешил туда, где должна была стоять девушка. – Елена!
Подоспевший следом Руд быстро осмотрел окружение. Если бы Елена не пропала – он готов был признать, что ничего не случилось… Но Елена пропала, а окно в конце коридора смотрело на Турков незастекленной чернотой.
- Проклятье…
Следующие поиски – что в доме, что за его пределами – успехов не принесли, и, подавленные неудачей, они направились к манящим огонькам других зданий, не переставая время от времени кликать Елену. Природа продолжала хранить незримое молчание – лишь ветряки вдоль дороги зловеще поскрипывали обветшалыми деревянными лопастями и тихо журчала вода где-то поблизости.
- Смотри! – нехарактерно громко воскликнул Руд.
Цон поднял голову. Исчезли облака – осталась лишь огромная луна, желтым диском укрывавшая полнеба. Казалось, она была так близко, что столкновения не избежать, и вновь холодком по спине обоих пробежала схожая, жуткая мысль.
- Совсем как Метеор, - задумчиво, зачарованно пробормотал Цон.
Миг колдовской встречи с жутким небесным светилом завершился, и прерванные поиски продолжились. Но теперь, когда над головами нависал громадный глаз луны – луны ли? – становилось ещё более тревожно. Уже при подходе к площади Руд вновь обратился к напарнику:
- Это не Банора.
Цон напряженно посмотрел на него, позавидовав неизменным темным очкам. С другой стороны, устало подумал мужчина, трудно что-то разглядеть в такой-то тьме.
- Не Банора, - согласился он легко и будто бы непринужденно.
- И мы не в горах у Мидгара.
- Точно.
Руд как-то обреченно кивнул и продолжил путь. Журчание становилось всё различимее, и вскоре их глазам предстал источник.
Площадь представляла собой большой каменистый круг; сквозь кладку кое-где пробивалась трава, а большую часть вовсе замело песком. Местность эта освещалась полукружием желтых окон, бросавших столпы света к центру, где возвысился причудливый фонтан, совершенно не похожий на тот, что стоял в Баноре. Посреди каменного бассейна с водой стояла фигура, отдаленно напоминавшая человека в просторной робе. Из-за своего одеяния силуэт мог показаться мешком или бессмысленным нагромождением камней, но верхняя часть имела характерные отметины, походя на голову, покрытую капюшоном. Глаза и рот представляли собой отверстия, из черных глубин которых ключом била вода.
- Обойдем все дома, - Цон демонстративно отвернулся от жуткой скульптуры.
Руд тоже решил не обсуждать увиденное.
Всего на площади стояло пять домов. Было решено разделиться, чтобы ускорить поиски, и негласно повисло стремление быть предельно осторожными. Чем бы ни было то, что похитило Елену – это нечто могло вернуться в любой момент… в любое место, быть может.
Поиски в одиночку, впрочем, плодов не принесли. И Руд, и Цон осмотрели по два дома, но и этого хватило, чтобы заметить одну странную деталь. Всё было совершенно одинаковым: убранство комнат, расстановка мебели, даже безликие рамки от фотографий и немногочисленные пустяки на полках. Цон попробовал выключить свет в одном из домов – безрезультатно. Похоже, освещение здесь загоралось и гасло лишь тогда, когда это было нужно – и Турк с содроганием вспомнил, как исчезла Елена.
Обстановка становилась всё более напряженной: временами то на одного, то на другого накатывал неодолимый страх, нелюдимое ожидание, что свет снова погаснет, но тот всё горел, ровной желтизной озаряя самые обыкновенные, одинаковые комнаты. Временами им даже хотелось, чтобы стало темно – чем дальше был эпизод в доме Генезиса, тем неизбежнее казалась новая встреча с неизвестным врагом.
Немало времени прошло, прежде чем двое вновь встретились на площади.
- Ничего? – осторожно поинтересовался Руд.
Цон покачал головой, и коллега, глубоко выдохнув от облегчения, повторил движение.
Они стояли у последнего дома, который решили обследовать вместе. Цон дернул уголком губ, пытаясь подбадривающе улыбнуться, и вместе Турки направились в строение, не предвещавшее беды. Но едва Руд переступил порог, как услышал полный сомнения голос Цона:
- Это дом Анджила.
Мужчина быстро сверкнул очками в сторону напарника, поворачивая голову и тем самым открывая обзор.
После всего случившегося Цон уверился, что дальнейшими странностями этого злосчастного места его не удивить, но представшая картина заставила Турка пересмотреть свое решение.
На полу спиной к вошедшим лежала женщина; руки её были простёрты вперед, словно она пыталась за что-то уцепиться. Видимых ранений, следов крови – ничего не было, и лишь нахмурившееся лицо говорило о боли, что она стерпела. Тонкие строгие черты носили оттенок поразительной знакомости, а короткие смольно-черные волосы, двумя широкими прядями обрамлявшие лицо, лишь усиливали беспокойное впечатление.
- Доктор Хьюли, - у Цона от неожиданности сел голос. – Джиллиан!
Первым делом, конечно же, Цон и Руд попытались ей помочь: склонившись над несчастной, они попробовали перевернуть женщину на спину, но лишь дотронулись до тела – поняли, что подобная твердость плоти не присуща человеку. Да, кожа была холодной, твердой и на ощупь напоминала фарфор. Более того: поднять тело им так и не удалось, словно архитектор замыслил её одним целым со злосчастным домом.
И это впечатление осталось бы таковым – в такой-то ситуации, при таких-то обстоятельствах – если бы Руд не заметил в плотно сжатой руке знакомые страницы. Их на удивление легко оказалось вытащить, что поселило ещё большее беспокойство.
Цон без слов принял находку, бегло просматривая исписанные знакомым почерком листки бумаги.
- Возможно, он снова придет, когда мы дочитаем, - Руд выглядел донельзя угрюмо.
- Сначала осмотрим дом, - губы сжались в тонкую линию. – Если ничего нет… - он достал из внутреннего кармана пиджака знакомый ежедневник, - будем читать с самого начала.
Осмотр действительно не привнес ничего нового – кроме найденной в спальне горы писем, схожих с теми, что лежали в бюро у Рапсодоса, таких же пустых внутри и так же подписанных на его имя – лишь с припиской «Дом Хьюли». В душе имея скрытую неприязнь к этим письмам – связанную, по-видимому, с исчезновением Елены, - Руд и Цон спустились обратно и в компании не то статуи, не то живого существа принялись, наконец, за изучение странного дневника.
Без сомнения, это моя комната. Всё, что я помнил о ней – таким и осталось. Но почему мне суждено было оказаться именно здесь? Может быть, всё вокруг – сон. Может быть, сном было всё до этого момента.
Иногда кажется, что я умер. Смерть довольно часто виделась мне заслуженным наказанием за прегрешения перед Потоком – перед Ней – но видение… Богиня отвергла меня, излечила меня, оставив доживать свой век.
Всё спуталось.
…
Куда бы я ни шел, всегда возвращаюсь в эту долину. Кажется, из этой Баноры нет выхода.
…
Я потерял счет времени. Мне не холодно, не голодно, меня не клонит в сон. Поначалу опасался, что умру от истощения, но не замечаю за собой никаких изменений. Единственное доступное мне занятие – вести этот дневник. Размышления начинают надоедать, а потому рано или поздно они найдут выход на этих страницах.
…
Зачем он это делает?! Зачем?
Письма продолжают приходить. Скоро не хватит места. Иногда хочется развести огонь и всё сжечь.
У входной двери начали появляться книги.
Стемнело.
…
Теперь я уверенно могу сказать, что пребывание моё здесь разделилось на две части. Всё время думая, что книги и письма – его рук дело, я и не подозревал, насколько лично всё, что происходит.
Я зашел в дом своего друга и увидел… Стало тошно. Раньше казалось, что он заставляет меня вспоминать, но эпизод в том доме доказал обратное.
Когда она поднялась, когда заговорила со мной – тогда я понял: безумие нельзя разделить. Это состояние целиком и полностью моё, и подобное изгнание – кто знает, закончится ли оно когда-нибудь? Я больше в этом не уверен.
Но иногда думаю, что я здесь не один. Как существо, что не терпит одиночества, и боюсь и жажду встречи с другими. Возможно, всё это я пишу в надежде, что кто-то найдет и прочитает записи. И если так, попробую начать сначала.
Не буду распространяться о причинах моего заточения – всё забудется, ведь даже время здесь идет по-иному, и вовсе неважно будет, кем я был.
Не знаю, как можно сюда попасть; единственное, что помню – что-то синеватое, ослепительное. Следующий миг – и я уже здесь.
Эту долину нельзя покинуть. Где бы вы ни находились – если попали сюда, не надейтесь вернуться, ибо это не Гайя. Нет на всей Планете такого места.
Вам не захочется ни есть, ни спать. Меня терзают некоторые сомнения по поводу возможности умереть – дело в том, что я придерживаюсь вполне однозначного мнения о собственной смерти.
Всё, что здесь творится – не чьи-то происки. Ваши тайны, страхи, сожаления, чаяния – всё здесь. Если вы уверены в собственности очередного порождения – будь то булыжник на дороге или выросшее из ниоткуда дерево – в ваших же силах остановить его, удержать. Но не искоренить.
Я почти научился жить в согласии с самим собой. Быть может, цель этого места в том и состоит.
Хоть было и душно, но ужасно холодно. Елена даже пожалела о том, что разревелась, как маленькая девочка: теперь даже и лицо утереть не получалось. Дышать еще можно, но девушка чувствовала, что скоро всё поменяется. Как только мысль эта пришла ей в голову, руки сами собой забарабанили по крышке, и теперь на помощь пришли ноги.
- Эй! Кто-нибудь! – голос зазвучал тверже, увереннее. – Выпустите, пожалуйста!
Сколько длилась новая волна боевого духа – девушка не знала. Но и этому заряду бодрости пришел конец. Елена пораженчески выдохнула, намереваясь вновь собраться с силами…
Ей послышалось?
Совсем рядом, как ей казалось, скрипнула дверь. Тяжелая массивная дверь, подсказывало чутье. Может быть, это её воображение? Надежда крепкой пружинкой распрямилась где-то внутри. Если здесь есть дверь – её не закопали в землю, верно? Значит, шанс еще есть!..
Охваченная безудержной эйфорией, Елена чуть не завопила от облегчения, чуть не застучала по стенкам своей темницы, чтобы привлечь внимание. К счастью, то короткое время, что она провела в компании своих коллег, заставило её сдержаться. И прислушаться.
Шаги. Настолько медленные, неторопливые, что иной раз девушка сомневалась – идет ли кто-нибудь вообще. Каждый шаг отдавался жутким характерным хлюпаньем, словно конечности шедшего растекались по полу.
Удивительно: какие-то мгновения назад она отдала бы что угодно, лишь бы выбраться отсюда, но теперь… теперь ей совсем не хотелось, чтобы этот вошедший хоть на каплю к ней приблизился.
Следующий шаг раздался так громко, словно кто-то не просто прошел рядом – наступил на крышку. Елена отчаянно прикусила губы, онемевшими пальцами пытаясь нащупать пистолет. Еще один шаг – ещё ближе. У девушки на глазах выступили слезы парализующего ужаса.
Когда кто-то начал с противным призвуком скрести по стенке, ей стоило всей силы воли не закричать. Пистолет она всё-таки нащупала: к счастью, странное существо не потрудилось отобрать оружие… что оно преследовало?
«Мама… папа… Эмма!» - Елена судорожно вдыхала и выдыхала, заставляя себя двигаться.
Скрежещущие звуки усилились. Когда казалось уже, что когти вот-вот пробьют стенки и обивку, когда девушка сняла пистолет с предохранителя, а её указательный палец отбивал панические сообщения на курке, раздался громкий хлопок и звук разбивания сгустков о внешние стенки. Её отбросило в сторону – кажется, гроб стоял на каком-то постаменте, - и, перевернувшись, девушка упала на землю, гремя своей деревянной клеткой.
Жмурясь от неудачного падения, Елена замерла, силясь не издать и звука. Снова пришло то ужасное ощущение – натягивание в струну в ожидании приговора. Время словно бы опять остановилось, лишь сердце громко стучало в ушах.
К ужасу Елены, крышка заскрипела, прежде чем жалобно отлететь в сторону.
Прочитав запутанные измышления дневника, Руд подхватил товарища за локоть, уводя из дома и закрывая дверь. Последний беглый взгляд на лежавшее на полу нечто – и Турк многозначительно посмотрел на коллегу. Тот молча поднес к глазам вырванные страницы.
- …Вот вторая часть, что на листках, - Цон сглотнул, пытаясь прогнать комок в горле. – «Больше не могу…»
Больше не могу находиться в том доме. Удушающий уют, бесконечные пополнения в коллекции – я просто закрыл за собой дверь и ушел, вырвав из дневника страницы, чтобы продолжить. Не поймите неправильно: всякий по-своему пытается укрыться от однообразия.
…
Это случилось внезапно. Мне будто бы померещилась молния – в таком-то месте! И головоломка почти сложилась. Скорее всего, я уже не человек – и даже не монстр во плоти. Я – упрощенная форма существования, без голода, без сна… без цели. А вокруг меня – бескрайние просторы очередной ошибки Шин-Ра. Будь ты проклят, Артур! Таким, как ты, место в аду – даже если такового не существует.
Я давно хотел изложить свои размышления. Это пространство всегда меня беспокоило: недавно (до того, как попал сюда) я узнал о том, что его населяет, и в голову сама собой пришла догадка. Сеть не так проста, как мы привыкли считать. А люди – нет, создания, – умеющие слышать и слушать её голоса…
Печальная ирония: похоже, Шинра так и не понял, насколько приблизился к своей безумной мечте.
…
Я не уверен.
Та молния мне не померещилась.
Странное существо, похожее на маньяка из дешевых страшилок, которые мы с Анджилом смотрели в детстве. Оно, как и та женщина, не питает ко мне симпатии, но… в отличие от всего остального, я не узнаю этот образ. И от него могу только бежать. Я уже пытался сразиться, или загнать в ловушку, или запереть – ничего. Оно появляется снова и снова, там, где его никто не ждет.
Я начинаю подозревать, что желание моё исполнилось в извращенной, ужасающей манере.
…
Вспомнил. Об этом парне с пилой говорили многие Солдаты в Мидгаре. Он не просто персонаж какой-то ленты – это герой целого вороха городских легенд. Истории эти старше Артура Шинры, но всё ещё продолжают… продолжали ходить по свету. Жертв якобы находили прямо у дома – в заботливо выкопанной могиле. Не знаю, правда ли всё это, но хрупкий внутренний покой мне не вернуть, пока где-то ходит это существо.
Всё ещё думаю, что он – не моё порождение. Чьё же?
Цон, едва дочитал, яростно сжал листы в кулак, сминая без того помятую бумагу, смазывая чернила, которые, казалось, так и не засохли.
- Могилы, Руд, - Турка мелко трясло. – У дома.
- Может быть, тебе не стоит…
- Или я один, или мы оба, - мужчина твердо и решительно посмотрел в сторону особняка, который, оказывается, располагался на возвышенности.
Обратная дорога показалась быстрее. Возможно, потому, что теперь ни один не оглядывался и не звал Елену. Впрочем, им стоило бы оглянуться, ведь Руд, в отличие от Цона, услышал совсем тихое, отдаленное рычание цепной пилы.
То самое дерево, что так заинтересовало его в свое время, вновь привлекло внимание – теперь обоих. Им стоило бы найти лопаты – но Банора услужливо отказала Туркам в простейшем орудии труда. Тем не менее, копать долго не пришлось: тонкий слой земли сам собой провалился из-под ладоней в безрадостную тьму.
Мужчины переглянулись.
В просвете проглядывалась каменистая поверхность, а сам подземный ход тускло освещался болезненно пурпурным цветом.
- Нужна веревка…
Цон не успел договорить: теперь и до него донесся рев бензопилы. Не было сомнения в личности той фигуры, что медленно и тяжело шагала по их следам. Лицо чудовища, скрытое маской, непрестанно поворачивалось по часовой стрелке, словно бы напоминая, что времени оставалось всё меньше.
Руд первым протиснулся в образовавшееся отверстие; его примеру последовал Цон, но почему-то не смог спрыгнуть вниз, как и его напарник. Плечи из-за неудачного угла застряли в земляных тисках, заботливо поджидавших хозяина страшной ловушки. Турк тщетно пытался выбраться; он пытался раскопать узкую яму, сжаться еще сильнее – без толку.
Драгоценное время уходило; с ним сокращалось и расстояние между «могилой» и неизвестным.
- Чего тебе нужно? – вскрикнул мужчина, от отчаяния пытаясь выиграть время. – Кто ты?
Таинственное существо, к его удивлению, приостановилось, словно раздумывало с ответом. В эти мгновения кто-то снизу цепко подхватил его за ноги и дернул вниз. На секунду Цон забыл, как дышать: силуэт монстра пронесся перед глазами и исчез под слоем земли.
Приземление оказалось болезненным, но Руду было не до сантиментов, а потому он помог коллеге подняться, и они вместе побежали по туннелеобразному подземелью.
Сиреневатое свечение странным образом исходило из самих стен. В нос забивалась зловонная сырость и затхлая пыль, так что поначалу хотелось прикрыть нос, лишь бы не вдыхать. У стен в хаотичном, лишенном логики порядке были раскиданы разнообразные кости: от человеческих до птичьих. Стараясь не обращать на это внимания, Турки продвигались всё дальше. Иногда до их ушей доносился тоскливый звон цепей на кандалах, прибитых к стенам. Цон всё никак не мог вспомнить, где видел это место – и видел ли…
Чудовище, ревя бензопилой, бесшумно спрыгнуло вглубь подземелья.
Впереди показались две массивных двери, обитых железом и обремененных тяжелыми черными ручками-кольцами. Та, что была правее, оказалась заколоченной всевозможными досками, вокруг которых железной змеёй струилась цепь с замком. Дверь слева, наоборот, была чуть приоткрыта, приглашая путников своим призрачным синеватым сиянием.
Иллюзию выбора разрушали тяжелые шаги преследователя. Лишь вбежав и плотно закрыв за собой дверь, Турки нашли время оглядеться.
Комната, в которую они попали, оказалась склепом. На постаментах стояли закрытые гробы, а у стен находились их пустые заменители. На полу была вода… оба надеялись, что это была вода, потому что здесь было кое-что еще.
У одного из постаментов валялось нечто, напоминавшее две тощие кожистые ноги. Их строение и пепельно-серый цвет немо убеждали Турков, что человеку такие принадлежать не могут. Само каменное возвышение, за исключением размазанных багровых сгустков, пустовало: гроб скособочившись лежал на сыром полу; на поверхности зияли глубокие царапины от чьих-то когтей.
Пила с характерным звуком вгрызлась в дерево: преследователь был совсем рядом. Первым же делом Руд и Цон подбежали к упавшему гробу и буквально снесли злосчастную крышку.
Какое-то время Елена смотрела на них невидящим взглядом, вцепившись мертвой хваткой в пистолет.
- Елена… - на лицах обоих Турков расплылась теплая, полная облегчения улыбка.
И тогда девушка в третий раз заплакала, скривив лицо, как маленький ребенок. Мужчины помогли ей подняться, с беспокойством подмечая, какая она холодная.
- Ребята… - всхлипывая, Елена прижалась к Цону, услужливо подставившему плечо.
Но через несколько секунд о себе напомнил рев пилы, применявшейся по своему прямому назначению. Судя по звукам, преследователю оставалось совсем немного.
Руд решительно наставил пистолет на вход, бросая через плечо:
- Где-то здесь может быть Генезис!
Цон отстранился от Елены и рывком приблизился к гробу, что стоял в центре. Он кивнул напарнице, и та, наспех утирая слезы, подбежала помогать. Крышка казалась тяжелее, чем у Елены, но, к счастью, со скрипом поддавалась их манипуляциям.
Последний рывок – и сверхъестественная сила вздымает крышку гроба недосягаемо вверх и плавно опускает, прислоняя к одной из стен.
Содержимое поразило обоих настолько, что поначалу они даже и слова не решились вымолвить.
- Ну что там? – Руд продолжал смотреть на дверь: желтоватая пыль опилок уже образовывала маленькое облачко вокруг зубастого лезвия.
Елена с ожиданием посмотрела на начальника. Тот вышел из оцепенения и, едва подбирая слова, ответил:
- Тут… не Рапсодос лежит.
Руд быстро повернулся к товарищам – и тоже ненадолго замер.
- А он… живой? – почти шепотом осведомилась Елена.
- Странный вопрос… к человеку в гробу, - уверил её четвертый голос, тихий и бархатистый.
Кроваво-красные глаза многозначительно распахнулись, заставив троих Турков вздрогнуть. Мгновение – и человек, лежавший смирно, с кувырком взлетает в воздух, отточенным движением приземляясь на стенку у изголовья, чуть звеня золотыми пластинами на обуви.
Он строго окинул взглядом присутствовавших, и всё его внимание устремилось к двери, которую старательно выпиливал странный обитатель этого мира. Потянувшись в полы своей красной накидки и вытягивая оттуда неизменное трехствольное оружие, обратился к Елене:
- Он запер тебя в гробу?
Девушка только и смогла, что открыть рот от удивления, поэтому за неё ответил Цон:
- Да, скорее всего это был он. Что здесь происходит?
Их четвертый новоиспеченный товарищ лишь виновато посмотрел на девушку:
- Я… искренне прошу прощения за случившееся.
Как по мановению волшебной палочки, дверь распахнулась. Преследователь, споткнувшись, ввалился в склеп и медленно осмотрелся. Красноватая вспышка – и монстр валится на землю; на его крепкой шее уже сомкнуты длинные бледные пальцы. Ещё секунда – и рёв пилы стихает. В рассеивающейся дымке остался только один.
Он медленно поднялся. Лишь теперь Турки заметили, что его левая рука – еще бледнее, чем лицо – по локоть оголена, в отличие от правой, держащей оружие. Черный комбинезон на левом предплечье заканчивался рваными багровыми лохмотьями.
- Полагаю, у вас много вопросов, - Винсент убрал пистолет обратно в кобуру, звеня брелком на рукояти. – У меня всего два. Что здесь делаю я и что здесь делаете вы?
Две ноги остались от Инь-Яна, который представлял собой такое же порождение, как Джиллиан - только склонное к самоуничтожению. Предполагается, что Хеллмаскер встретил его и сразился, отпилив половинку. Дальше дело техники.
Пространства сгенерировали себя сами - из того, что попалось под руку. Когда Генезис нашел связь между Хеллмаскером и своим мировосприятием, два мирка соединились. |
Истина где-то рядом
22 сентября 0011 года по Новой эре
- Вставай.
Непроглядную черноту блаженного сна кто-то настойчиво пытался нарушить резкими толчками в больную руку. Тьма, в которую Руфус проваливался в последнее время, успела ему полюбиться. Впрочем, единственного ныне человека из его окружения это обстоятельство, пожалуй, волновало меньше судьбы распоследней букашки. И уж если его будили, действительно пришла пора вставать.
Шинре почему-то казалось, что госпоже Локхарт доставляют странное удовольствие подобные, с позволения сказать, жесты, и чем грубее она это делает, тем лучше. Хотя сам он считал злость лучше безразличия в её ситуации, такого рода проявления внутренних настроений радовали всё меньше и меньше.
Толчки прекратились, и Руфус в мыслях облегченно выдохнул. Зато на жалкое подобие кровати – и его ноги – упало что-то тряпичное. Тут Шинра глаза все-таки раскрыл, осоловело упершись взглядом в бесформенную кучу одежды. Тифа где-то из периферийной области зрения озвучила его мысли:
- Костюм, много внимания, - и спешно покинула комнатушку.
Не без труда оторвав туловище от постели, Руфус тяжело помотал головой и подивился: почему так сложно подняться? В груде тряпок проглядывалась безвкусной расцветки клетчатая рубашка, потертые брюки… Локхарт хочет, чтобы он это надел? Нет, нет, нет. Предложение отвергнуто единогласно.
Тут он услышал, как кто-то топчется под дверью, и начал было:
- Я не…
- Можешь искать старые вещи, - донесся до Руфуса приглушенный деревянной преградой голос, - через пять минут ухожу.
- Что за ерунда?! – порой Шинра жалел о привычке говорить ровно – необходимого драматизма не достичь, когда нужно.
- Три минуты.
Он определенно ей это припомнит. Непременно. Обязательно.
Пришлось поспешно натягивать принесенную одежду – которая, к удивлению, оказалась не такой уж смятой и совсем даже чистой. Проклятые штаны только были чуть велики, а рубашка – слишком узкой, но Тифа, кажется, предусмотрела и это: под грудой вещей лежала майка-безрукавка, застиранная до мутно-черного цвета.
Все эти манипуляции так его заняли, что Руфус всерьез забеспокоился: не ушла ли? Если Локхарт во второй раз нарвется на ОВМ и ей опять будет нездоровиться… впрочем, даже если она даст отпор – обе ситуации для Шинры крайне невыгодны. Поэтому, едва закончив с облачением, он выскочил в коридор, и только твердая рука, легшая ему на плечо, поумерила утренний пыл.
Не ушла.
Руфус метнул было раздраженный взгляд в её сторону, но лишь удивленно замер, заметив на лице девушки плохо скрываемое изумление. Шинра выжидательно склонил голову вперед, возвращая себе выражение невозмутимости. Рука её отдернулась сама собой, и Тифа быстрыми шагами отдалилась от него, раздраженно выдохнув.
Где-то в глубине души мужчина возликовал: ему безумно нравилось – в других обстоятельствах, правда – вызывать в людях неловкость и смущение – Локхарт не оказалась исключением, как он опасался какое-то время.
- Мисс Локхарт?.. – наследник сделал несколько шагов вперед, подмечая, как порозовели её щёки.
Тифа всё-таки повернулась; плечи сотрясала мелкая дрожь, а линия рта странно изгибалась, будто бы стараясь сохранить прямоту. Безуспешно. Несколько секунд – и Шинра понял, наконец, что происходит. Да она просто смеётся! Стараясь приглушить удушливое чувство неловкости, Руфус – с присущей ему грацией, конечно же – метнулся в комнату, к осколку зеркала, прислоненному к ветхой стене.
«…Что за вид», - Шинра саркастично скривил губы своему отражению.
В последние годы бывало и похуже – просто некому было сгибаться пополам от хохота, - так что Руфус даже не удивился. Человека, смотревшего на него с той стороны зеркала, узнать с первой попытки казалось непросто: пряди, некогда уложенные в зачес, рассыпались в разные стороны, образовав неровный пробор; мелкими крапинками проглядывавшая щетина покрывала подбородок, а под глазами угрюмо темнели мешки. Прибавить сюда нелепую одежду – результат налицо: будто и не существовал Руфус Шинра с плаката в Коста дель Соль.
«Действительно… существовал ли?»
- И сейчас мы направляемся… куда? – Шинра поднял воротник куртки, стараясь при том и виду не показать, что ему холодно.
Локхарт бросила вполоборота:
- Для человека, у которого на всё есть свои дьявольские схемы, вы удивительно не осведомлены.
Руфус решил пропустить подобное замечание мимо ушей, несколько заскучав от её нелепой попытки смутить наследника. Решил он проигнорировать и нарочитую вежливость, сосредоточившись на созерцании пейзажа… горно-городского пейзажа. Заброшенные кварталы Корела, которые они сейчас пересекали, вселяли не самые приятные мысли – и судя по тому, как оглядывалась шедшая впереди Локхарт, не у него одного возникали тревожные ассоциации. Где-то впереди мельтешили жители, занимаясь своими разномастными делами.
Осенняя промозглая погода стояла серым бельмом на небе. Люди казались злее, раздражительнее, но при том не переставали суетиться. Подобной суете, конечно, было далеко до бешеных ритмов Мидгара – и теперь Эджа, но всё же оживление его немного удивило: слишком свежа была память о жалком прошлом Северного Корела.
Впрочем, ни новый, ни старый город не вызывали в Шинре любви и обожания. Слишком много трагических событий было связано с этим местом – и слишком много тут произошло с самим Руфусом. От воспоминаний он неуютно поёжился.
Тифа словно почувствовала его непростые настроения и приостановилась. Дыхание её участилось, плечи напряглись.
Руфус прислушался: ничего. Осмотрелся – тоже ничего. Тишина покрывала квартал ровным тонким слоем, обездвижив хоть сколь-нибудь способные к шевелению предметы. Локхарт выглядела пугающе серьезно, не стараясь даже убрать короткую прядь, свесившуюся на лицо.
- Что…?
- Винсент, - еле слышно выдохнула Тифа; лицо её вдруг преобразилось – Шинра увидел и волнение, и неуверенность.
Он промолчал. Теперь Руфус хотя бы понимал, почему Локхарт так тревожит это место. Что всё-таки случилось с Валентайном?
Девушка убрала со лба назойливую прядь и двинулась дальше, и он двинулся следом.
Шинра вообще заметил, что за время совместного путешествия стена непонимания, воздвигнутая еще до знакомства с разношерстной компанией повстанцев, только росла. Разговоры их становились короче, и только неминуемая цель не давала разойтись. Он даже не знал, кому больше хотелось избавиться от компании другого – ей или ему самому. Было бы намного легче, будь Рено рядом – он и беседу мог завести, и не испытывал на себе той немой давящей ненависти, что – как он был уверен – исходила от Локхарт.
Усложняло задачу ещё и то, что всякий преследовал в этом союзе свои цели, и решающий момент для одного из них мог оказаться проигрышным. Шинре оставалось только надеяться, что проиграет не он.
Такие размышления терзали Руфуса всю дорогу, пока до него не донеслось хриплое, крикливое:
- Карл! Ты ли это!
Вообще Шинра надеялся, что они успешно затерялись в толпе, но у одного из строящихся домов к ним подскочил рабочий и обратился к удивленной Локхарт. Руфус моментально потянулся к пистолету, напрягшись всем телом. Тифа, впрочем, была беспечней. Черты её лица оживились беспокойством, но на том изменения и завершились.
- Ты прости, - продолжил мужчина, схватившись за волосы на затылке. – Я ведь даже имени твоего…
Локхарт подхватила незнакомца под руку и быстрыми шагами поспешила в подворотню, уволакивая мужчину за собой. Короткий взгляд в сторону Шинры дал понять, что присутствие его необходимо. Руфус воровато оглянулся – не слишком ли много внимания привлекли? – и последовал за ними.
Тифа, едва остановилась, выпустила всё ещё не понимавшего, что происходит, мужчину и накинулась с вопросами.
- Так вы все-таки живой! – Локхарт, к удивлению Руфуса, так разволновалась, что всплеснула руками, после чего обхватила мужчину за плечи: - Что там произошло? Я всё корила себя, что если вы Винсенту помочь хотели, то и вас тоже… Почему вы солдатам не сказали?
Мужчина внимательно слушал её вопросы, хотя поначалу и оторопел от внезапного поведения девушки. Тишина, наступившая после её эскапады, неприлично затянулась. Руфус, без того не понимавший происходящего, решил взять ситуацию в свои руки и поинтересовался – коротко, ёмко:
- Карл?.. – Тифа бросила на него раздраженный взгляд.
- Да, какое-то время так думали ребята, - неожиданно легко ответил незнакомец. – Девочка, я не знаю, во что ты впуталась – не уверен даже, хочу тебе рассказывать или не очень. Ты ведь не с ними?
- С кем это – с ними?
- С солдатами этими из Организации! – вскрикнул мужчина и тут же осекся, испуганно прикрывая рот огромной ладонью.
Руфус озадаченно переглянулся с Локхарт. Та от неуверенности прикусила нижнюю губу и машинально заправила за ухо назойливую прядь.
- На этот счет будьте спокойны, - мрачно проговорил Шинра. – ОВМ, кажется, заходит всё дальше и дальше.
Рабочий наконец обратил внимание на Руфуса. Короткий оценивающий взгляд – и мужчина недовольно, подозрительно нахмурился.
- Кого-то напоминаешь ты мне. Лицо больно знакомое…
Шинра не выдержал. В исступлении приложив ладонь к лицу, он что-то неразборчиво пробормотал, что зажгло веселую искорку в глазах Локхарт. Мужчина, впрочем, решил оставить этот вопрос без внимания и вновь обратился к Тифе:
- Девочка, каюсь, грешен: побоялся я туда идти сначала. Этот чудак ведь в меня стрелял – не по птицам же! Да вспомнил потом, что ты сказала…. Ты как ушла, я и впрямь решил справиться – живой ли, помощь ли нужна, но там офицер какой-то объявился. Спросил, что произошло, да отправил восвояси: мол, сам справится, помощь вызовет. Говорит, Винсент, значит, Валентайн, шишка важная, кто напал – того отыскать и наказать… но я ничего ему про тебя, ни слова, - рабочий утер лоб, делая передышку в своем сбивчивом рассказе. – Значит, потом уже, ночью-то – выстрелы слышали, а наутро приехали всякие – стали искать… Если ты и впрямь Локхарт, то ОВМ сейчас по твою голову.
Руфус вновь исподлобья взглянул на Тифу. Та молчала – слов, видимо, совсем не находилось. Наверное, непросто все это выслушивать… только с каких пор он заинтересовался её настроениями?
- Что за офицер? – Шинра попытался снять напряженную тишину. – Почему ты… - он осекся, решивши повременить с приказным тоном, - почему вы не сочли нужным рассказать кому-нибудь?
Мужчина вновь неприязненно сверкнул взглядом, заставив наследника иронически нахмуриться, но все же ответил:
- Да что ж я тебе, самоубивец какой? – от недовольства тот даже нос поморщил. – А то нарочно свалить всё на неё решили, так мне ж головы не сносить!
- Как бы вам сказать, - холодно процедил Руфус, - если этот офицер напал на Валентайна, ему ничто не мешало пустить вас… в расход. Тогда…
- Ему это было не нужно, - вдруг прервал его тихий голос.
Ответ и впрямь висел в воздухе. И то, что негласно припомнила Тифа, казалось вполне очевидным для обоих. Мужчину этого достаточно было лишь припугнуть – довлевшие воспоминания о произволе и грязных делах Шин-Ра не могли не врезаться в сознание. Локхарт встретилась с Руфусом взглядом, в котором читались горечь и негодование. «Замечательно, - выдохнул про себя Шинра. – Снова я удостоился роли антагониста».
…Правда, было ещё и то обстоятельство, что таинственный офицер мог не знать о знакомстве единственного свидетеля с предполагаемой преступницей. Не учел незадачливый рабочий и самой возможности для Тифы напасть на обоих служащих ОВМ… Ладно, Руфус тоже не хотел эту возможность учитывать, тем более при нынешнем состоянии Локхарт.
- Офицер как выглядел? Как его хотя бы зовут?
- Да темно было. В форму одетый, чернявый такой – больше и сказать-то не скажу. Не урод, не красавец… Имя дурацкое – не запомнил даже. Что-то то ли Им… или Ин... Вообще забыть хотел, как страшный сон. И ты тоже забудь, девочка, авось и отвяжутся…
Тифа поблагодарила его и попросила быть осторожнее. Кинув последний неодобрительный взгляд на Шинру – который, впрочем, отвечен был взаимностью со стороны Руфуса, - рабочий засеменил к шумной улице. Оставшись с девушкой наедине, Шинра-младший первым же делом решился справиться о таинственном Карле и личности этого рабочего вообще… но обстоятельства сложились иначе.
- Геостигма треклятая!
И Руфус, и Тифа повернулись к уходящему мужчине, изрядно напрягшись. Тот продолжил жаловаться сам себе:
- Сколько ж их тут ходит, зараженных?
- Геостигма?..
- Ну да, - рабочий повернулся к ним, вновь сгребая в охапку волосы. – Много их в последнее время стало. Всё ждем, когда лекарство привезут.
- Лекарство закончилось? – Руфус нежданно побледнел от этой новости.
- Да еще когда до нас очередь дойдет, - продолжал рабочий как ни в чем не бывало. – Весь континент болеет – зато Эдж всякий с Джуноном живут да бед не знают. Хорошо им быть-то, на одном материке… Всё, бывайте.
Желание что-то выяснять совсем выветрилось из головы Руфуса. Не в силах и слова сказать, он осторожно взглянул на Тифу. Локхарт ни единым мускулом не выдала своего настроения – но тоже побледнела.
- Значит, на востоке люди сходят с ума, а на западе – умирают от разбушевавшейся Геостигмы?
- Валентайн мог знать ответ, - Руфус устало выдохнул. – Теперь, право, когда ваше имя чудесным образом избавлено от подозрений… - Шинра не мог не вставить едкого замечания: уж больно нравилось её злить, - мне и самому интересно, что с ним случилось.
8 сентября 0011 года по Новой эре
Тишину разорвали хлопающие звуки выстрелов.
- Держитесь!..
Винсент с трудом поднял отяжелевшие веки. Темно. Тело словно ватное. Правая кисть все еще с трудом шевелилась. В голове что-то билось глухими мерными ударами. Он попробовал оглядеться: кругом скалы, над головой… выступ? Тут Валентайн понял: он не лежит вовсе, а висит. Левая рука мертвой хваткой во что-то вцепилась, а предплечье пронзала острая боль.
Снова до него донеслось крикливое, приглушенное порывом ветра:
- Держитесь, Валентайн!..
Действительно, ветер сильный, холодный. Он всё ещё в Кореле? Туман, застилавший сознание, начал мало-помалу рассеиваться. Крепкий хват на его левом предплечье усилился…
Из-за каменистого выступа выглядывал мужской силуэт. В контрасте ночной природы светлела форма ОВМ. Винсент попробовал поднять вторую руку, безвольно свисавшую вдоль туловища – тщетно. Стараясь унять зарождающееся беспокойство, он попытался пошевелить ногами – и тут его тоже подстерегала неудача.
«Что происходит?»
На лице солдата расплылась довольная улыбка. Черты лица его странным образом преобразились, поселяя в Валентайне удушающее чувство. Они знакомы. Они более чем знакомы – вот что ярким огоньком зажглось в мыслях Винсента. Но темнота и слабость не позволяли выявить ответ – кажется, пелена перед глазами еще не до конца растворилась.
Потом был голос, по-прежнему прерываемый сильным ветром:
- Ты разочаровываешь меня, Винсент Валентайн, - глубокий, низкий, властный, с ноткой насмешливости.
- Кто… - связки едва его слушались, - кто ты такой?
Солдат округлил глаза в притворном порыве удивления. Ослепительная вспышка заставила Винсента на миг зажмуриться – и он перестал чувствовать холодное дыхание ветра.
Незнакомец вовсе не торопился помогать Винсенту подняться – вторая его рука была совершенно свободна. Гнусное предчувствие поселилось в душе Валентайна.
- О... - улыбка превратилась в звериный оскал. – Скажи мне, Винсент Валентайн, - солдат чудно прикрыл лицо ладонью: указательный и средний палец легли на горбинку носа, а безымянный и мизинец прикрыли тонкую линию рта. – Так ты меня узнаешь?
Вспышки воспоминаний вдруг накатили на Винсента мощной волной, заставляя померкнуть реальность перед глазами. Сколько всего меняет эта встреча! Похоже, он считает, что для Валентайна не найдется возможности поделиться тем, о чем он только что узнал…
- Локхарт будут искать – долго и тщательно, - продолжил солдат. – Твоё дело будет жить, Винсент Валентайн. Чего не могу сказать о тебе.
Тут до него дошел весь ужас сложившейся ситуации: что бы сейчас ни сделал этот подонок – во всём будут винить совсем не его – и даже не ОВМ. Тифа действительно была не причастна ко всей этой истории с Генезисом… а был ли причастен сам Генезис?
В порыве бессильной ярости Винсент вновь попытался пошевелиться – и почувствовал, что левая рука, сцепленная с левой рукой солдата, всё ещё его слушается.
- Понимаешь, твои метаморфозы мне ни к чему, - как ни в чем не бывало, продолжил мужчина. – Но я дам тебе шанс всё изменить – считай это данью уважения, - он сверкнул взглядом в разверзшуюся бездну. – Как ты уже понял, сейчас у тебя двигается только рука, - Винсент почувствовал, как его пальцы глубже впиваются в предплечье, вызывая острую боль. – Удивишь меня?
Валентайн стоически промолчал, пытаясь принять верное решение. Очевидно, оба пути заканчивались ловушкой… но Винсент был зол. Очень зол. Всё негодование, клокотавшее в нем, нашло выход в единственном возможном жесте. Сначала неуверенно, но потом все более и более остервенело он впивался в ненавистную руку противника, всей душой желая нанести ему как можно больший урон.
Тот едва скрывал гримасу боли под маской крайнего самодовольства, но сложившуюся тишину не нарушал даже лишним вдохом. Винсенту подобное удавалось хуже: не покидало ощущение, что в него впиваются стальные когти, подобные его собственным, и это было почти нестерпимо. Счет времени пошел на секунды: по-видимому, в этом нелепом поединке ставки были равны.
Из груди вырвался нечеловеческий рёв, и Винсент торжествующе лязгнул встретившимися когтями, проломившими кость…
Миг ликования быстро сменился секундами растерянности и злобы, когда тело его устремилось вниз, к бездонной пропасти. Окружение подернула алая дымка страшной боли, но Винсент видел золотой отблеск в руках довольно улыбавшегося солдата.
Нестерпимый жар охватил его тело.
«Кто-то из них пытается вырваться…»
Превращение было бы очень кстати – нечасто за свою долгую полужизнь он был рад собственным демонам: этим существам было крайне невыгодно держать своего хозяина при смерти.
Вдруг он услышал характерный хруст, словно кто-то проломил грудную клетку. Сквозь кровавую пелену Винсент увидел, как один из них вырвался из его собственного тела и остался где-то там, стремительно отдаляясь от падавшего с невероятной скоростью Валентайна. Охваченный ужасом и паникой, он поддался подступившей усталости и провалился в черноту.
Не сегодня
«Как так вышло?»
Воздух рассёк удар. Ещё один. Ещё. Каждое падение молотка высекало из глаз искры, что обжигали плотно сжатые веки.
Проклятые выродки решились на пытки. Бессмысленные, уродливые пытки. Боль сводила с ума – не столько силой и остротой, сколько каждым следующим всплеском. Какой палец теперь сломают?
– Мизинец? Не-ет, – хрипел голос палача, – пусть пока целехонек будет. Вот указательный…
И немилосердный молот с мягким хрустом опустился на безымянный, который уже был сломан.
Руфус запретил себе кричать. Очередные мстители, которым только и нужно услышать мольбы о пощаде, сломать и подчинить волю, увидеть жалкое нутро ненавидимого всеми тирана… Все одинаковые. Мирясь с новыми последствиями от очередного удара, Руфус услышал собственный голос, глухой и надменный:
– Вот уж не знаю, радоваться или огорчаться, – он неграциозно сплюнул солоноватую слюну, – что и на сей раз мне попались сумасшедшие.
В ответ ему лающе усмехнулись, и большой палец вдавился в облезший деревянный подлокотник под натиском потеплевшего кругляша металла. Где-то кожа уже раскраснелась и разбухла, плаксивым покалыванием умоляя хозяина прекратить всё это.
«Когда ему надоест, – мысли Руфуса были удивительно трезвы для подобного положения дел, – меня убьют». Та его сторона, что к приключениям в гостях у террористов попривыкла, с надеждой лепетала, что потерять жизнь мгновенно, не успевши даже осознать – вариант, к счастью ли, к несчастью – не получивший развития.
Сдавливавшая голову повязка не позволяла увидеть ни обидчика, ни месиво, в которое, скорее всего, превратились ладони. Оставалось лишь тянуть время.
Его повело в сторону от злой встречи кулака с лицом; чудом удалось удержать равновесие. Во рту и в носу вновь всё зажглось от подступающей крови. Руфус задышал глубже и тяжелее прежнего, стараясь не захлебнуться.
«Я не умру. Сегодня я не умру».
– Где она? – снова собственный голос показался чужим.
Долго не отвечали.
– Где Локхарт?.. – Руфус закашлялся влажным кашлем.
– Меньше бы о ней пёкся – дольше бы прожил.
Палачу, кажется, понадобился перерыв: шаги отдалились и стихли, словно пристыженные громким хлопком двери. Будет странно, если его оставят здесь одного… хотя что он сможет сделать со сломанными пальцами?
Не хотелось оставаться наедине с мыслями, что зарождались в голове. Прошел час, может быть – два, но Руфус отказывался думать о насущном. Тьма, застилавшая глаза, поглотила его всего, удалив из внешнего мира посторонние звуки – даже собственное дыхание.
– Она тебя подставила! – голос был похож на его голос, но Шинра готов был поклясться: говорил не он.
Перед глазами было по-прежнему темно. Боль странным образом отступила.
– Локхарт сделала то, что посчитала нужным, – ответил ещё один Руфус, более вкрадчиво и привычно. – Ты не смог ей помочь, а они смогут…
Шинра проваливался всё дальше, не предчувствуя окончания падения.
«В конце концов, – неслось у него в голове, – так бы поступил и я».
Он просто не ожидал, что случится это быстрее и больнее, чем хотелось бы.
– Так, Локхарт, – Рено медитативно застучал пальцами по лбу, – давай по порядку.
Нахалка Кисараги всё лезла к трубке, не останавливаемая ловкими контрударами, а потому слышала большую часть разговора. Обмен любезностями между ним и Тифой уже состоялся, всё невысказанное – высказалось, и обе стороны согласились приступить к конструктивной беседе.
Девушка на том конце провода глубоко вздохнула.
– Напали на него. Уволокли в грузовик и увезли. Я номер запомнила…
– Диктуй, – Турк выскользнул из поля зрения Кисараги, скрывшись за поворотом, и достал из кармана ручку с блокнотом.
Юффи все же просеменила следом, весьма удивившись содержимому карманов Рено. Нет, как настоящий профессиональный синоби, она там уже все посмотрела, конечно!..
– Это у тебя откуда? – Рено раздраженно отмахнулся, вмиг отбросив свою привычную беспечность.
Юффи с интересом наблюдала, как тот записывал номер. Ей жуть как хотелось поговорить с Тифой, выяснить всё от и до – и спросить: «Почему?» Но Рено упрямо не подпускал к трубке, а на отчаянные вскрики Локхарт предпочитала не отвечать.
– Как так получилось, что тебя не схватили, а его увезли без шума и пыли? – Турк презрительно сощурился, словно тем мог передать свое недоверие.
– Разве сейчас это имеет значение? – Тифа, похоже, разозлилась. – Мы оба хотим того же.
– Что-то с трудом мне верится, что цели наши совпадают, – процедил сквозь зубы Турк.
– Рено, пожалуйста.
Он молчал некоторое время, прикидывая, можно ли ей верить. С другой стороны, разве был выбор?
…Судя по убийственному выражению на лице Кисараги, выбор был и был не в пользу Локхарт. Но если Руфуса действительно похитили – опять, – счет шел на часы и даже минуты. Один раз, однако, Турк уже доверился Страйфу, и его оставили в дураках.
– Жди, – бросил Рено, жестами выпрашивая у Юффи еще один телефон.
Кисараги мобильный отдавать не хотела, но все-таки протянула устройство Турку, не преминув при этом обиженно показать язык.
Телефон Шинры работал, но трубку никто не снимал. Конечно, Локхарт могла все это организовать, да только зачем ей? …Но ведь именно за Тифой отправились в путь его товарищи – и пропали без вести. Не идиотом ли он будет, если снова позволит обвести себя вокруг пальца?
– Тифа, – имя это он произнес почти с мольбой. – Тифа! Ты ведь не вздумала меня обмануть?
Локхарт раздраженно выдохнула, но голос её стал мягким, почти ласковым:
– Ну, зачем мне это? – что за снисходительный тон? Он ей не ребенок, черт возьми!
«Эх, Локхарт…» Хорошая ведь девушка – отличная даже. Сколько раз он в «Седьмом небе» засиживался? Даже до машины его пару раз провожала, над шутками всегда смеялась. А уж в детях своих души не чает – чего о Страйфе говорить? Не она ли верила, что людям нужно давать второй шанс? Не она ли своим примером пыталась это доказать?
А если и вправду – не она? Если настоящая Тифа где-то там, в Эдже?
«Но босс ей поверил», – вступилась совесть.
Рено ущипнул себя за переносицу, признавая поражение.
– Перезвони минут через пять, – он набрал на телефоне Кисараги новый номер, – тебе, скорее всего, понадобятся свободные руки.
«А мне – машина времени», – горько думал Турк, готовясь к побегу от разъяренной Юффи.
Обзавестись новым мобильным оказалось сравнительно просто, но через обещанные пять минут Тифа так и не перезвонила – вышло чуть дольше. Стоя у потрепанных магазинных дверей, она покрепче затянула ремни на сумке и поправила наушник, чтобы не сбивался. В ломбарде были только рады избавиться от такой-то телефонной рухляди, а Локхарт в большем и не нуждалась. Пальцы набрали знакомый номер.
– Это я.
– Значит, так, – без приветствий начал Рено; голос звучал поразительно серьезно. – Грузовик сейчас искать – что иголку в стоге сена. Номер этот регистрировали на ОВМ, конкретно полезного тоже мало. Если решат залечь на дно – для босса может стать слишком поздно.
Тифа спустилась с крыльца и побрела вдоль дороги, стараясь держаться в тени и осторожно осматриваясь. Из-за подобных путешествий куртка уже собрала вуаль из паутины разного толка, да и ткань на рукаве посветлела от строительной пыли. Подумать только: тот строитель!.. Впрочем, после всего, что случилось в Коста дель Соль, подобное уже не так удивляло.
Рено продолжал:
– Ему повезло, что попались какие-то двинутые и не убили на месте, – говорил он так, будто рассуждал о самых обыденных вещах. – Обычно либо застрелить пытаются, либо взрывом… Ну, тебе ли не знать.
– И тебе! – слова вырвались раньше, чем Тифа успела подумать; щеки покраснели от проступившего румянца негодования.
Турк невесело усмехнулся.
Локхарт сникла, решив забыть сказанную колкость. Признаться, хоть она и знала о всеобщем недовольстве наследником – который благоразумно укрылся от общественности, – в голову и прийти не могло, что кто-то до сих пор хочет учинить расправу.
– Его так часто убить пытаются? – Тифа по привычке прикусила нижнюю губу.
– Достаточно часто, – голос собеседника странным образом прервался: видимо, опять что-то с Юффи не поделил.
– Но зачем тогда он в это впутался?!
– Это ты у него спроси, – в скучающем тоне Рено задержались нотки невысказанного упрёка.
Девушка почувствовала укол совести, что был больнее прежнего. При всей своей нестерпимости Шинра пытался ей помочь – вне зависимости от преследуемых целей. Неровен час – жизнь закончилась бы где-то там, на безымянной каменистой площадке.
Турк, видимо, по-своему воспринял её полный сожаления выдох:
– Сигнал есть, с мобильного, – где-то вблизи трубки послышался скрип карандаша о бумагу, – это, во-первых, значит, что телефон включен, во-вторых – что местность не самая пустынная. Коль никто не отвечает – то ли где-то его забыли, то ли выкинули, но зацепка есть зацепка.
– У тебя уже адрес есть, да? – Локхарт ухмыльнулась, заворачивая в очередную подворотню.
На том конце, кажется, улыбнулись в ответ.
– А то! Сейчас попробую поведать, как пройти.
Из забытья его вывела звонкая пощечина.
– Что-то я не помню, чтоб разрешал тебе засыпать, – похоже, неизвестный вернулся. – Продолжим…
Едва звон в голове унялся, левую руку пронзила острая боль. Под повязкой стало мокро и душно. На этот раз удар пришелся по большому пальцу… осталось еще четыре.
Возобновление процедуры вышло таким неожиданным и болезненным, что с его губ сорвался слабый стон. Это обстоятельство привело палача в эйфорический восторг, который тот выразил в торжествующем возгласе.
– Кажется, мы начинаем находить общий язык, – Шинру схватили за волосы и силой подняли голову. – Ну, президент, у тебя еще четыре попытки доказать, как ты жизнь любишь.
Пересохшие губы до боли растянулись в вежливой улыбке:
– А вы будто и не торопитесь приближать этот миг… – дыхание сбилось от резкого удара в живот, но Руфус продолжил: – Исход нам обоим известен. Почему бы не снять с меня повязку?
Рука неизвестного выпустила волосы, и голова безвольно опустилась. Собеседник задышал чаще… радостнее?
– О какой такой повязке ты болтаешь?
– Я…
Руфус не закончил: до него вдруг дошло. Где-то в груди раскрыло свою пасть уродливое чудище первобытного страха – того страха, что был сильнее всех его порывов. Голос, твердивший одно и то же на протяжении всей пытки, стал тише – но ещё не пропал.
«Я не умру. Не умру!»
«Но мне даже глаза не открыть. А пальцы…!»
– У нас для тебя еще подарок завалялся, – как бы между делом заметил неизвестный, обрушивая очередной удар: осталось три пальца. – Как человек, выпустивший эту чуму, ты оценишь.
Молоток со звоном отложили в сторону, и к щеке прижалось что-то холодное, стеклянное. От соприкосновения кожу неприятно защипало, но куда страшнее был водоворот, зародившийся в голове. В зловещей воронке проступали черные всполохи, мелькали черные накидки – и страшным хором нависал бесконечный хоровод голосов:
– Воссоединение… воссоединение!
Шинра отшатнулся от зловещей колбы, ведомый пожиравшим нутро страхом. Сердце ухнуло вниз, наполняясь отчаянием.
«Не сегодня! Не сегодня!!!» – голос, когда-то потерявший силу, теперь потерял и твердость.
– Ты… – связки окончательно подвели; приходилось шипеть. – Скольким ты уже…
Похоже, палача все это донельзя забавляло. По комнате пронесся громкий раскатистый смех.
– О… Это вещицу я берег исключительно для тебя.
Руфус ненадолго замер. Холодное стекло еще на секунду задержалось у щеки, прежде чем колбу убрали обратно и вновь взялись за молоток.
– Как досчитаю до десяти… – палач сделал многозначительную паузу, – угощу. Восемь!
Мизинец правой руки.
«Неужели это конец?» – голубой искрой мелькнуло в мыслях. Шинра зло замотал головой: нельзя! Еще одна такая мысль – быть пожару.
Дверь со скрипом распахнулась; повеяло холодным свежим воздухом. Палач приостановился. Несколько секунд было тихо. Потом послышался знакомый металлический звук. Шаги. Дверь вновь захлопнулась.
Руфус остался один. Подстегиваемый страшной участью, он попытался высвободиться, яростно ударяясь о деревянные подлокотники. Его снова хорошенько привязали, да и стул был крепче прежнего. Подобное сравнение вывело ход мыслей на ту особу, из-за которой он сюда попал.
Вот теперь он искренне начал жалеть, что вступился за Локхарт. Волна немого гнева обратилась к ней, словно девушка была источником всех бед.
«А разве нет?!» – звонко воскликнул тот Руфус, что донимал наследника с предательством, когда его поглотили липкие лапы сна.
Если бы Локхарт не убегала, если бы вернулась в Эдж вместе с Валентайном – разве случилась бы вся та путаница, что привела его сюда? Тогда она прекрасно себя чувствовала. А теперь из-за собственной глупости связалась с этими террористами…
Черт бы её побрал. Черт бы её побрал за всё, что она сделала и чего не сделала! Ей стоило задохнуться в той газовой камере, а потом сгинуть в пасти Сапфира. В последние минуты своей жизни Руфус понял, как сильно её ненавидит.
«И если после всего случившегося ты умрешь, я возненавижу тебя еще больше», – горько подумал Шинра и тут же резко метнулся вперед, отгоняя шокирующую, чужеродную мысль.
Сценарий этот так увлек его мысли, что Руфус не сразу заметил, как вновь открылась дверь, на этот раз не нараспашку: противный скрип еще долго резал уши, подобно ножу. К Шинре опять подошли уверенными шагами. Остановились.
Он слышал, как резко и испуганно вдохнули.
Что-то не так. Что-то до ужасного не так. Он ненавидел неопределенность; наверное, это и заставило его вскрикнуть:
– Ну что?!
Никто не ответил, зато стекло о металл зазвенело, совсем как тогда. «Колба!» – ужаснулся Шинра. Но ведь ещё два пальца осталось!
«Что за глупость? – зло выпалил звонкий голос. – Когда люди играли по правилам?»
Скорее всего, образовалась какая-то проблема.
Пробку с характерным звуком вытащили.
Не исключено, что на базу напали.
Горевшую кожу на лице и руках оросили холодными каплями. Руфус яростно задергался, повторяя одно и то же, вырывая слова из горла:
– Я не умру! Не умру!
Ему залепили оглушительную пощечину, чтоб замолчал. Тонкие, удивительно сильные пальцы вцепились в подбородок, а к ямке под нижней губой приложили гладкую кромку стекла. Шинра отчаянно сомкнул губы и принялся мотать головой, чтобы разлить злосчастную жидкость. Колбу поднимали все выше, и вот, наконец, Руфус почувствовал, как влага пытается влиться в рот.
Сколько продолжалась эта борьба – секунды? Минуты? Палачу, скорее всего, надоело. «Сейчас, – кисло думал Шинра, – будут выбивать зубы». Стекло действительно исчезло.
…Его место вдруг заняло что-то теплое, мягкое… живое. Едва дышавший нос заполнил знакомый запах, и Руфус от нехватки воздуха приоткрыл рот. В то же мгновение в горло влилась жидкость, обжигая внутренние стенки. Руфус Шинра проиграл… хотя странным, извращенным образом все же добился своего.
– Локхарт…
Вместо холода и короткого приступа помешательства, за которым должна была следовать непроглядная тьма, он почувствовал, как тепло разливается по всему телу, звеня на кончиках пальцев. На руке сомкнулось какое-то подобие широкого браслета, и тьма перед глазами позеленела.
– Всё хорошо, – прошептали ему. – Всё хорошо…
Пока веревки не опали, Шинра и не заметил, как опухли ладони.
– Да в порядке, – с кем она разговаривала?.. – Вот сам бы шел да разбирался, специалист!
Руфус попробовал приподняться: ноги, к счастью, не сломали. Руку тут же подхватили и закинули на плечо, заставив Шинру невесело зашипеть.
– Колбы тут какие-то, – он честно старался двигаться самостоятельно, но перед глазами стояла кромешная чернота. – Да, похоже, черная вода.
«Значит, и вправду Геостигма».
– Локхарт, – Руфус вновь попытался привлечь внимание. – Локхарт! Что у меня с глазами?
По щеке и виску щекотно мазнули её короткие пряди.
– Не знаю, – Тифа ответила далеко не сразу. – Крови много.
Шинра сглотнул ком, образовавшийся в горле. Ослепнуть? Вот так просто потерять зрение, даже ничего не почувствовав?.. Он ругнулся не самым приличным словом – Цон бы такому не порадовался… в отличие от Рено.
Но думать об этом он будет позже: сейчас главное – выбраться.
– Так, Рено! – нежданно громко воскликнула Локхарт. – Дорогу потом расскажешь! Я сейчас ничего не запомню.
Вот с кем она разговаривала… Значит, и тут не обошлось без Турков. Руфус довольно улыбнулся, вопреки невеселым мыслям.
– Кто-то идет!
Шинру потянуло назад, вслед за попятившейся Локхарт. Несколько шагов – и они уперлись в стену. Руфус надеялся, Тифа понимает, что делает, но когда услышал щелчок затвора в непосредственной близости, склонил голову ей на плечо, знаменуя поражение.
– Ты что, стрелять собралась? – девушка заметно напряглась – то ли от оружия, то ли от него; плечи так вовсе одеревенели.
– Ну, не ты же, – Руфус еле услышал её ответ.
Шаги неумолимо приближались. Положение незавидное, и Локхарт сделала верное замечание.
– Так получилось… если нас заметит кто – тебя в первую очередь порешат, – прошептала Тифа, дыханием щекоча горевшую кожу.
– А пистолет ты взяла..?
– Не думала, что тебе пальцы переломают.
Руфус слабо усмехнулся, утыкаясь носом ей в куртку.
– Плечи хотя бы расслабь… те, мисс Локхарт, – Тифа и мускулом не дрогнула – поразительная неподвижность! Шинра настойчиво потерся носом о её плечо, приглашая к действию. Это было даже… приятно. – Очень хорошо. Теперь отпустите мою руку и возьмитесь за оружие, как подобает… Замечательно, – Руфус едва подавил желание скользнуть носом к тонкой шее, ужаснувшись собственным порывам, и откинулся к стене.
Раздался выстрел. На мгновение наследник замер, чувствуя, как сильно напряглась Тифа. Звук падающего тела вывел его из оцепенения.
– Куда попала?
Локхарт тяжело выдохнула.
– В голову, – Руфус уважительно присвистнул.
Так, стоп.
– А целилась? – руку вновь взвалили на плечо, и они двинулись вперед.
– Неважно… – через несколько минут им удалось выбраться на свежий воздух, и перед глазами у Руфуса порыжело. Локхарт вполголоса пробормотала: – Рено просит перестать со мной заигрывать, кстати.
От неожиданности и возмущения лицо загорелось пуще прежнего.
– Это он пусть докажет еще, – Шинра скрипнул зубами, пытаясь справиться с подступившей болью. – До тех пор я невиновен.
В воздухе застыл запах сырой листвы. Руфус понял наконец, что с глазами если не все в порядке, то он хотя бы не ослеп.
– У машин Организации есть средства слежения? – Локхарт остановилась; в руках её зазвенело что-то похожее на ключи.
– Организации? – Шинра подался вперед, почувствовав гладкий нагретый металл под саднящими пальцами. – Меня что, похитила ОВМ?
– Позже, – Тифа бесцеремонно сбросила его руку и куда-то отошла.
Руфус уже позабыл, что Локхарт беседовала не с ним. Рено, видимо, рассказывал ей, как убрать все, что помогло бы их выследить… Шинра посоветовал бы расстрелять приборную панель к дьяволу, но, скорее всего, там и до мотора недалеко…
Уже когда оба сидели в машине и Руфуса заглатывала новая волна неспокойной усталости, на короткую секунду он устыдился собственных мыслей, а в голове зародилась бредовая, горько-сладкая фраза.
«Нельзя тебе умирать, Тифа».
Вплоть до ночи события проявлялись яркими, но короткими вспышками. Из разговоров Тифы, Рено и Юффи – что здесь Кисараги забыла?! – Руфус понял, что Локхарт надела на него браслет с Материей, а жидкость, нетривиальным способом попавшая ему в рот – обычное зелье… не просроченное, к счастью.
Окончательно Шинра пришел в себя уже ночью. Комнату, в которой оказался, он закономерно не узнал. Опознать местность не представлялось возможным: за окном ни огонька. В слабом свете осенней луны, впрочем, он разглядел силуэт, сгорбившийся на стуле под тяжестью сна. Красные пряди контрастом ложились на бессменный черный костюм – хотя детали эти скорее угадывались, чем виделись.
Спать не хотелось. Будить Рено тоже не хотелось, поэтому Руфус приподнялся и, тихо одевшись, выскользнул в коридор. Пальцы больше не казались чужими обрубками – сгибать-разгибать еще было тяжело, но это дело наживное. Шинра редко подвергался лечению Материей: сначала считал это варварским, полевым методом, а потом… потом была Геостигма и чудесное излечение, и он никогда больше не помышлял ни о Мако, ни о Материи. Глаза не открывались, скорее всего, из-за запекшейся крови; сейчас ему казалось, что зрение даже улучшилось.
В одной из комнат брезжил свет, желтой тесьмой обводя дверь. Руфус отправился туда. Убранство в домике было небогатое, но душу грел воцарившийся здесь уют. Коридор, в котором он очутился, выполнял еще и роль прихожей – ни чердака, ни второго этажа Шинра не разглядел.
Дверь была не заперта, и хлынувшая на него волна света заставила болезненно зажмуриться; в голову словно впились тысячи иголок.
– Шинра?
Ну почему? Почему из троих новоиспеченных спутников не спала именно она? Локхарт от неожиданной встречи так и застыла, с утопленными по локоть в тазике руками. Комната оказалась ванной.
– Никогда не считал стирку уместным занятием для отдыха.
Тифа вышла из оцепенения, резко вытащив руки и наспех утершись полотенцем. На щеках заиграл легкий румянец, природу которого Руфус объяснить не мог.
– Насчет сегодняшнего… – девушка отвернулась, рассматривая узор на плитке; Шинра последовал её примеру. – На вас напали солдаты Организации, но… не как солдаты Организации.
Он почти не слушал: дошедший до обоняния запах стирального порошка на мгновение отвлек от разговора и связанных с ним мыслей. Слишком хорошо, слишком спокойно.
– Тот строитель, с которым мы встретились… Я тогда бежала от Винсента, и мне пришлось… – Тифа указала на свои короткие волосы. – Когда Винсент все-таки вышел на меня, тот человек хотел заступиться, да не вышло. А потом оказалось, он состоит в каком-то движении, там и некоторые из ОВМ замешаны. Рив пытается отыскать участников, потому-то он и испугался ОВМ… хотя освободители эти, похоже, не причастны к исчезновению Винсента. Их цель…
– Меня убить, – Руфус знал, о ком она говорит. Их столько развелось в последнее время…
Он попытался взглянуть на нее: на лице играло сожаление. В груди зашевелилось какое-то подобие совести. Ведь Шинра обязан ей своим спасением… Подумать только – он чуть не заразился Геостигмой! Все это заставило его – попробовать – извиниться:
– Если бы я знал, что творится на этом континенте, ни за что не устроил бы пальбы в Коста дель Соль.
– Руфус…
– Серьезно, большая глупость с моей стороны.
Тифа грустно улыбнулась, пошатнув привычную уверенность. Не хватало ему как будто, что она по имени его назвала… Пульс даже участился. Слишком много неожиданностей.
– Утро вечера мудренее, – Локхарт вернулась к стирке. Шинра разглядел на дне тазика что-то большое и белое. – Рено всё хочет с вами поговорить.
Руфус развернулся было, но память подбросила весьма странные эпизоды, в которых участвовала Тифа. От случившегося он предпочел укрыться, спрятав за ладонями потеплевшее лицо.
– Насчет случившегося… – девушка будто читала его мысли.
– Право, мисс Локхарт, – он поднял руку, приглашая остановиться. Голос звучал уверенно, а вот проклятый румянец было не согнать. – Я мужчина, вы женщина… такое иногда случается, – обозвав себя трусом напоследок, Шинра убрал и вторую руку. – Будьте спокойны: у меня на вас никаких видов, – Тифа неуверенно кивнула и опустила глаза к замоченной одежде. – Попробуйте все-таки поспать – для разнообразия.
С этими словами Руфус удалился.
Завтра
Серое полотно неба, простёршееся от горизонта до горизонта, давило на всё окружающее, делая пейзаж меньше, невзрачней, незначительней. Осиротевшая без солнца земля возвела к небесам, подобно узловатым пальцам, ветхие деревья и кустарники, и только густая трава напоминала, что в этом месте ещё зарождается, ещё теплится жизнь.
Бесконечные ряды разночинных памятников погоста, неровные, исправленные катаклизмами и временем, пытались возвыситься над высокими стеблями, увенчанными причудливыми цветами. Гарканье невидимых птиц взрезало безмолвную тишину, и пронизывающий до костей ледяной ветер гулял по царству мёртвых, закладывая уши. Руфус поёжился – непривычно холодно и жутко для мира живых.
Могила была так же нелепа, как и её безликие соседи, а потому не выделялась среди прочих. В земле стояла маленькая приземистая плита из белого пористого камня, неровностями своими дававшая впечатление о несовершенстве работы мастера; слова и цифры на ней – вот что преследовало Шинру, месяц за месяцем, год за годом. Чёрными буквами посередине червилось его имя. Его фамилия. День и месяц рождения стёрлись, год всегда не досчитывался последней цифры, образуя сиротливое «198…». Земля вокруг памятника была рыхлой, не притоптанной и не поросшей – казалось, недавно только ушли рабочие.
Каждую свою встречу Руфус наблюдал как бы со стороны, находясь от могилы далеко и лишь угадывая надписи, и каждый раз он просыпался, пытаясь унять дрожь во всём теле. Сон без начала и конца, повторившийся ровно столько, сколько было необходимо, приходивший, как старый, ненавистный до зубовного скрежета знакомый, которого хочется забыть, но который раз за разом напоминает о себе. Наследник знал, что происходящее с ним – всего лишь плод больной фантазии, и от этого было спокойнее, но сейчас что-то, от чего на душе становилось ещё теснее, ещё холоднее, стискивало всё внутри.
Впервые он стоял так близко.
Шинру всегда беспокоили последние восемь цифр на памятнике, которые он счёл бы пророчеством или знаком – если бы хоть раз их запомнил. Теперь, когда Руфус очутился лишь в двух шагах от могилы, втаптывая своим недвижимым присутствием свежевскопанную землю, ему предстала простая истина: не было никаких цифр. Истёртый камень с датой рождения переходил в девственно чистый, ослепительно-белый, в отличие от остального желтоватого памятника, фрагмент, приглашавший вывести то самое число. Именно приглашавший: Шинра чувствовал, как рука сама тянется к неказистой плите, уже в воздухе пытаясь изобразить заветную последовательность.
«Я не хочу умирать»
Шинра с криком подскочил с постели, широко раскрытыми глазами впериваясь в белую простынь с чёрной подписью в уголке. Одежда липла к телу, озноб отбивал на коже сумасшедшую чечётку. Дышал он глубоко и шумно, пытаясь выгнать из головы застрявший образ зловещего камня. Стиснув крепкими ладонями голову, словно та могла отвалиться, Руфус осмотрелся.
Светало. Сизая дымка уже стелилась по желтой поляне за окном. Природа готовилась проснуться.
Холодно. Тонкое покрывало не справлялось с осенней погодой.
В комнате он был один. Похоже, Рено решил доспать в кровати – не то чтобы за это его винить нужно. Понимая, что больше спать не будет, Шинра встал, мысленно готовясь к новым увлекательным встречам.
– Босс!
Руфус не ожидал, что встреча так скоро состоится, а потому резво отскочил обратно в комнату. Рено, значит. Успокоившись, Шинра едва подавил зевок, ероша без того растрепанные волосы.
– Который час?..
Вместо ответа он почувствовал резкий толчок в затылок.
…Подзатыльник? Серьезно?! Действительно: последние дни полны сюрпризов самого разного толка; Руфусу подсказывала интуиция, что обнаглевший в край Рено – только вершина айсберга. Шинра медленно, спокойно потер ушибленное место, прежде чем взглянуть тяжелым взглядом на провинившегося Турка. Тот вообще не чувствовал себя провинившимся: на лице разразилась целая буря эмоций, от негодования до неподдельной радости, но раскаяние? Нет, от Рено не дождешься.
– Ты уволен.
Турк вмиг успокоился, растягивая на губах довольную, наглую улыбку.
– Да как же, – он сунул руки в карманы и задрал подбородок.
«Хулиган, – подумалось Шинре. – Ни дать ни взять – бандит».
– Из Турков не увольняют, а? Да и с кадрами накладочка. Отдел придется за-кры-вать, – нет, у него еще наглости хватало по слогам говорить!
– Так я за пистолетом схожу, мне недолго, – Шинра тоже сунул руки в карманы, копируя позу рыжего. – Проведем, так сказать, увольнение и реструктуризацию.
Рено ссутулился; плечи его затряслись от беззвучного смеха.
– И ведь рука не дрогнет, да?
Руфус не мог скрыть довольной ухмылки.
Дом, как оказалось, принадлежал Циссни – а ведь Руфус думал, что больше никогда ни о ком из остальных Турков не услышит. Сама она, со слов Рено, наотрез отказалась лично участвовать в укрывательстве, да и вообще пообещала: если через два дня помещение не освободят, лично приведет армию ОВМ. О путешествии в компании Кисараги распространялся Турк крайне мало… зато не переставал спрашивать про Локхарт.
– Может, сразу её в телохранители запишете? Ну, раз меня увольнять собрались.
– Прибереги сцены ревности для Елены, – Шинра принял выражение бесстрастности. – Вот уж кого хлебом не корми.
Рено при упоминании коллеги вдруг сник: Руфуса явно ожидали не самые благие вести.
– ОВМ нашли вертолет в скалах под Мидгаром. Вдребезги, – Турк нервно задергал свою беспорядочную огненную челку, – но тела не нашли, ни одного. Когда солдаты просекли, что к чему, в Коста дель Соль… Короче, второй тоже забрали. Поговаривают, Туэсти интересовался какой-то штучкой на борту – понятно какой.
Ни средств связи, ни толковых сведений – ничего. Им оставалось только верить… Хотя бывало и похуже.
– Винсент их, поди, опять спасет, – невесело пошутил Рено.
Для равнин Западного континента наступили последние солнечные дни. Бескрайние поля желтели уже отжившей растительностью, редкие леса залились золотом и румянцем, словно стыдились зашедшей в гости осени. Часто мелькали у деревень и городков высокие колосья, которые торопились скосить комбайны – словом, несмотря на всё, что творилось в мире, природа отживала очередной год, а люди наслаждались самой обыкновенной жизнью.
…Да уж, обыкновенной. Отвернувшись от окна, Руфус стал свидетелем очередной перепалки.
– Я тебе говорю, направо надо поворачивать!
У Рено из-под носа вмиг пропала дорожная карта. Тот зло повернулся к Кисараги, но юная синоби уже с невозмутимым видом изучала трофей, не обращая никакого внимания на пышущего огнем водителя.
– Чё-то я не понял, Кисараги. Машину водить ты, значит, не умеешь, а командуешь – так будь здоров!
Юффи продолжала героически не замечать Турка. Тот, осознав тщетность своих стараний – страданий? – откинулся на спинку сиденья, бормоча под нос всяческие неприятности. Кисараги, очевидно, почуяла, что внимание ей больше не уделяют, и сама обратилась к Рено:
– Смотри, мы сейчас на запад едем. Так? – Турк в подтверждение откинул маленький экран, чтоб солнце в глаза не светило. – Ну, а Космо Каньон на северо-западе! Север, понимаешь? Это как раз направо!
Рено недобро сверкнул взглядом на неё.
– Кисараги, – прогремел он, – а ты вообще с чего с нами едешь?
Синоби, как бывалый специалист по перепалкам, почувствовала подвох в вопросе, а потому от ответа воздержалась. Тифа и Руфус с интересом наблюдали за развитием событий. Рено терпеливо подождал, прежде чем продолжить:
– Черным по белому на указателе написали, куда ехать – вот я и еду. А если удумала к благоверному своему в Нибельхейм наведаться – так вылезай с машины да топай на своё, блин, право!
Юффи – Юффи! – промолчала. Турк отделался болезненным щипком в предплечье, но стоически стерпел, решивши загасить пожар ссоры. Шинра, впрочем, обеспокоенно переглянулся с Локхарт, ожидая неминуемого продолжения.
– Эй, ты!
На закатном горизонте начертался миниатюрный профиль Кисараги. Девчушка обращалась к Тифе – так он заключил, потому что к Руфусу она обращалась крайне редко и исключительно на «вы». Пока еще.
Локхарт ласково ей улыбнулась.
– Рено прав, Юффи.
Та разочарованно фыркнула и уставилась на лобовое стекло, тоскливо разглядывая узор из пыли. Карта волшебным образом вернулась обратно к Турку, и конфликт был исчерпан… до поры до времени.
– Вот! Видишь! – торжествующе возгласил Рено. – Тифа дело говорит.
Руфус вновь принялся наслаждаться живописной природой за окном. Его терзали вопросы об их дальнейших действиях: куда им податься после Космо Каньона? Что делать с ОВМ, которая идет по пятам? На короткую секунду голову посетила ослепительно приятная мысль о лидерстве – ведь с властью приходит и ответственность? – но довольно быстро пришлось её отогнать: женская половина их группы с радостью настучит по голове за подобные заявления.
Шинра чувствовал острую необходимость связаться с Туэсти и объясниться как следует, но странное предчувствие останавливало наследника. То же самое предчувствие толкнуло его вступиться за Локхарт в Коста дель Соль – теперь, правда, Руфус не был так уверен в надежности своих ощущений. Правильно ли, неправильно он поступил? Неизвестно, что учудила бы Локхарт, в её-то состоянии: Шинра не понаслышке знал, какие картины может рисовать больное сознание… Признаться, когда мысли его спотыкались об это чудное обстоятельство по имени Тифа, Руфус ничего не мог сказать наверняка.
– Что-то не так?
Оказалось, смотрел он не в окно – и уже довольно долго. Наследнику ничего не осталось, кроме как устало помотать головой… Но когда он снова отвернулся, Локхарт вдруг склонилась к нему, осторожно дотрагиваясь до больной руки. Руфус вмиг сделался неподвижным, стерев с лица малейшие признаки эмоций: по его мнению, лучшим способом реагировать на подобные прикосновения было простое игнорирование… Хотя со стороны это больше напоминало паралич ужаса.
– Не рассказывайте им, пожалуйста, – и Тифа отстранилась, оставив только догорать пожар, вспыхнувший на щеках и ушах.
Шинра выдохнул. Нет, все-таки не пожар. Так, огонёчек – наверное, не видно даже. Локхарт что, решила тактику поменять? Не кнутом, так пряником? Проклятье. Как только всё закончится – как только он избавится от её назойливого, удушливого общества! – непременно заведет себе пассию. Понятное дело: четыре с лишним года!.. Кто хозяин-то, в конце концов: разум или тело?
– Оставьте свои маневры для тех, на кого они действуют, – неожиданно зло отцедил Руфус, с облегчением наблюдая, как меняется в лице Тифа.
Подумать только: еще недавно он хотел добиться её расположения, а теперь с превеликой радостью от него отказывался. Конечно, подобным вариантом развития событий мужчина порой озадачивался, но только мимолетно: для него это была такая же крайность, как и сценарий, в котором Локхарт порешила бы злосчастного наследника. Сейчас он был невероятно зол на себя, что позволил случиться случившемуся. Помимо всего прочего, сердце еще с утра крепкими когтями сжимало что-то неизвестное, дурное, и Руфус, недолго думая, успешно заключил, в чем дело.
Касательно того, о чем просила Локхарт… Действительно, Шинра никому не рассказал… да и не собирался. Если так и дальше пойдет, они сами узнают. Тифа, конечно, держалась молодцом, но взгляд его, отравленный знанием, то и дело вылавливал лишний вдох, или жесткость в движениях, или – когда было совсем невмоготу – напряженные кулаки, крепко прижатые к груди. Как ей удавалось от бинтов избавляться?..
На них уже любопытно косились, оторвавшись от дороги, Юффи и Рено. Руфус раздраженно вздохнул и вернулся к созерцанию пейзажа за окном, тем самым приглашая двух горе-путешественников следить, куда едут.
Когда на горизонте разлились вечным огнем далекие красные горы, голые желтоватые земли сменились буйно цветущими лугами; в воздухе стоял запах пьяняще сладких полевых цветов, и путешественникам показалось даже, что осень, зима и весна каким-то чудом обходили это место стороной.
Юффи за последние четыре года здесь бывала и не раз. Чаще всего её в эти края заносило по работе, вместе с Винсентом (который, строго говоря, всячески выступал против её компании), но иногда девушка заезжала проведать Нанаки сама по себе… и если там случайно уже гостил Валентайн, её это вообще не касалось! Вот так вот! Может быть, этот странный престарелый стрелок и вовсе за ней следил? Точно, извращенец…
…Как же сильно Юффи соскучилась. Да, Винсент предпочитал одиночество и беседы беседовать не любил, но он ведь все равно оставался Винсентом, к которому Кисараги так сильно привязалась, и тишина вместе с ним была много лучше, чем тишина без него.
«А Рено – дурак!»
В последнее время у Турка все подшучивания свелись к исчезнувшему Винсенту, и это немножко раздражало… Вообще, Рено и без того её раздражал, но тут раздражал чуть больше. Кисараги искоса глянула на водителя, в который раз оценила его неряшливую внешность и в который раз окрестила про себя дураком.
…И лишь иногда, в минуты просветления, она догадывалась, насколько симметричны их мысли.
Тифу юная синоби так и не смогла простить. Даже узнав, как все на самом деле было, Юффи продолжала винить её в случившемся. Не мудрено: Локхарт последняя видела Винсента, последняя с ним разговаривала… и единственная могла остановить роковую цепь событий. Удивительно при этом было обстоятельство, что Кисараги совсем не обижалась на самого Винсента, даже когда узнала, чем он с Туэсти занимался и как они использовали её, чтобы провести первый эксперимент.
Под такие невеселые мысли она следила, как приближаются к ним далекие горы.
Ступеньки. Ступеньки-ступеньки-ступеньки!
Рено уже счет им потерял. Еще и ветерок нетеплый подул, пыль поднял… чувствовал он, пока они дойдут, одежда и кожа станут одного с волосами оттенка. Дышать как-то надо, помимо всего прочего… В поднявшемся вихре едва угадывались силуэты остальных – хоть бы не смело кого, что ли… Или смело Кисараги. Турка устраивали оба варианта.
Он даже не сразу понял, когда лестница закончилась – разглядел только дозорного, потому и опознал, что вход. При таком-то ветре бедняга и сам едва заметил путников; завидев Кисараги, он горячо поприветствовал девушку и отступил, указав дорогу.
Песок вдоволь наигрался с новыми гостями: залез под одежду, исцарапал кожу, – но расставаться не хотел – даже когда путники нашли укрытие в каменных сводах причудливой скалы, мелкие крупицы продолжали ссыпаться с погрубевшей ткани. В поселении было привычно темно, тепло и уютно; воздух заполнял терпкий запах сушеной травы, а редкие лампы приглушенным светом разукрашивали ручной работы пестрые ковры, устилавшие пол тонкими полотнами.
Из темневших закоулков поселения то и дело выныривали местные жители, с любопытством разглядывая путников. С недоверием косились только на Рено, и то больше по привычке. Не сказать, что Турка радовало это обстоятельство, но отсутствие повышенного внимания к Руфусу несколько успокаивало. Без своего белого костюма ходить ему было определенно безопасней.
«Только от похищений не спасло».
Редко он бывал в Космо Каньоне, а в сокровенные глубины городка заглядывал вовсе впервые. Всё казалось каким-то диким, самобытным, но при том селило в душе удивительное умиротворение. По натуре своей не привыкший к покою, Турк находил место странным, даже пугающим – что сравнить он мог лишь с сильным снотворным, медленно, но верно подавляющим насущные, жизненно важные тревоги.
Бесконечные каменные лестницы, наконец, закончились, и вновь хлестнул в лицо пыльный ветер. Теперь Рено плёлся где-то позади, потому как совсем не знал, куда идут остальные. Руфус – видимо, утомленный женским обществом – решил составить компанию своему подчиненному.
По-видимому, Шинра-младший ещё не отошел от недавних приключений. Не мудрено: всего-то два дня прошло с тех пор, как случилось нелепое происшествие, чуть не оставившее Рено без работы – иной бы разговаривать перестал после всего, что вытворилось. И спрашивать не хотелось, и оставлять все на самотек…
– Не поспеваешь за дамами? – Шинре пришлось повысить голос, чтобы слышно было. – Теряешь хватку.
В очередной раз коготок сомнений царапнул у Турка в груди. Он остановился, как вкопанный, и Шинра тоже остановился, хоть и не выразил особой радости от перспективы оставаться на ветру.
– Босс, – синие глаза Рено блеснули искренним беспокойством; как и Руфуса, с утра его мучило дурное предчувствие.
Но Турк о внутренних настроениях начальника не догадывался – он просто понять пытался: что таким странным образом селило в душе еле сдерживаемый страх? Что ни говори, а теперь, когда остальные исчезли, их осталось только двое – и бояться было хоть глупо, но вполне объяснимо.
Шинра смотрел на него как-то спокойно, даже немного устало, ожидая вопроса, или замечания, или… ну, Рено, скажи что-нибудь уже!
– Какой-то вы добрый, что ли, – невпопад выпалил Турк и зашагал вперед, мысленно себя пиная за дурацкий ответ.
И не суждено ему было узнать, как поразило Руфуса сказанное.
Обсерватория на вершине когда-то была домом для Бугенхагена, человека небывалых лет, которого чтили и каньонцы, и люди из внешнего мира. Он стоял у истоков учения о Планете, что пустило корни в Космо Каньоне, и он когда-то поведал Лавине много истин о Древних и Лайфстриме. Но Бугенхагена не стало, и дом-обсерватория, ранее не чуждавшийся пришлых путников, теперь, стараниями жителей, превратился в поистине диковинное – даже дикое – место, словно через вещи люди пытались рассказать гостям о чудаке-старце, открывшем так много лишь для того, чтобы внушить, сколько всего еще осталось непознанным.
– Юффи!
С крутой винтовой лестницы, звонко шагая по ступенькам, сбежал молодой парнишка-вутаец. Двигался чересчур быстро – только хвост темный и мелькал – и вот уже предстал перед ними, мельком оглядывая каждого. Взгляд его ненадолго встретился с Турком – и парень чуть прищурился… впрочем, неудивительно: до того жители тоже косо посматривали на Рено. Когда безмолвная конфронтация завершилась, вутаец повернулся к Кисараги:
– Ты какими тут судьбами? Ветер тебя занес в края эти, не иначе!
Турк покосился на девушку: та и слова не выговорила, и на лице застыло удивление.
– Ты сам-то как очутился в Космо? – нашлась она, наконец. – К Нанаки в гости напросился по старой дружбе?
Парень добродушно рассмеялся. «Странный какой-то», – заключил для себя Рено.
– Я вроде как у родственников гощу, – незнакомец привычным жестом взъерошил волосы. – Нанаки сейчас-то и в каньоне нет – путешествует, знаешь…
Юффи озадаченно скрестила руки на груди. Притопнула ногой пару раз. Развернулась, подошла к стене, включила свет.
– Странноватый у тебя медовый месяц, в обсерватории-то, – угрюмо пробормотала Кисараги: если она и рада была видеть своего знакомого, то вида не показывала.
Парень покачал головой.
– Да какой месяц? Я один приехал, – лицо его сделалось серьезным. – Опять в Вутае Геостигма разбушевалась.
Кисараги не заметила, как вдруг переглянулись Тифа с Шинрой… а Рено заметил. Юффи же накинулась на недоброго вестника, крепко схватив за плотную куртку:
– Ты шутишь, верно! Ты же шутишь, Юри, да? – девушка мелко покачала головой, пытаясь разувериться в том, что сказал приятель.
Юри с невозмутимым видом отстранил её от себя – да успокаивать принялся:
– Да лечимся потихоньку, Чехов-то слегла когда, её в два счета на ноги поставили. Отец твой места себе не находил поначалу! Сама-то ты уехала, ни слова не сказала – ни ласкового, ни худого, а тут ещё невеста… Просто давно уже такого не было, вот я решил съездить сюда – дознаться, причина ли какая есть. Сказать по правде, сам я думал, ты потому и сорвалась из дома.
Кисараги молча отошла к стене, на которой висела пёстрая вязаная торба, и принялась теребить большую пушистую кисточку-завязку, то ли показывая, что это её не касалось, то ли будучи искренне взволнованной.
– На континенте-то та же беда, – продолжил Юри, оживленный завязавшейся беседой; видно было, не терпелось ему рассказать всё, что знал. – Но это я уже потом выяснил. Мне тут, в Каньоне, всё хорошо так объяснили, обстоятельно – таких людей к нам, ни за что не проиграли бы в Вутайской войне!
Последнюю фразу он сказал с таким неподдельным одушевлением, что Юффи, Рено и Тифа со смешанными чувствами обратили взгляды к Руфусу. Тот был невозмутим, и только промелькнувшая искорка интереса несколько оживила его черты.
Удивительно: из всех присутствовавших лишь Рено знал о том, насколько щекотливую тему поднял друг Кисараги, и больше других догадывался, как неправ был Юри… Но делам прошлых лет впору оставаться в прошлом.
– Видишь… – парень осекся, цепляя взглядом остальных, – видите ли, картина такая сложилась, будто в одной половине Лайфстрима больше, а в другой – меньше. На Восточном почти иссякло все на поверхности, даже в Мидиле на Южном обмелело, а там-то будь здоров! То ли насовсем потоки эти пропадают, то ли кочуют в другие места… А наследие Дженовы – это Лайфстрим зараженный – оно определенно никуда не девается, а просто уходит из тех мест, да и понятно куда… Вообще сложно мне всё как-то объясняли, но смысл такой, примерно…
Юри устало, но довольно выдохнул, чувствуя, что больше не стесняется обращенного к нему внимания.
– Поговаривают, всё это творит Генезис Рапсодос – мол, не погиб он тогда, десять лет назад, а теперь здесь бесчинствует, – голос его вдруг перешел на шепот. – В Кореле будто бы видели его, недавно совсем…
Шинра долго молчал, а с ним молчали и остальные. В воздухе повисло немое согласие, что первым должен ответить именно Руфус. Рено угрюмо наблюдал за тяжелыми раздумьями начальника, а сам пытался переварить всё, что наговорил этот странный вутаец. Серьезно: не знал бы он Цона, так убедился бы с этой парочки, какой странный народ в Вутае.
– Что ж, – легким штрихом проступила профессиональная улыбка, и Руфус обратился к Юри. – Вам известно ведь, что Западный континент испытывает острую потребность в лекарстве от Геостигмы?
Юнец не преминул ответить:
– Не скажу за весь Вутай, но посильную помощь мы окажем, – он принялся рассеянно теребить хвост, – да только проблему этим не решим. Я бы посоветовал вам до утра подождать, с ночлегом мы придумаем что-нибудь…
Юффи задумчиво разглядывала причудливые движения заварки на донышке кружки. Жуть как клонило в сон: дорога, конечно, долгая выдалась. Старые деревянные часы, которые, видимо, достались родственникам Юри ещё от дедов и бабушек, строгим цоканьем отмеряли время, уже задевая часовой стрелкой красивую размашистую десятку. Сам парень выглядел таким же уставшим, хотя от чего, казалось бы?
Кисараги смачно зевнула, так что слезы на глазах навернулись.
– Пойду-ка я, – рука, потяжелевшая от обрушенного уюта, поднялась и тут же опустилась. Полузакрытые веки норовили сомкнуться, и Юффи, ведомая сладкой усталостью, поддалась искушению, проваливаясь в блаженную тьму.
Юри еще несколько минут наблюдал за девушкой, вознамерившись убедиться, что та действительно уснула. Потом встал, стряхивая с себя напускную усталость, и взглянул на Юффи цепким, долгим взглядом. Немного беспокоило, что чай она так и не допила, но и того должно было хватить.
Бесшумно, как только умел, он проскользнул к двери и осторожно повернул ключ. Металл укорительно холодил пальцы, но Юри был неестественно спокоен – просто задержался немного у двери, задумавшись. За тем занятием его застал дядя, тихо пробравшийся в комнату из соседней. Его карие, чуть прищуренные, как и у племянника, глаза осторожно наблюдали за невольным соучастником.
– Зря ты приехал, – говорил он в голос, не стесняясь уснувшей гостьи. – Да и девочку зря привел.
Юри вздрогнул, заслышав дядю, но когда обернулся, на лице не было и малейшего признака сомнения.
– Она мой друг. Хороший друг.
Мужчина мельком взглянул на часы, подсчитывая оставшееся время. Кулак сам собой сжался от очередного порыва бессильного негодования. Что ждет их через четыре часа? Страшный, но очевидный ответ: время покажет…
Тяжелая тьма перед глазами рассеивалась. Кисараги с трудом приподнялась, утопая в мягком диванчике, и осоловело осмотрелась. Темно было. Знакомый цокот часов считал секунды, призывая погрузиться обратно в сон… но Юффи больше спать не хотела. Поежившись от ночной прохлады и зевнув как следует, она нашла взглядом хронометр и разглядела на светлевшем в ночи циферблате время: почти два часа. Пора бы двигаться в гостиницу...
– Спи.
Синоби испуганно вздрогнула. В кресле напротив все так же сидел Юри. Разглядеть, в каком тот настроении, было трудновато, но голос – единственное слово – выдал что-то протестующее, отчаянное. Может быть, то было совпадением, что всего лишь прорезонировало с нехорошим предчувствием, преследовавшим еще с их встречи в обсерватории. А может быть, и нет.
– Сам-то чего не спишь? – ворчливо буркнула Кисараги, подымаясь и направляясь к двери.
– Не пустят тебя уж в гостиницу, – послышалось из-за спины.
Ощущение нереальности происходящего все никак не могло покинуть Юффи, и разговор этот казался продолжением сна. Ноги заплетались, слушаться не хотели.
– Не пустят, как же, – девчушка добралась до двери и с силой налегла на ручку, намерившись открыть. – Я-то сама тут не в первый…
Она осеклась, обнаружив дверь запертой. Вопросительный взгляд в сторону Юри вызвал лишь ответный, полный беспокойства и мольбы. От получившего силу предчувствия её замутило. Стараясь того не показывать, она строго, как могла, поинтересовалась:
– Чего это ты закрыл? Давай, мне идти надо, – в подтверждение Юффи затопала ногой, грозно скрестив руки на груди.
Друг её сидел не шелохнувшись. Губы зашевелились как-то нехотя, словно вопреки воле хозяина:
– Здесь сиди, ночь поздняя.
Кисараги зло выдохнула, пораженная несговорчивостью приятеля, и метнулась к нему, вознамерившись выудить ключ: наверняка ведь спрятал где-то, поганец! Пока еще Юффи не понимала, зачем всё так происходит, но дожидаться милости объяснения – кажется, проигрышный расклад.
Юри, к ужасу её, даже не сопротивлялся, когда её цепкие пальцы принялись общупывать его многослойную осеннюю одежду, шарить по карманам, порой легко касаясь холодной кожи. Говорило то лишь об одном: проклятый парнишка уверен был, что Юффи ничего нужного не отыщет.
Их взгляды встретились.
– Отдай ключи! – тявкнула Кисараги, всеми силами стараясь спрятать испуг.
Вдруг парень оживился и схватил её за плечи, силой отстраняя от себя. Теперь синоби не скрыть было беспокойства.
– Кисараги Юффи, сказано тебе сидеть, послушай меня хоть раз! – губы задрожали, лицо потеплело. – Велено не выходить, ну? Сиди!
– Да что это значит ещё! – вспылила девушка, выпрямившись во весь рост. – Сначала в гости позвал, теперь выпускать не хочешь… – Юффи вдруг припомнила небывалую усталость, занявшую сознание после кружки крепкого чая; рот её приоткрылся от страшного озарения. – Да ты усыпил меня?! Какого черта тут происходит?!
Юри из последних сил старался сохранить спокойствие духа, и её возгласы оказали неожиданную помощь. Он решил промолчать, хотя нелегко было скрывать правду от девчушки, с которой столько всего пережил. Про себя парень только просил, чтобы вопросы прекратились – иначе расскажет, иначе непременно расскажет, и что тогда будет?
– Ты! – вскрикнула Кисараги, переворачивая в комнате все возможные и невозможные вещи, пытаясь отыскать ключ. – Что ты наделал? Почему запер? Почему оставил тут? Как же другие…
– Сядь! – грозно взревел он, удивляясь собственной силе.
Юффи остановилась на мгновение, окруженная сотворенным бедламом. Ей показалось, что прикрикнул на неё не друг детства, а суровый предводитель Вутая, Годо. Отец. Ведомая этой иллюзией, Кисараги действительно села, не произнеся и слова.
Приятель её тяжело выдохнул, спрятав лицо под скривленными пальцами.
– Скоро бомба рванет. В Каньоне заложили бомбу. Людям сказать должны, где именно, чтобы уйти успели.
Пружинка паники, сжатая до предела, распрямилась где-то в душе, так что Кисараги послышалось её весёлое позвякивание. Вместе с ней подскочила и Юффи, готовясь сказать что-то – вот только что? В голове творилась сумятица, не имело ничего смысла: ни бомба, ни снотворное, ни злой, растерянный Юри. Но голова все же вскружилась, когда до Кисараги доходить стало, что больше никто: ни Рено, ни Шинра, ни Тифа, – никто не знает.
– Если кто-то проболтается пришлым, по Каньону разольют чёрную воду, – Юри продолжал, сотрясаемый мелкой дрожью. Он-то знал, что такое чёрная вода. – Такой был уговор. Мне дядя рассказал, а я вот – тебе. Так что сиди, помалкивай!
– Да ты сдурел! Сдурел! – Кисараги вновь кинулась к двери, принялась барабанить кулаками, жалея больше всего на свете о забытом сюрикене. В голосе появились истеричные нотки, которых боялся Юри. – Зачем вы согласились?! Хотели бы расплескать Геостигму, давно бы расплескали!
Дверь ожидаемо не поддавалась, будто её нарочно обили чем-то крепким да подперли с другой стороны. Юффи от души пнула ненавистную преграду и с удивлением почувствовала, как что-то крупное в кармане шорт протестующе надавило на живот.
«Мобильный!» – Кисараги разом достала спасительное устройство и набрала Рено. Юри, ужаснувшийся своей оплошности, устремился к ней, намерившись исправить ошибку, но девчушка была быстрее.
Турку не спалось. Пару раз он уже отмерил шагами путь от своей комнаты до той, где устроили Шинру, чтоб запомнить маршрут. Рено в обычаях местных не сильно разбирался, но подобное расселение показалось ему крайне подозрительным, ведь получалось, что их, четверых, устроили весьма странной группой. То и дело по пути в темных коридорах попадались люди, которые весьма странно глядели на него, но не произносили и слова.
Какое-то он лежал в своей комнате – подумать только, каньонцы по гостеприимству даже не пожалели таких-то мест! – и пытался понять, что не так; сон, конечно же, не приходил. Тогда Турк решил прогуляться по ночному городку. Впрочем, темно здесь было круглые сутки, так что изменилось немного.
За Кисараги он как-то не переживал: ту приятель позвал чаи гонять, чуть Турка не затащил на посиделки, а вот двое других спутников…
Когда зазвонил телефон, Рено довольно быстро взял трубку, но и слова сказать не успел, как услышал:
– Рено. Рено! Каньон заминировали. Где-то бомбу подкинули! – из крикливого голоса Кисараги ему удавалось расслышать только половину. Девчонка явно была не в себе, а это выводило из себя самого Турка. – Надо остальных найти, вдруг…
Разговор прервался, оставив Турка в положении, полном замешательства и оживления. Былую дрёму сняло как рукой.
– Юффи! Эй, Кисараги, ты слышишь меня?! – но в телефоне уже было тихо.
Выходило всё донельзя паршиво. Чем он думал, когда позволил случиться такому странному расселению? Чем он вообще думал? Рено понёсся по заученному пути, с удивлением подмечая, как из некоторых дверей начал брезжить свет, которого не было еще час назад. Ночь уходила все глубже, а с ней – и паника, охватившая Турка, ставшая кульминацией утренних треволнений.
На очередном повороте Турка что-то остановило. До ушей дошел небывалый грохот, убивший и панику, и страхи.
«Вот черт. Вот черт!»
Он вознадеялся, что взрыв не пришелся на комнату Руфуса. Если так… Если так…!
Рено снова побежал, углубляясь в проклятые затхлые каменные коридоры. Если бы не тусклые лампы, он бы запнулся еще пару раз, как, например, за очередным поворотом. Тут Рено и впрямь чуть не налетел на что-то очень непохожее на камень или предмет мебели. Знакомая клетчатая рубашка выдала обладателя с головой, пусть и лежал он лицом вниз.
Турк остановился, пригвожденный смесью облегчения и ужаса. Он бы и хотел опуститься, помочь, но мужчина зашевелился, поднимаясь на четвереньки, и слабо потряс ушибленной головой, освобождая, очевидно, собственный обзор от непослушных светлых прядей. За ним рыжели языки пламени, пожирая то, что на несколько часов стало его комнатой.
– Босс!
Руфус был весь в пыли; кое-где под одеждой начинали расплываться красные пятна, но это не помешало ему встать на ноги и сделать несколько неуверенных шагов вперед – в сторону пожарища.
«Какого черта?..» – Рено подхватил начальника, только чтобы тот с силой оттолкнул его. Турк, немало ошарашенный, вновь подступился, но, встретившись с исцарапанным лицом Шинры, замер.
Никогда он еще не видел подобного взгляда от Руфуса. Устрашающего, странного… Рено тряхнул головой, избавляясь от наваждения, и снова взвалил его руку себе на плечо, разворачивая обоих. В душе у Турка пузырилось эйфорическое облегчение, так что даже вопреки произошедшему он нервно улыбнулся.
– Вы как, босс? – попытался он разговорить начальника. – Кисараги позвонила мне, блин… Я… я рад так, что… Как вы узнали-то про бомбу?
В конце концов, Шинра был довольно далеко от места взрыва – только поэтому у Рено еще осталась работа. Останься он в злосчастной комнате – и… Нет, не время об этом думать. Надо срочно найти Локхарт – поди, проснулась уже от взрыва такого! – да Кисараги: чудом он запомнил, где живет странный вутаец.
Шинра хранил гробовое молчание. Ногами он передвигал будто бы нехотя. На лице застыла маска безразличия, которую Руфус так любил примерять перед подчиненными и – особенно – коллегами… Но сейчас ведь главное, что выжил он, так?
Они шли по усеянному камнями коридору, тишина в нем нарушалась только потрескиванием рыжего пламени да тяжелым дыханием Рено. Руфус почти не дышал. Что-то было не так: место было населенное, времени от взрыва прошло порядочно – а им по пути так никто и не встретился. Почему?
Телефон снова зазвонил. Юффи.
– Я взрыв слышала, – голос синоби дрожал ещё сильнее, чем прежде, – ты живой же? Живой?!
В сердце что-то сжалось и потеплело от её искреннего беспокойства.
– В порядке я, – Рено выдохнул, присматриваясь к Шинре, который до сих пор не сказал ни слова. Приложило его, должно быть, сильно. – Босс тоже в порядке. Подорвали как раз его комнату, но… в порядке он.
В динамике послышался судорожный выдох.
– Это хорошо. Хорошо… – Турк с удивлением отметил, что рад был слышать её голос. – Меня Юри, дурак, запер, я… Я не нарочно! – послышался тоненький всхлип. – Выпустили меня, как прогремело – а то бы я им руки-ноги пооторвала! Сейчас до Тифы доберусь, и мы уже к вам.
– …Хорошо, – признаться, Рено считал Тифу причастной к случившемуся. Если она нарочно к ним в доверие втерлась? С тяжелым сердцем Турк обратился к боссу: – Кисараги жива-здорова, сейчас Тифу приведет. Босс, не мое это дело, конечно, но нечисто что-то с этой Локхарт!..
Заслышав её имя, Шинра резко оживился. Взгляд стал осмысленным, а в теле разлилась болезненная сила. С легкостью, которой сам Турк поразился, он оттолкнул помощника и развернулся, двинувшись в обратную сторону.
– Эй! – Рено кинулся за ним, все меньше и меньше понимая логику начальника…
А потом он вспомнил, куда первым делом Руфус отправился – в горящую комнату! Туда, где всё разнесло к чертям! Идти туда не было смысла – разве что Шинра оставил там какую-то вещь. Но не вернуть же её! Его надо образумить как-то.
– Босс!.. – телефон снова зазвонил.
– Слушай, нет её в комнате, наверное, выбежала уже к вам. Я сама скоро подоспею! – и Кисараги в очередной раз бросила трубку.
Он видел спину начальника, с каждым шагом покачивавшуюся то в одну, то в другую сторону. Ревниво Турк подумал, что, быть может, объявившаяся Локхарт как-нибудь его образумит. Осталось подождать только… И тут Руфус споткнулся – споткнулся нелепо, даже обломков поблизости не было. То ли упал, то ли присел.
В душе похолодело. На языке зародился кислый вкус, давший ему больше, чем сбивчивые речи Юффи.
– Руфус, – забыв всю субординацию, Рено догнал начальника и осторожно опустился рядом с ним. Так же осторожно, затаив дыхание, он задал вопрос. – Где… Локхарт?
Шинра, казалось, обрел, наконец, ясность ума. В движениях, с которыми он сел на полу – чересчур правильно, отточенно, – промелькнуло что-то странное. Дыхание его стало тяжелым, словно теперь он смог, наконец, насладиться воздухом.
– Тифа?.. – Руфус устремил свой взгляд туда, куда всё намеревался дойти.
Довольно долгое время они пытались выйти на Локхарт, и никогда – никогда Шинра не называл её по имени. Рено нервно усмехнулся.
– Да нет, – даже улыбка проступила, чтобы тут же погаснуть. – Нет…
Добавлено (через 4 мин. и 14 сек.):
Действующие лица
Штаб-квартира Организации по Возрождению Мира в Эдже была не слишком большой и, конечно, уступала огромной военной базе к югу от Мидгара, которую все еще приводили в порядок после годовалого нападения Дипграунда, поэтому похвастать техническими изысками на уровне старшей сестры не могла. Действительно: посреди города не уместишь ангаров да стоянок под военную технику – хотя, запоздало думал Рив, никто не мешал внести все это в план зарождавшегося Эджа, – да и масштабами самого здания пришлось заметно ограничиться. Однако был у Туэсти небольшой козырь, имя которому – связи с общественностью. Конференц-зал на три сотни мест, оборудованный всем необходимым для связи с любой точкой Планеты, располагался на средних этажах и считался по праву гордостью отделения.
Просторное помещение представляло собой большой цилиндр. Глава ОВМ был немало расстроен, когда обнаружил, что в основании лежит не круг, а близкий к кругу овал, и это чуть не сорвало начинания бывшего архитектора, привыкшего рассчитывать подобное до мелочей. Предстоял особенный день. Рив позаботился обо всем, что могло любым образом повлиять на гостей или сотрудников Организации: от расстановки сидений до освещения.
Приготовления по размещению внутреннего убранства были почти завершены, и перед случайно зашедшим человеком предстала бы занятная картина. Стулья для посетителей расставились плотными кольцами, размыкаемыми тремя широкими проходами, что вели к дверям. Два из них служили для общественных нужд, а третий вел в комнату-закулисье с аппаратурой, где надлежало сидеть осветителям и техникам, а также откуда Туэсти планировал выйти в самом начале мероприятия. Свет был приглушен, и в большинстве своем в помещении царил полумрак, исключая самый центр: круглая площадка с кафедрой отвечала софитам багровым бархатом напольного покрытия – здесь и стоял глава ОВМ.
– Ещё раз.
Рив устало опустился, используя трибуну как опору. От неожиданной ремарки он заметно сник, что сказалось на настроении всех присутствовавших. Почти синхронно сотрудники, изображавшие гостей и зрителей, присели. Взгляды их носили характер бесконечного вопрошания, так что посторонний, увидев такую картину, усомнился бы в её реальности: все смотрели как один, спокойно, ожидающе.
Туэсти потер переносицу, тщетно пытаясь скрыть раздражение:
– В вашем присутствии нет необходимости, – звонко отразилось от стен; странная тишина наполнила зал.
Из тени вынырнула знакомая фигура в вызывающе красном плаще, некоторые участки которого были оплетены множеством ремней, на манер заплаток. Бледно-голубые глаза горели искренней заинтересованностью, на тонких губах играла самодовольная улыбка.
– Я всего лишь пытаюсь выразить беспокойство, – Генезис подошел вплотную к трибуне, оказавшись под испытующим взглядом Рива.
Туэсти молчал. Рапсодос воспринял это как знак одобрения и повернулся к аудитории, которая, казалось, вовсе не удивилась появлению Генезиса. Какое-то подобие жалости в тот миг отразилось на его лице.
– Ну что же? – разнеслось эхом по залу. – Так и будем сидеть?
Как по волшебству, зрители оживились, беспокойно переглядываясь и перешептываясь, тем доказывая своё существование. Бывший Солдат довольно выдохнул и обратился к Риву; в глазах горела смесь радости и снисхождения:
– Должен признать, я впечатлен.
Глава ОВМ не разделял энтузиазма собеседника; все его внимание было приковано к людям, волнение среди которых только нарастало – ввиду того ничего близкого к веселью Туэсти не испытывал. Среди сотрудников уже раздавались недовольные возгласы, обращенные к центральной площадке; кое-кто даже подскочил с мест – то ли чтобы разглядеть получше, то ли чтобы подбежать… или сбежать.
Генезис завороженно наблюдал за этой картиной, с каждой секундой удивляясь всё больше. Взгляд его метался между зрителями и главой ОВМ, словно Рапсодос не решался остановиться на одной точке созерцания, а улыбка, наконец, исчезла с лица. Рив выглядел донельзя спокойным, лишь нахмуренные брови выдавали невыносимость напряжения, которое тот испытывал.
– Довольно, – прогремел Туэсти, и ропот толпы мгновенно стих.
Люди вмиг успокоились, молча усаживаясь обратно; какое-то время тишину нарушал только скрип передвигаемых стульев. Генезис, всё ещё пребывавший под впечатлением от увиденного, сделал глубокий выдох. И снова вопросительный взгляд устремился к Риву.
– Но ведь это ещё не всё, – в выражении Рапсодоса промелькнула строгость, резко уступившая место снисходительной насмешливости: – Далеко не всё, господин Туэсти. Зачем рисковать стольким, когда есть более простой и надежный путь?
От загадочного вопроса Рив странным образом просветлел, отстраненно улыбнувшись.
– Я… – он решительно встретил взгляд Генезиса, – я промолчу.
Ирония, которую всем своим видом выражал бывший Солдат, так и осталась витать в воздухе. Несмотря на сложившуюся ситуацию, оба собеседника выглядели и вели себя довольно свободно, будто не было вовсе ставших безмолвными сотрудников-зрителей.
– Сколько их здесь? – тихо спросил Генезис, пытаясь украдкой подсчитать хотя бы примерное число.
Полумрак помещения и освещенность центральной площадки заметно мешали разглядеть количество участников, поэтому, остановившись на тридцати, Рапсодос снова взглянул на центральную фигуру происходящего.
– Пятьдесят семь, – Рив больше не улыбался; взгляд его бегал по залу, словно Туэсти сам хотел подтвердить высказанное.
– Этого мало.
– Мало.
За сим разговором практически бесшумно открылась одна из трех дверей, и, выдаваемый желтым столбом света, ворвавшимся во тьму помещения, в зал зашел еще один человек. Сидевшие рядом люди не обратили никакого внимания на зашедшего, словно появление его было естественно – но ни ожидаемым, ни долгожданным человек этот не значился.
Рив приметил его почти сразу же, в отличие от безразличной ко всему толпы. Взгляд уловил свищущее движение белого плаща, идеальный зачес пшеничных волос и уверенную походку. Гость шел не торопясь, повременив с попаданием под свет прожекторов.
– Отчего же мало, Рив, – бодро, звонко, но с тем холодно отдалось от стен. – Посчитать нас троих – уже шестьдесят.
Туэсти немало взволновался, окончательно узнав вошедшего. Раздраженный, растерянный взгляд отразился и в глазах Генезиса. На лице, однако, играла плотоядная улыбка, становившаяся тем шире, чем ближе подходил к кругу яркого света белый силуэт. Похоже, тому и мозгов не хватило, чтобы взять с собой оружие – или наоборот хватило, коль он понял, что оружие будет бесполезным.
Еще несколько секунд прошло, прежде чем в область видимости вступил незваный гость. Костюм был как всегда безупречен, идеально выглажен – и экстравагантен: череда белого и черного образовывала интересную закономерность, создавая впечатление вычурности и излишней аристократичности обладателя. Его красивые черты были ожидаемо не обезображены человеческими эмоциями, но чего-то определенно недоставало в привычном образе Руфуса Шинры.
– Господин вице-президент, – Генезис склонился в фальшивом жесте почтения. – Приятно встретить вас в добром здравии.
Бледные глаза наследника, до того обращенные к Риву, быстро метнулись в сторону Рапсодоса, оценивающим взглядом пробежавшись с ног до головы. У Шинры-младшего с юности была дурацкая привычка – смотреть на остальных свысока… нет, даже не свысока – иной раз на насекомых смотрят с большим участием. Генезис не без отвращения понял, что избалованный мальчишка мало изменился за последние годы. Впрочем, подобное постоянство носило и приятные оттенки для попавшего в новый, чужой мир Рапсодоса…
Руфус быстро нашелся с ответом.
– Не могу сказать того же, Генезис, – он по привычке поправил волосы – еще один жест, разозливший и одновременно успокоивший бывшего Солдата. – Но позволь поинтересоваться: как поживаешь? Как находишь Гайю? Достаточно привлекательно для новой волны террора – или еще нет?
Улыбка превратилась в хищный оскал. Рапсодос чуть склонил голову – и холод его голубых глаз сокрыли и согрели огненные пряди. Шинра оставался расчетливым наглецом – даже не имея ничего за душой. И ему, паршивцу, удалось вновь задеть Генезиса – не жестом, так словом.
– Слухами земля полнится, – пропел он в ответ, почти с трудом растягивая непринужденную улыбку, играясь в душе лишь мыслью о той власти, которую мужчина мог пустить в ход в любой момент. Пальцы сами собой легли на эфес рапиры, отбивая неизвестный ритм. – Могу успокоить вашу эгоцентричную душонку, господин вице-президент: на Западном континенте орудовал не я.
Шинра в последний раз скользнул по нему взглядом и внимательно посмотрел на Рива.
– Конечно, у тебя не было на то времени – кто бы тогда напал на Локхарт в Нулевом секторе?
Туэсти, едва заслышал злосчастную фамилию и место, молниеносно обернулся к Рапсодосу, как бы спрашивая: это правда? Но тот не смотрел на главу ОВМ – продолжал испепелять взглядом безупречного Шинру… и словно бы сконфузился.
– Лок-харт… – он повторил фамилию с резким перепадом интонации. – Локхарт? Я не силен в именах… А! – Генезис театрально хлопнул себя по лбу. – Бесплатный придаток к вашему нынешнему герою?
Руфус шумно втянул носом воздух, словно пытался скрыть раздражение, чем привел Рапсодоса в большее замешательство – и рука скользнула с верного оружия. Шинра-младший обратился к Риву:
– Как думаешь, сколько будет шума, когда узнают, что в исчезновении Валентайна повинен кто-то из ОВМ?
Туэсти настолько поразился незамысловатому вопросу, что отступил с возвышения. Собеседник его принял это за добрый знак и продолжил:
– Ты, наверное, задаешься вопросом, почему не убить меня прямо здесь и сейчас, – Руфус мерно зашагал по площадке, приближаясь то к Риву, то к Генезису. – Просто не советую.
– Да неужели? – Рапсодос вновь забарабанил по рукояти рапиры. Шинра нехотя обратил внимание на нежеланного собеседника.
– Рив понимает, о чем я говорю, – уголок губ чуть дернулся, означая ухмылку. Он бегло окинул взглядом помещение. – Да и ты, если поразмыслишь, тоже поймешь. Так вот, Рив. Как это всё понимать?
Неизвестно, что предпринял бы Генезис, у которого лицо налилось румянцем необычайного гнева, если бы в разговор не вступил, наконец, Туэсти. Он подошел к Шинре и внимательно всмотрелся в бледно-голубые глаза, прозорливо подмечая, что, несмотря на внешнюю неизменность, что-то в нем стало неотвратимо другим.
– Ты должен был получить моё послание, Руфус, – просто, несколько добродушно увещевал Туэсти. – Ты ведь получил его? Ознакомился?
Тот молчал, дожидаясь дальнейших объяснений… Но вместо объяснений Рив пустился в обвинения, грозно нахмурившись:
– Ты воспользовался запрещенной технологией, сорвал операцию ОВМ, расстрелял моих солдат – как мне это всё понимать?
Руфус попереминался с ноги на ногу, будто бы пристыженный упрёками старшего.
– …Допустим, твои сведения верны, – Шинра поднял взгляд, в глубине которого плескалась насмешливость. – Но что я сделал не так?
– Если ты всё сделал так, – подхватил Туэсти, почти шипя от негодования, – то где Тифа?
Генезис запомнил бесценное выражение растерянности, в тот миг посетившее непробиваемую наружность наследника. Руфус провел рукой по волосам – медленнее, чем обычно, – и отстраненно поправил костюм, без того прилежно сидевший.
– Вне твоей досягаемости, – Шинра предложил к ответу вежливую, но особенно холодную улыбку.
– Пусти! – Корнуолл порывался пройти к двери, но хват Ансема был удивительно крепок. – Пусти!!!
– Успокойся, – тот жалел, что руки заняты – отвесить бы ему пощечину! – Куда собрался?
Икэй, наконец, обмяк. Дыхание оставалось частым и прерывистым; взгляд растерянно блуждал по собственной квартире.
– Они не выходят на связь, как ты не понимаешь?! – плечи сотрясала мелкая дрожь. – Это значит..!
Ансем глубоко вдохнул и с силой тряхнул товарища, приводя в относительное спокойствие.
– Это значит, – мягко продолжил координатор, – что очередную группу террористов постигла неизбежная участь. И если это так, – он особенно выделил последнее слово, – если это так, то Локхарт закономерно направляется в Мидгар – более чем вероятно, она уже здесь.
Икэй испуганно взглянул на товарища. Тот излучал холодное – ледяное спокойствие, и молодецкий пыл, распалённый очередным приступом истерии, заметно поумерился. Дыхание выровнялось – и Корнуолл присел на тумбу, как нельзя кстати оказавшуюся рядом. Ансем, не удовлетворенный результатом, поспешил закрепить эффект:
– Подумай сам: с кем она перво-наперво захочет встретиться? – Икэй только помотал головой. – Страйф. Да ей больше всего на свете сейчас хочется всё выяснить: почему он её выдал, почему появилась… – Корнуолл поднял тяжелый взгляд, и координатор запнулся, подбирая нужные слова, – почему появился кто-то другой. Стремления Локхарт более чем очевидны.
Тут Икэй крепко задумался. Ему представилось, как Локхарт заходит в свой полузаброшенный бар и обнаруживает там вовсе не Клауда – а его белокурую пассию, и пришлось подавить невеселый смешок. Значит, там её следует искать!.. Или следовало искать – сколько дней прошло с тех пор?
– Скажи мне, Ансем, – озвучил он сверкнувшую в голове идею, – почему ты не воплотил в жизнь свои блестящие догадки?
– О чём ты…
На секунду тот совершенно растерялся. Еще секунда – и на красивом лице проступила еле скрываемая злость. Икэй не знал, что означают все эти метаморфозы – ведь Ансему заполучить Локхарт нужно не меньше, чем Корнуоллу. С другой стороны, он уже не раз проявлял безразличие к судьбе беглянки…
– Наверное, потому, – звеняще проговорил координатор, – что узнал о злоключениях твоих дружков не ранее чем сейчас. Сколько ещё ты намеревался молчать, если бы я не спросил? Ты уж извини, Икэй, но отчаяние делает из тебя поразительного дурака!
Корнуолл пристыженно отвел взгляд, сжав губы в тонкую линию. Беглым движением пригладил растрепавшуюся косу. Судорожно выдохнул. Вот теперь Ансем остался довольным произведенным впечатлением.
– Давно они на связь не выходят? – медленно, почти нехотя вопросил координатор, снисходительно глядя на Корнуолла.
– Четыре дня, – глухо донеслось в ответ.
Мужчина устало выдохнул, присаживаясь рядом с товарищем. Чем меньше о Локхарт слышно – тем больше от неё головной боли. Видно было, Икэй извёлся, ожидая каких-никаких вестей, хотя беспокойство его вызвано исключительно страхом за свою ненаглядную. Если бы Ансему хватило такта не подвигать Корнуолла на поиски…
– Пока Страйф без сознания, всё под контролем, – попытался он утешить Икэя. – Она обязательно придет его навестить – если уже не приходила.
Корнуолл подскочил с тумбы, как по команде, и зашагал вдоль маленькой прихожей. Посмотрел на Ансема, коротко кивнул.
– Ты узнал, что задумал Туэсти?
Ученый остановился и неуютно поёжился, решая, рассказывать или нет. Секундное промедление не ускользнуло от цепкого взора координатора, и в душе зародилось сомнение в лояльности собеседника.
– Попросил поработать над марионеткой, – Икэй резким движением утёр лицо от несуществующего пота. – Похоже, он уверен, что произойдет покушение. Он уверен, что конференция эта пройдет совсем не так, как было задумано, Ансем. Мне кажется!.. – невозмутимое выражение Ансема подавило волну паники, обрушившуюся на Корнуолла, и тот, глубоко выдохнув, продолжил: – Моя задача – сделать марионетку, которой можно управлять в закрытой реальности.
Ансему стоило признать: Рив был удивительно прозорлив. Значило ли это, что Туэсти хотел обвести их вокруг пальца? Или он подозревал Генезиса? Ансем едва заметно, но чересчур довольно улыбнулся: очевидно, слухи о воскрешении Рапсодоса подействовали на главу ОВМ в самом верном направлении из возможных – именно поэтому тот наспех принялся организовывать конференцию с телемостами по всей Гайе. Вероятнее всего, Рив ожидает нападения от тех наглецов, что творили бесчинства на Западном континенте – естественно, он и понятия не имеет, что намеревается сражаться с призраком.
Подумать только: именно эта нить, именно связь с закрытой реальностью оставляет серьезную брешь в его защите – и если Икэй сумеет совершить задуманное – с главой Организации будет покончено. Рив, конечно же, неглуп, но у Корнуолла опыт работы с этими пространствами куда богаче благодаря разработке «фантомов», и подобные тонкости он должен чувствовать.
Ансем очнулся от своих измышлений, когда Икэй вновь присел рядом, рассеянно поглаживая старое дерево. Затем он сложил руки в замок, приложив к губам большой палец, словно усердно о чем-то думал.
– Рив удивительный человек, – заметил вдруг Корнуолл, и уголки губ чуть приподнялись. – Оживлять неживое – подумать только!.. Странно даже, что в своих пространствах он не может этой способностью пользоваться… без модификаций.
– То есть все-таки может?
Корнуолл кивнул, явно одушевленный погружением в технические детали. В таких разговорах забывалось как-то, что Рив – не просто удивительный человек с неординарными способностями, а расчетливый манипулятор, являющий свою истинную сущность под маской говорящего псевдонима.
– Правда, и марионетка нужна особая, в такую Кайт Ши не посадишь, а это… накладывает определенные ограничения на кукловода. Слишком тесную взаимосвязь, например.
Ансем заинтересованно склонил голову, выражая полное участие.
– Тесную взаимосвязь, – он повторил это как бы нехотя, но лицо его озарилось пониманием.
– У Рива есть прибор, который позволяет управлять несколькими Кайт Ши более… явно, – Икэй озадаченно всмотрелся в лицо координатора. – Вещь довольно старая, поскольку сейчас, вроде бы, с этим проблем нет. Если её доработать, то можно получить достаточно мощное устройство, способное проникать в зоны отчуждения. Сигнал, выходящий за пределы обычного Лайфстрима… да уж.
Он приостановил свой рассказ, видимо, о чем-то крепко задумавшись: взгляд потускнел, улыбка, до того игравшая на тонких губах, бесследно исчезла. Координатор мог лишь догадываться, что так задержало внимание ученого. Существование закрытых реальностей хоть не противоречило, но значительно дополняло учение о Лайфстриме: история ещё не знала прецедентов этого явления, и давать оценочную характеристику казалось преждевременным. Впрочем, мрачно думал Ансем, не все знали об экспериментах Гримуара Валентайна, которые продолжены были в Дипграунде и которые выродились в одного из участников Цвет – Неро. Координатор невольно разозлился, вспомнив это имя.
Не все знали и об интересной взаимосвязи Сети и Потока, которую доказало появление мыслезаписи – действительно, Икэю было о чем задуматься.
– Я собираюсь внести некоторые модификации, – пробормотал Корнуолл, продолжая задумчиво прижимать палец к губам. – Если Рива подключить к такому устройству, мы нивелируем сам факт существования марионетки, – в его голосе слышалась мрачная решительность, – и все… повреждения, которые претерпит механическое тело, отразятся на настоящем Туэсти.
Ансем слушал затаив дыхание, и только пристальный взгляд Икэя заставил его выдохнуть. Ученый принял это как знак одобрения и вновь пустился в объяснения:
– Я не силён в учении о Планете, но знаю достаточно. Закрытые реальности – не просто третья сила. Это червоточины, поглощающие незараженный Лайфстрим. Мы должны что-то сделать, Ансем, пока это ещё в наших силах, – Корнуолл тоже выдохнул, тяжело, нервно. – Я понимаю, ты жил по другим законам, да и что тебе до какой-то научной околесицы…
Координатор долго молчал, прислушиваясь к отголоскам звуков города, доносившихся из открытого окна.
– Ты всё знаешь, Икэй, но не знаешь одного: Туэсти собирается запереть в такой реальности Минерву – вот истинная цель этой конференции.
К его удивлению, ученый только горько усмехнулся и покачал головой.
– Да, я уже догадался. Пожалуйста, не говори о ней больше…
Ансем немало поразился подобному заявлению. Интересно, о чем ещё Икэй догадался? Не скрывает ли чего? …Пожалуй, ему еще можно доверять, да только как долго?
– Значит, нужно всего лишь напасть на марионетку, – координатор довольно быстро сменил тему, возвращаясь в русло беседы. – Или подождать, пока не нападет кто-нибудь другой.
Ученый слабо, вымученно улыбнулся, оставшись довольным сотворенными набросками их дальнейших действий.
Холодно. Воздух лежал на коже тяжелыми ледяными оковами, проникал в легкие небывалой свежестью – казалось, даже пытался разомкнуть веки. Перед глазами, пусть и закрытыми, было светло, и повернуть голову, чтобы укрыться от назойливого света, – тяжело. Под пальцами – что-то мягкое, в маленькую-маленькую клеточку; как явственно чувствовалась шершавость! Глубокий вдох, глубокий выдох – удалось почти без труда. Поддавшись порыву света и воздуха, медленно и тяжело открылись глаза.
Белые стены, белый потолок – что-то всё это напоминало. У окна лениво танцевали невесомые занавески, играясь с гостившим в комнате ветром. Верхушки деревьев, видневшиеся отсюда, наполовину облысели, чернёным узором ложась на бледно-голубое полотно неба.
«Осень»
Мерный электронный звук, преследовавший во время сна, остался таким же мерным, разве что сделался тише. Шелест листвы с улицы, перемешанный с веселыми детскими вскриками, появился недавно.
Все эти детали подмечались как бы сами собой, и лишь самое интересное осталось позади, без должного внимания: у кровати сидела, примерно сложив руки на коленках, хрупкая девочка, с каким-то особым усердием обёрнутая в белый халат: всё-таки холодно. Короткие волосы лихо разлетались в стороны рыжей шляпкой, большие синие глаза смотрели прямо на него.
– Клауд Страйф, ты очнулся, – подтвердила она ровным голосом.
– Ш.. Шелке, – Клауд сглотнул, успокаивая саднящее горло. – Что ты…
Девочка заскрипела стулом, пододвигаясь поближе к кровати. Когда этот мучительный для ушей Клауда процесс завершился, Шелке чуть заметно улыбнулась.
– Я нашла общество твоей девушки утомительным, – она рассеянно покачала ногами, – поэтому сообщила ей о нашей родственной связи.
– Какой связи? – всё ещё слабо, но куда более уверенно поинтересовался Клауд, приходя в чувство.
– Я сказала ей, что ты мой отец. К такому она была не готова.
«Отец» довольно резко подскочил с кровати, окончательно проснувшись. Девочка за ним пристально наблюдала и, судя по плясавшим в глазах золотинкам солнца, немало от этого веселилась. Ему хотелось прикрикнуть, или осадить, или просто выразить недовольство, но вырвалось только усталое:
– К такому и я не готов, коли честно, – Клауд тряхнул головой, вспоминая их последнюю встречу. – Куда ты пропала из подземелья? Что… что это было? Кто шел нам навстречу?
Шелке молчала, словно боялась выпустить драгоценные слова наружу. Вмиг сделавшись той нелюдимой девочкой, которую привыкли видеть во времена Дипграунда, она привстала и медленно двинулась к окну, к танцующим под ветром занавескам. Взглянула на детские часики с чем-то цветастым на циферблате, выдохнула:
– Странно, опаздывают.
Клауд всё ещё не понимал течения их разговора. В голове без того всё путалось – сколько времени прошло с тех пор, как он потерял сознание?..
– Чуть больше недели ты не приходил в себя, – девочка поёжилась, ещё крепче укутываясь в халат. – Через три дня закончится сентябрь… Наверное, ты ждешь ответов на вопросы. Подожди еще немного, скоро придут они и всё расскажут.
– Кто – они?
Шелке в очередной раз проигнорировала вопрос, заставив его разозлиться. Не покидало ощущение, что Клауд оказался в чьих-то цепких руках, обездвиженный пластиковыми трубками капельниц. Тревожное чувство лишь усилилось, когда девочка предпочла молчание вразумительному ответу.
«Может быть, в следующий раз мы снова встретимся врагами». Вот он – следующий раз. Шелке жива-здорова, а Страйф прикован к больничной койке. Неужели правда, за которой он так долго гнался, вновь ускользнёт? Не на то рассчитывала Айрис, горько думал Клауд, когда пыталась объяснить ему истинное положение дел…
Вдруг девочка вновь заговорила:
– Я расскажу тебе кое-что другое, Клауд Страйф. Знаешь ли ты, что такое закрытые реальности?..
На том же этаже, в двух дверях от палаты, где беседовали Клауд и Шелке, сидел, прислонившись к стене, неопрятного вида молодой человек. Глаза его, прикрываемые чёрными кудрями, лениво скользили по набившему оскомину коридору, крепкие руки рассеянно сжимали-разжимали пластиковую папку. Врачам он представился знакомым Клауда, но в палату заходил крайне редко.
Чаще его видели сидевшим в коридоре, беспокойно вглядывавшимся в прохожих, иногда – набирающим что-то на мобильном. Приходил молодой человек каждый день, почти с тех самых пор, как сюда перестал захаживать Икэй Корнуолл. В том крылась какая-то грустная ирония, ведь именно ученого пытался встретить в больничных коридорах интересный гость…
И именно ученый признал бы в нем ассистента, с которым говорил пять дней назад – двадцать второго сентября.
Но тот не брал трубку – исчез вовсе! Иногда молодому человеку казалось, что в штаб-квартире нет-нет – да промелькнет его силуэт, но всегда не хватало времени, всегда была первоочередная работа, а Икэй ускользал из поля зрения. Внезапная незаинтересованность Корнуолла довольно сильно поразила ассистента, и он начал подозревать, что данные, которые запросил ученый, либо потеряли всякий смысл, либо, наоборот, его обрели. Обрели настолько, что Икэй исчез для научного отдела на эти пять дней.
Молодой человек обреченно выдохнул и вновь открыл папку, перечитывая самый странный вывод, который ему приходилось писать по проекту мыслезаписи:
«Проведены исследования по образцу из объекта. Мыслезапись не извлечена. Состояние нестабильное. Повреждение памяти 50,45%. Обнаружен побочный сигнал».
Акт I
До начала собрания оставалось полтора часа.
Ещё с утра в комнату с техникой заявился Рив и не выходил оттуда до сих пор. Чем он занимался – оставалось загадкой для простого смертного. Туэсти обменивался несколькими сухими полуфразами с бывавшими там работниками, коротко кивал и возвращался к работе над каким-то странным, причудливым механизмом.
Работа не клеилась: пальцы дрожали тем сильнее, чем ближе был назначенный час. Задача была элементарной – всего-то заменить модуль – но общая обстановка бесконечного оживления и частное состояние души мешали осуществить задуманное. За этим занятием Рив не заметил, как одна из теней отделилась от стены и выскользнула на свет, лившийся из окна, оказавшись не кем иным, как Генезисом. Тот двигался совершенно бесшумно, приближаясь к ничего не подозревающему Туэсти с каждым новым шагом. Бывший Солдат нарочно выбрал время, когда в комнате никого не было – последние приготовления касались в том числе Рапсодоса.
Генезис подошел почти вплотную; Рив сидел над заветным устройством, не замечая ничего вокруг. Рука потянулась было к рапире, но вовремя остановилась, когда Туэсти бросил вполоборота:
– Не годится, – он повернулся и посмотрел на Генезиса снизу вверх. – Я уже приноровился к вашим… явлениям.
– Всё готово? – Рапсодос и виду не подал, что смутился.
Глава ОВМ торжествующе потянул за кабель в толстой черной изоляции, уходивший вглубь устройства.
– Большая красная кнопка, – по лицу пробежала улыбка. – Проводное соединение, Генезис, в плане надежности мне весьма импонирует. Несколько жаль, что вы не будете принимать активное участие.
Генезис ответил хищной улыбкой.
– «Друг мой, судьба жестока». Кто знает, что случится через два часа?.. – он привычным движением отбросил прядь со лба. – Остается только пожелать нам всем удачи.
Туэсти серьезно кивнул.
– Удачи нам. Вам, мне… и Руфусу.
Эта фраза произвела неожиданный эффект на Рапсодоса: тот вмиг помрачнел и смолк, заставив себя лишь принужденно кивнуть. Рив, конечно же, не понимал, что могло задеть бывшего Солдата – да и сам он толком не мог понять, пока в памяти не всплыли знакомые строки.
«…И судьбы трёх
Рассеяны по миру: так
Один стал узником, второй – героем,
Третий – странником.
Но души их едино сплетены
Найти ответ к загадке клятвой».
Неужели Риву суждено стать героем?..
Генезис отнюдь не обрадовался образу-аналогии, который услужливо преподнесло воображение. Поэма эта в его жизни значила куда больше, чем любое другое литературное произведение – и, подобно вещам, преследующим человека многие и многие годы, вызывала вместе с чувством восхищения не менее сильное отторжение. Он разменял четвертый десяток, а с ним – веру в нерушимость собственных, оставшихся ещё идеалов, поэтому каждая строчка, вырезавшаяся в памяти, и казнила, и лелеяла его стремления, страхи, чаяния.
Каждая строчка напоминала о казавшейся нерушимой связи между тремя друзьями. Судьба вновь обманула Генезиса – и по своей странной иронии воздвигла перипетии, в которых по-новому раскрывалась поэма… Или по-новому трактовались простые совпадения.
Рапсодос страшился своей угасающей веры в Богиню, ему жутко было оставаться посреди жизненного пути, растеряв все прежние ориентиры. Но не меньше он страшился собственного желания вновь её увидеть – прекрасную, недосягаемую. Две этих стороны вели яростную борьбу ещё со времён судьбоносного поединка и долгого заточения – какой из них суждено победить? Суждено ли?
– Генезис?
Туэсти выглядел взволнованным. Не мудрено: ему предстоит столько всего сделать и пережить, мрачно думал Рапсодос.
– Советую вам спрятаться: совсем скоро здесь вновь соберутся люди, – Рив украдкой взглянул на наручные часы. – Мне нужно наведаться в зал, посмотреть, как там Шелке с Клаудом.
– Ты уверен в том, что говоришь, Клауд?
– Айрис – ей менее всех из нас нужно лгать.
– Значит, Богиня непременно появится…
– Рив, тебе грозит опасность, – по обыкновению серьезно констатировала девочка.
Туэсти лишь усмехнулся очевидному замечанию и рассеянно потрепал её по голове.
– Тебя убьют.
На секунду глава ОВМ задумался, замедлив движение руки. Посмотрел на Шелке пронзительным взглядом – так смотрят жертвы на палачей – и сказал, до боли привычно и мягко:
– Ты сделала свой выбор. Я сделал свой.
И он ушел, скрывшись за снующими без передышки людьми.
Шелке чувствовала себя потерянной среди сотрудников, мечущихся по залу, точно в преддверии конца света. Ей едва удавалось избегать столкновений с неспокойными работниками, проверявшими свет, оборудование, наличие посадочных мест, бесконечно совещавшимися по внутренней связи и мобильным телефонам – страшно представить, что тут будет, когда рассядутся гости.
Всё это наружное движение тревожно отзывалось в душе девочки, словно запертая в груди птица, трепещущая, готовая вот-вот расправить белоснежные крылья, только чтобы разбить их в кровь. Любое шевеление в непосредственной близости казалось смертельно опасным – обострившиеся чувства работали как никогда не вовремя. Ощущения, которым не находилось слов оправдания, появились всего год назад – так внезапно, так недавно, и порой Шелке оглядывалась и ужасалась собственным деяниям… что до встречи с сестрой, что после.
Предчувствие. Довольно интересное слово, далеко не сразу понятое девочкой. Но сейчас…
– Шелке, – один из сотрудников подошел поближе, даже склонился, чтобы быть с ней на одном уровне.
Большие синие глаза метнулись вверх – и застыли от страха. Из горла не вырвалось ни одной панической нотки, ни одного звука – но Ансему достаточно было испуганного взгляда. Он сдержанно улыбнулся, всем своим видом показывая хорошо скрываемое неодобрение.
– Вот, значит, куда ты пропала. Всё же ты заодно с Туэсти.
Девочка сжалась под пристальным взглядом, от которого мало что ускользало.
– Я скажу тебе честно, – Ансем рассеянно подхватил её ладошку и с просительным выражением вновь заглянул в глаза: – Мы собираемся уничтожить Туэсти и Рапсодоса… Мы – это я и Икэй. Чью сторону примешь ты?
Шелке мелко и часто задышала, точно вот-вот расплачется.
– Думаешь, Рив поможет тебе? Поможет твоей сестре? – вкрадчиво продолжал Ансем, поглаживая маленькую ручку, будто в самом деле разговаривал с ребёнком. – Ты всерьез так думаешь?
Девочка по-прежнему молчала, не нарушая зрительного контакта.
– Наверное, не любишь ты её, – заключил вдруг Ансем, убирая руку и выпрямляясь. – Делай как знаешь.
Губы задрожали от потока нестерпимых эмоций.
– Что надо сделать? – выпалила Шелке, сотрясаемая мелкой дрожью.
Координатор одарил её довольной улыбкой.
– Убедись, что прибор подключен так, как надо. Икэй наивно полагает, что Туэсти не додумается отказаться от его услуг, – Ансем вновь склонился вперед: – Помни, Шелке: смерть одного означает жизнь другого.
Он покинул девочку так же незаметно, как встретил. Прошло несколько разрушительных секунд, и слёзы покатились по щекам, одна за другой. Когда Шелке уверилась, что Ансема нет поблизости, она спрятала лицо в ладошки и горько заплакала.
Когда он носил серые костюмы? Да никогда. Ему претила мысль вновь расстаться с привычным внешним видом. С черно-белым нарядом, от которого всё ещё можно было уловить запах стирального порошка – хотя, скорее всего, ощущение это было бессмысленной иллюзией. Подсознание любит играть и выигрывать.
«А сознание – подмечать бесполезные факты», – вертелась на языке злая мысль.
Галстук. Казалось, прошла целая вечность – но пальцы помнили своё дело. Двигались механически, выверенно, бесстрастно. Без дрожи.
– Босс, вы уверены? – Рено продолжал держать при себе флакончик с прозрачной жидкостью, то и дело спрашивая, уверен ли босс.
Нисколько он не уверен.
– Абсолютно, – Руфус закончил с узлом и легким движением расстегнул пуговицы на рукаве, закатывая рубашку и обнажая чуть почерневшие бинты на левой руке. – Думаешь, ещё на раз стоит?
Турк с силой стукнул пузырьком по столешнице, на секунду завоевывая внимание начальника.
– Надоело, – прогремел подчиненный, – надоело, блин! Как ты не понимаешь?
В последнее время подобное часто доносилось от Рено. Понятное дело: он всё ещё переживал за товарищей, а после событий в Космо стал будто сам не свой. Может быть, его стоило уволить. Сделать исключение – и уволить. Руфус прошел мимо него к шкафчику с аптечкой и достал бинты. К такому делу он был привыкший – даже как-то спокойнее стало, когда Геостигма вновь поселилась в теле: в конце концов, террористы не оставляют пустых угроз.
– После конференции, – холодно ответил наследник, закончив с перевязкой. Согнул-разогнул руку – вроде бы, не давит. – И чтобы ни тебя, ни Кисараги там не было.
– Чёрта с два меня там не будет! – Рено демонстративно громко покинул комнату, хлопнув за собой дверью.
Шинра слабо улыбнулся. Наверняка ведь ждет у двери, чтоб глаз не спускать. Взгляд сам собой упал на стеклянный пузырёк, и подумалось почему-то про последнюю девочку-Цетра.
«Ты помогаешь мне второй раз».
– Почему тогда!.. – слова вырвались сами собой, ничего не привнося, ничего не забирая.
Среди потока людей Клауд отчетливо почувствовал на себе чей-то взгляд. Тщетно он пытался найти наблюдателя, выцепить из толпы незнакомцев того, кто был чересчур заинтересован в нём. Рив советовал держаться как можно дальше от основного потока людей, правда, не говорил – почему… Ещё одну странную особенность отметил Страйф, бегло проглядывая сиденья: зал был заполнен далеко не полностью – а ведь вот-вот всё начнётся. Откуда тогда столько народу во время приготовлений?
В очередной раз всматриваясь в полумрак аудитории с намерением выловить смотрящего, Клауд наткнулся на взгляд бледно-голубых, почти серых глаз и тотчас же узнал обладателя. То было больше предчувствие, чем заключение: не всякий распознал бы в темноте зала человека в сером костюме-тройке, а в человеке – Шинру-младшего. Сказать, что Клауд был удивлен увидеть его здесь – ничего не сказать: обстоятельства их последнего разговора всплыли в памяти, заставив Страйфа смутиться – сколько он всего пропустил!
Шинра, по-видимому, доволен был и тем, что наладил зрительный контакт. Он едва заметно кивнул Клауду, очевидно, признавая того даже вопреки мало-мальской конспирации. Вот уж встретились два одиночества, хмуро подумал Страйф, кивая в ответ.
Руфус почему-то взгляда не отводил. Чего он хотел добиться? Клауд почувствовал себя неуютно – еще более неуютно, чем раньше. Создавалось впечатление, будто Шинра намеревался что-то сказать, но расстояние между ними было слишком велико. Прошло ещё несколько секунд, и его безмолвный собеседник покачал головой, отворачиваясь. Страйф понял: поговорить с ним нужно при первом же удобном случае.
Как только из динамиков грянул громогласный голос, гомон среди аудитории стих практически мгновенно.
– В первую очередь я хотел бы поблагодарить собравшихся здесь гостей, – Рив окинул взглядом аудиторию и посмотрел на экраны, – а также всех, кто к нам присоединился.
Свет погас, и только центр зала, где сейчас стоял Туэсти, оставался освещенным софитами. На зрителей мертвенной вуалью легло голубоватое свечение многочисленных мониторов; Клауд только теперь заметил, как их много.
– В данный момент наши техники поддерживают связь с самыми крупными центрами Гайи, – продолжал глава ОВМ; его изображение на экранах было куда четче своих соседей. – В свете последних событий, случившихся на Западном континенте, участие мирового сообщества более чем необходимо.
Клауд невольно поразился твердой уверенности, непоколебимости Рива. Благородность черт лица, устремление во взгляде и звучный голос – никогда еще Страйф не видел его таким. Ответственность – слишком большая ответственность на нем лежала.
«Он виноват во всём, что случилось с Тифой», – мстительно напомнил внутренний голос, но Клауд тут же покачал головой.
«Все хороши».
– …До настоящего времени не так много было известно о Генезисе Рапсодосе. Солдат Первого Класса, поднявший восстание против Шин-Ра, уже десять лет как объявлен убитым в бою. Но события прошлых дней показали многим обратное: Генезис жив, здоров и готов к решительным действиям. Волна терактов, грянувшая грозой над Западным континентом, принесла достаточно страданий мирному населению, чтобы возненавидеть предводителя и возжелать расправы. Последний удар пришелся на Космо Каньон, где группа неизвестных, выступая от имени Рапсодоса, устроила самое гнусное и подлое преступление: заразила Геостигмой большую часть жителей…
А за ним, у дверей, ведущих в комнату с техникой, стоял молодой пехотинец. Как и остальные, он смотрел ровно, не показывая своим видом, что пытался разглядеть какого-нибудь злоумышленника в толпе. Взгляд его привлёк один из ученых, который сидел чуть ли не вполоборота. Уголок губ в раздражении дёрнулся от просительного выражения лица молодого человека. Пришлось покачать головой: «Не сейчас». Икэй судорожно выдохнул и отвернулся.
Изначально Ансем планировал проскользнуть внутрь – кто знает, что могла вытворить Шелке? – но слова Туэсти заставили его прислушаться, не то что прислушаться – замереть и задуматься.
Что значила речь, которую вёл глава ОВМ? Разве тот не должен был всячески оправдывать Генезиса, а не приписывать ему то, чего Солдат даже не совершал? Подобные проникновенные сентенции отнюдь не уверят мировое сообщество в непричастности Рапсодоса…
Догадка мелькнула ослепительно ярко. Рив вёл свою игру! С самого начала он преследовал собственные цели – и наверняка использовал Генезиса, только чтобы отвести подозрения. Кто бы мог подумать!.. Туэсти внезапно стал куда более опасным противником, чем казался вначале. Поступить подобным образом – неужели кто-то ещё был на это способен?
Поэтому Ансем повременил с визитом в заветную комнату. Рив совсем не прост… опасно к нему приближаться, пока тот не раскрыл все свои козыри. Вновь взгляд уцепился за умоляющее выражение Корнуолла. Координатор едва заметно оскалился, безмолвно приказывая ждать назначенного времени.
– …Поэтому я призываю всех, кто сейчас это видит – объединиться. Объединиться против общего врага, – Рив простер руку к аудитории, налегая на кафедру, – ради нас и наших друзей и близких…
Координатор заметил красный всполох на противоположной стороне. Несомненно, то был кожаный плащ, обладатель которого торопливо двигался вдоль стены; наблюдателю даже удалось разглядеть бессменную пару наплечников. Ансем напрягся; впервые за долгое время в висках застучало от переполнявшего адреналина. «Всё или ничего. Всё или ничего!» – лицо зажгла азартная, почти маниакальная улыбка, руки задрожали от нетерпения.
Его отменное в темноте зрение выхватило несколько решительных и коротких ударов, акцентированных бледным свечением, решивших исход схватки с солдатом, что охранял выход. Тот обмяк и повалился на землю, и Рапсодос двинулся дальше. Ансему показалось, или тот и впрямь запер дверь?.. Беглый взгляд к другой двери разрешил загадку со вторым охранником – точнее, с его отсутствием.
Всё складывалось как нельзя лучше.
Икэй вновь взглянул на координатора, и тот, наконец, кивнул. Корнуолл чуть не подскочил с места, но всё же сделал над собой усилие и как можно менее подозрительно скользнул с сидения, пробираясь подальше, к стене.
Рив продолжал выступление. Незаметно от остальных кулаки его побелели от напряжения. По лицу градом катился пот. Мужчина понял вдруг, что он здесь один. Один на один с танцующими по кругу тенями, узорами своими украшающими стены.
– Именно поэтому, жители Гайи, я должен сделать важное заявление. Наш общий враг, Генезис Рапсодос – вовсе не наш…
Слова потонули в грохоте, расколовшем время на до и после. Одна из фигур, сидевших в ближнем кругу, прямо перед глазами Туэсти, покачнулась в сторону, оставляя в воздухе багровую дорожку, начинавшуюся у виска. В оглушительной для Рива тишине на пол упал молодой человек в причудливом чёрно-белом костюме; насыщенно-красным – под стать его имени – окрасились некогда светлые волосы, убранные в идеальный зачес.
«Началось», – ладони у Рива покрылись холодным потом.
Не успел он этого подумать, как пронзительный крик взорвал тишину, запуская в ход хаотический механизм паники. Тщетно он пытался призвать людей к порядку…
Изображения на мониторах подёрнуло рябью помех. Панический гомон на удаленной связи смолк; вместо него по залу пронеслось громкое, звонкое:
– Шах и мат, Рив Туэсти.
Клауд подскочил со своего места, не веря своим глазам – не желая им верить. На мониторах вырисовалось острое лицо Рапсодоса. Оброненные Генезисом слова настолько ошеломили публику, что люди остановились, не в силах и звука произнести.
Послышалось свищущее движение, прерывавшееся едва различимыми хлопками – и на центральную площадку, медленно и вальяжно порхая, приземлился не кто иной, как Генезис собственной персоной. Судя по выражению на лице Туэсти, тот явно не ожидал подобного развития… да кто вообще мог его ожидать?!
Клауд сорвался с места, порываясь пройти к самому центру, чтобы отвратить неотвратимое, но кто-то с удивительной силой вцепился в его руку. Страйф зло оглянулся, готовый рвать и метать. Но рука не поднялась.
– Шелке! – девочка отчаянно мотала головой, бормоча что-то неразборчивое.
Она резко потянула Клауда на себя, и тот от неожиданности потерял равновесие.
– Не ходи!..
– Неужели не рад встрече? – Генезис презрительно сощурился, оставляя на губах холодную усмешку. – А как зазывал.
Рапсодос резко развернулся, пустив одним взмахом руки языки пламени по трем дорожкам, которые, достигнув бежавших к центру солдат, ярко вспыхнули и исчезли.
– Нравится, Рив? – весело спросил бывший Солдат, радуясь бледности Рива, как ребенок. – Нравится, когда убивают твоих людей?
– Мне стоило догадаться, – Туэсти почти прошептал эти слова, но включенный микрофон разнес их по всему залу.
Рапсодос молниеносным движением вытащил рапиру и поднёс её к горлу главы ОВМ; алое лезвие немного утопилось, не разрезая ещё тонкую ткань бинта. Рив почувствовал, как прожгло слишком долго заживавшую рану – становилось нечем дышать. Глаза в последний раз посмотрели на Солдата, чересчур довольного собой.
– Ничто препятствовать не будет возвращенью моему…
Противный хруст прошелся скрежещущим эхом по динамикам: Генезис без труда вонзил рапиру в горло, снизу вверх; лезвие уперлось в черепную коробку. Оружие засветилось багровым, отображая витиеватые письмена, словно почувствовало кровь, многочисленными дорожками стекавшую по редкому металлу.
– …Пусть даже и день завтрашний ко мне не будет милосерден, – изящным, танцующим движением Генезис вынул рапиру, и брызнувшая из смертельной раны кровь оросила огненно-рыжие волосы и ярко-алый кожаный плащ.
Акт II
Ещё долю секунды Рив стоял – невероятно долго длилось это мгновение – и тело склонилось набок, стремительно рухнув с небольшого возвышения, где находилась трибуна. Рапсодос удовлетворённо выдохнул, не в силах скрыть злорадствующей ухмылки. Под аккомпанемент удушающей тишины он медленно прошел мимо бывшего главы ОВМ, не гнушаясь наступить в растекавшуюся багровую лужу. Несколько раз. Чтобы означить свой путь липкими следами…
Мучительно медленно Генезис обошёл трибуну – и остановился у второго тела. Кровь, растекавшаяся под лицом, уже успела впитаться в потемневший бархат. Бледные глаза смотрели пусто и безжизненно. Несомненно, Рапсодос узнал его… но пал этот человек не от руки Солдата. Генезис напрягся всем телом, бросив несколько вороватых взглядов по углам, хищно сощурившись, но среди толпы не смог разглядеть дрожавшего, как лист, молодого ученого, крепко стискивавшего винтовку.
– Ансем…
Икэй дышал часто, словно после долгого бега; в голове редко отбивался глухой ритм. Дрожащие пальцы побелели, вцепившись в оружие. «Я… я…»
– Он мертв? Он… мёртв!..
Ансем проследил за взглядом ученого: тот слепо смотрел в центр зала, но вовсе не на Рива… и даже не на Генезиса. Ещё один невольный участник, первая жертва абсурдной театральной постановки. Шинра. Взгляд опустел, лишившись жизни; никого не было рядом. Никто и проверить не хотел – выжил или нет.
«Как печально и просто умирают люди, не правда ли?» – Ансем тряхнул головой, прогоняя наваждение.
– Мёртв, – сухо ответил координатор, покосившись на винтовку, которую отдал Корнуоллу. – Зачем?
– Я не знал, – Икэй мелко затряс головой, продолжая стискивать оружие. – Не знал!..
Кафедра тоже была забрызгана кровью, но Генезис не побрезговал занять место оратора. Скорее угадывались, чем виднелись вдалеке лица гостей; ощущение власти над объятой ужасом толпой почти опьяняло.
– Нужно ли что-то говорить… – Солдат с большим усилием заставил исчезнуть улыбку. – Видите ли, мне претит произносить речи на похоронах. Каюсь! – лицо его снова оскалилось. – Хотел учинить расправу. Хотел убить там, где не так людно, но… не захотел!
Эхо от его мелодичного голоса разносилось по залу и возвращалось обратно к центру, не находя поддержки.
– Где же крики приветствия? – Рапсодос налёг на трибуну, совсем как недавно это делал Рив. – Или, может быть, паники?..
Люди, толпившиеся у дверей, стали недвижнее. Генезис скучающе наблюдал за застывшей толпой; на лице запечатлелось глубокое разочарование. Неужели они не понимают, что значит для их жалких жизней его разочарование?
– Что ж… Позвольте подогреть ваш интерес.
Солдат властно взмахнул рукой – и поднявшийся огненный вихрь устремился к стенам, освещая полные ужаса лица. Те глупцы, что не успели вжаться в стены – что остались на своих местах, – исчезли в бушующих раскалённых потоках; мерцание огня, победившее тусклое освещение трибуны, играло бликами на исказившемся лице Генезиса. Когда до его слуха дошли крики и стоны, бывший Солдат удовлетворенно выдохнул.
– Намного лучше, – он крепко сжал руку в кулак, прекращая действо.
Пламя вдруг стремительно померкло, в последний момент смешавшись с ярко-голубой вспышкой, и вновь далёкие силуэты осветились едва заметным, призрачным синеватым свечением. На несколько секунд свет погас, и воцарилась новая тишина.
Волна пламени прошипела над самой головой; Страйфу стоило поблагодарить девочку за то, что отбросила его на пол. Он накрыл собой Шелке, стараясь как можно сильнее прижаться к полу.
– Шелке!
Её мелко трясло; ни толкового слова, ни жеста не удалось добиться. Клауд обхватил девочку за плечи, стараясь в этом объятии скрыть собственную злость и растерянность. Рапсодос! Да как Рив вообще мог ему доверять!.. Зубы отчаянно скрипнули.
Шелке тихонько всхлипнула.
– Попробуй пробраться к выходу, – голос его звеняще дрожал от еле сдерживаемой ярости. – Я с ним разберусь…
Когда рыжий отблеск сменился ярко-голубым, его спутница замерла; дрожь прекратилась, а лицо исказила гримаса испуга. Клауд резко вдохнул, замечая, как потеплел воздух; он уловил призрачный запах грозы, и нехорошее предчувствие только усилилось.
– Что..?
– Нет никакого выхода! – Шелке закусила губу, продолжая смотреть мимо Страйфа; говорила она по-прежнему тихо и спокойно… и это было по-настоящему жутко.
Пытаясь унять собственный страх, Клауд вновь тряхнул её, заставив посмотреть в глаза.
– Есть выход, Шелке. Есть, – трудно было изображать спокойствие, трудно было скрывать клокотавшую внутри ярость, но иначе её не образумить. – Сейчас ты проберешься туда – нам нужна подмога. Я постараюсь его задержать, – Шелке по-прежнему мелко и часто дышала; что-то подсказывало Страйфу, что убедить её не удалось. Он выпустил бедняжку из крепкого хвата и отполз назад. – …Оставайся тут.
Девочка с трудом приподнялась. Покачала головой.
– Мы уже внутри.
Подобная констатация факта произвела на Клауда сильное впечатление, но вовсе не остановила. Неужели Рив решился запереть здесь и Рапсодоса… ценой собственной жизни? Нет, нет, нет. Он не мог так просто умереть. Не мог, черт возьми!
…Ему нужно оружие. Если в охране стояли пехотинцы, у них только автоматы. Меч, который Туэсти посоветовал спрятать – в другой секции, где и оружие Шелке. В любом другом случае отвлекать Генезиса на себя бессмысленно. У этого подонка ещё и Материя, довольно мощная… Клауд серьезно задумался.
– Какое совпадение.
Мягкий, вкрадчивый голос застал обоих врасплох. Страйф метнул взгляд назад – и замер. В положении ничуть не лучшем, чем их положение, пригнувшись к полу, на четвереньках к ним подползал мужчина в костюме-тройке, волочивший что-то за собой. На ходу он пытался отдышаться, и оттого было удивительно, как ему удавалось так ровно и спокойно говорить:
– Мне даже интересно, откуда он взял такую замечательную Материю, – ещё на пару шагов удалось приблизиться, и в сторону Клауда, шурша по напольному покрытию, метнулось что-то стальное, длинное.
Тот сощурился, не веря своим глазам.
– Шинра…
Руфус бодро ухмыльнулся, остановившись рядом с ними. Зачес растрепался, костюм истерся и испачкался – но наследник был, несмотря на всё это, доволен собой. Клауд внимательно посмотрел на офицерский меч, не понять откуда взявшийся у Шинры.
– Я слышал, ты собираешься отвлечь на себя Рапсодоса, – он выглядел неестественно беспечным, словно не было ни смерти Рива, ни бесчинств Генезиса… ни его, Шинры, убийства. – Весьма похвальное стремление.
Клауд кинул в его сторону презрительный взгляд:
– Что здесь происходит?! – за спиной послышалось какое-то движение: Шелке слабо пошевелилась. – Ты должен был…
– Ничего никому не должен, – Руфус обнажил белые зубы. – Юная леди, полагаю, останется в моём обществе.
Клауд хорошенько, насколько позволял тусклый свет, разглядел Шинру. Непрестанное выражение хитрости и расчета угадывалось почти сразу; он кривил губы в довольной ухмылке, в которой не виделось злого умысла или злорадства – но Страйф никогда не мог уследить подобных настроений в наследнике и потому всегда оказывался втянутым в его закулисные планы. В памяти всплыла их короткая очная ставка перед конференцией, и пришлось признать: Шинра знает куда больше, чем хотелось бы думать.
Руфус, в свою очередь, во время короткой беседы внимательно разглядывал Клауда. Удивительно: за годы Страйф совершенно не поменялся – разве что в поведении и словах сделался увереннее, не растеряв при том умилительно детских черт во внешности. Этот поразительный контраст, вероятно, и притягивал людей к нему. Интересно, был ли какой-то умысел за тем донесением в ОВМ, что стало одним из звеньев роковой цепочки событий?
Шинра едва заметно тряхнул головой, первым отводя взгляд. По динамикам вновь разнёсся звонкий голос Генезиса.
– Что вы будете делать теперь, жители Гайи? У моих ног – тела ваших предводителей, – Клауд скептически выгнул бровь, вновь встретив взгляд Руфуса; тот невинно пожал плечами. – Что предпочтёте: избрать новых или получить иллюзию выбора?
– Должен признать, Рапсодос умеет выдвигать альтернативы, – хмуро отметил Шинра, приняв скучающее выражение.
В своей светской беседе мужчины совсем позабыли о компании Шелке – впрочем, Руфус никогда не упускал её из виду, стараясь уследить за любым движением: в конце концов, иметь за спиной одного из Цвет… Наследник нередко сомневался в недальновидности Страйфа.
– Что тебе нужно, Руфус Шинра?
Что ему нужно?.. Действительно: что ему нужно? Шинра и сам не до конца понимал – выходит, немногим он лучше Клауда.
Её глаза видели слишком хорошо. Наследник старался избегать пронзительного взгляда и тем, кажется, себя выдал. Прежде, чем Шелке успела сказать что-то ещё, а Руфус – ответить, Клауд подхватил принесенный меч и присел, пружинисто согнув ноги; его взгляд устремился к мониторам, вмиг сделавшись холодным и решительным.
– Шинра, – тот встрепенулся, с излишней готовностью доставая пистолет. Страйф заметил это и твердо кивнул.
На короткую секунду Руфус показался из укрытия, прицеливаясь. Важно выстрелить так, чтобы отвлечь внимание Рапсодоса на другую сторону. Долго думать не пришлось – лишь краем сознания он подметил, что народу у стен заметно поубавилось, и никто больше не издавал ни звука.
Грянул выстрел. Ещё один. Ещё. «Минус три патрона», – подметил Руфус, падая плашмя на пол. Страйфа в их тесной компании уже не было… как, впрочем, и Шелке. Шинра попытался найти её взглядом – без толку.
Левую руку вдруг свело резкой болью; под бинтами выступила черная жидкость. Стиснув зубы, Руфус осторожно присел, упираясь в спинку стула. Его немного беспокоило, на что именно рассчитывал Страйф: в этом пространстве двери будут вечно заперты, сколько бы ни просили люди о пощаде, сколько бы ни стучали в деревянные стенки темницы. Исчезновение младшей Руи тоже не предвещало ничего хорошего.
– Что мне нужно... – Шинра зло улыбнулся, – то я обязательно получу, Шелке.
Легко подпрыгнув – меч значительно уступал в привычных габаритах и массе, – Клауд оттолкнулся подошвами от сиденья и устремился вперед. Рапсодос стоял к нему спиной, отвлекшись на выстрелы, открывшись для нападения. Не думая ни о чем другом, Страйф ускорился на своём пути к центральной площадке; в ушах засвистело, в лицо ударил порыв потеплевшего воздуха. Генезис ещё не успел развернуться. Клауд высоко подпрыгнул, занеся над головой меч для решающего удара…
Сталь лязгнула о сталь. Рапсодос засмеялся, громко и безумно, нехарактерным лающим смехом. Клауд обнажил зубы, чертыхнувшись про себя; ноги пружинисто запели от встречи с полом. Покрепче схватившись за рукоять меча – слишком легкого, слишком чужого, – он твёрдо встретил насмешливый взгляд противника. Генезис был удивлен – отнюдь не нападением, нет – скорее, наглостью оппонента.
Встретившиеся над кафедрой мечи скрежетали над микрофонами, и всем, кто ещё остался в живых в этой злосчастной аудитории, взрезали слух усиленные звуки напряженной борьбы.
Первым отпрянул Генезис. Секунда тишины – и мгновение сгустившегося напряжения разрядилось яркой вспышкой, сорвавшейся с алой перчатки Солдата. Весь освещенный центр: трибуну, площадку, бездыханные тела – охватило рыжее жаркое пламя. Запах палёной ткани, шипение не выдержавшей жара электроники – и, конечно же, треск огня, охватившего без разбору всё живое и бывшее живым, – всё это привело Рапсодоса в неописуемый восторг.
Клауд едва успел увернуться от всепожирающего пламени, чувствуя неистовый жар. Ему удалось ворваться в круг, оставшийся нетронутым, и поединок начался.
Рапсодос легко парировал рубящие удары – слишком много сил вкладывал противник. Из каждого нового выпада Солдат изящно вытанцовывал, не забывая обрушать ответные атаки – которые, впрочем, цели не достигали. Генезис рассчитывал вымотать Страйфа, чтобы без зазрения совести порешить наглеца, но с течением времени лезвие меча свистело всё яростней, и ему пришлось признать: хороший бой! Давно не попадался достойный оппонент.
Клауд уверенно продолжал использовать выбранную тактику, не чувствуя при том и капли усталости: должно быть, на пользу пошел долгий отдых. Впрочем, мыслей своих он уже не замечал. Расправа. Страйф жаждал её каждой клеточкой души.
Под натиском Генезис вновь отступил, на ходу проводя по лезвию рукой; меч заалел ослепительным светом, и Рапсодос, довольный, снова метнулся в бой. Теперь каждая атака оставляла на паршивом мече врага характерные отметины, бывшие тем глубже, чем сильнее раскаленный металл впивался в чужое оружие. Достаточно было лишь угадать со временем – и противник обезоружен.
«Как?..»
Ухмылка вдруг пропала с лица Рапсодоса. Он ослабил атаки, переходя в оборону. Вспышка воспоминаний стремительно угасла, оставив после себя отчаянное желание выжить.
Так уже случалось. Чей-то меч… его рапира так же сломала чей-то меч. Чей?! Что случилось потом?
Клауд воспользовался заминкой противника и, в очередной раз скрестив клинки, свободной рукой от души врезал по лицу. Генезис чуть отшатнулся, теряя ориентацию, но оружие держал крепко, не позволив Страйфу совершить смертоносную атаку. Схватка продолжилась…
Рапсодос продолжал сыпать ударами в ответ на удары, и сложившаяся патовая ситуация начала потихоньку выматывать Солдата. Он отчаянно отказывался признавать собственную слабость, и попытки пробить оборону Клауда стали походить на безумные, колоссальной силы выпады. В запале сражения он совершенно не заметил, как сошел на нет огонь, плясавший дьявольским аккомпанементом вокруг них.
Клауд тоже заметил это не сразу – и когда взгляд выхватил силуэт рыжеволосой девочки, растерялся настолько глупо и обидно, что чуть не был отброшен на землю, но вовремя спохватился. Он чувствовал, как внутри зарождается неистовая сила, готовая побороть даже полные разрушительной мощи удары Рапсодоса. Жар, отличный от огня Солдата, охватил его тело, и Страйф приготовился к решающему выпаду; глаза вспыхнули ярко-голубым.
Генезис, к своему несчастью, тоже заметил в умирающих всполохах девочку – и присутствие её выбило его из колеи куда сильнее.
«Я знаю её. Точно знаю… – Рапсодос отразил очередной удар. – Почему? Почему я не могу вспомнить?!»
Сердце замерло, заставив замереть и обладателя. На секунду Генезис почувствовал себя немощным и разбитым… как во время Деградации.
«Что?..»
Лишь чутьё спасло от неминуемой гибели; Генезис едва успел отшатнуться, и горячим крестом вспоролась одежда и кожа на груди; на пол брызнула кровь – на сей раз его собственная. Солдат шумно задышал, отрезвленный жгучей болью. Его коварный противник замер, ожидая падения, которого так и не последовало.
Генезис вновь примерил ухмылку и рассмеялся в лицо обидчику.
– И это всё?.. – Рапсодосу не удалось договорить: горло заполнил стальной привкус, и Солдат закашлялся, сплёвывая кровь.
Оппонент продолжал наблюдать. Генезис обнажил покрасневшие зубы и резко метнулся вперёд, желая исхода битвы; Страйф сосредоточился, готовясь к окончанию схватки; Шелке прижала руки к груди, предчувствуя неизбежное…
Двери распахнулись.
Двери распахнулись, обрушив белоснежный столп света на застывших участников трагедии; яркость новоявленного, неизведанного горизонта в проеме нещадно резала глаза. Повеяло свежим холодом.
На идеально белом полотне света чернел силуэт. В миг разверзшейся тишины всё замерло; в этот короткий миг никто не смел сделать лишнего вдоха. Ещё миг – и тень чужака начала движение. Гость шел медленно, будто пересиливал себя, то и дело заваливаясь в разные стороны, точно ноги не держали. Шаг за шагом. Шаг за шагом…
Руфус, наблюдавший схватку Генезиса и Клауда со стороны, ближе других находился к проходу, по которому шествовал… нет, шествовала!.. Шинра застыл на месте; телом овладело ненавистное оцепенение, и лишь рука, пораженная Геостигмой, крепко, до дрожи сжалась в кулак.
– Это она? – Икэй задышал чаще.
Он ждал этого момента – он жил ради этого момента! «Лана…» – пальцы задрожали, грозя выпустить винтовку из рук. Жив Туэсти или мёртв – плану его, просчитанному до мелочей, суждено было свершиться. Вот она шла, незнакомая, другая, но всё ещё – его Лана. Икэй пустился было к ней, но твёрдая рука Ансема его остановила. Ученый зло оглянулся…
Координатор был бледен; лицо покрывала маска безразличия, и только глаза горели непонятным, но неистовым чувством. Корнуолл не подозревал, какие мысли сейчас роятся в голове сообщника – да и не думал подозревать: всё его внимание принадлежало той, что пыталась дойти до центра площадки, перебарывая собственные негнущиеся ноги.
Он обязан, он должен дойти до неё, помочь!..
Ансем в последний момент подхватил Икэя под локоть, выигрывая дополнительное для размышлений время. Жар обдавал тело с головы до ног – удивительно, как не выступил румянец? Всё пошло не так, как он рассчитывал… Легким цокающим звуком в голове затикала секундная стрелка паники.
«Успокойся, – твердил он сам себе, – главное – хладнокровие».
…Но как он мог остаться хладнокровным, когда по залу пронесся хриплый смех раненого Рапсодоса?
Генезис исказил лицо новой гримасой эйфорического безумия. Боль отступила – чувствовался только жар в груди. Каждый шаг их гостьи вызывал новые приступы хохота – в чем-то полного надежд, в чем-то отчаянного.
– С небес сошла Богиня! – захрипел Солдат, вновь обращая на себя внимание бледного, как полотно, Клауда.
Приходилось сплёвывать кровь, прерывая важнейшую в жизни декламацию поэмы.
– Врата, света полные, что к радости ведут, разверзлись перед ней!
Гостья не дошла до центра нескольких шагов – не выдержала и рухнула на колени, схватившись за живот, от которого исходило едва заметное красноватое свечение. Длинные тёмные волосы закрывали лицо, но Клауд, Шелке, Руфус – все они готовы были поклясться…
– Тифа Локхарт, – прошептала Шелке, щекоча слух Рапсодоса.
– …и Дар её уж тут.
Снова по коже шла мелкая дрожь, чересчур мелкая и частая для естественной дрожи. Руки явственней всего ощущали ровную вибрацию, исходившую от кошмарного сгустка, от которого никак не избавиться. Она не разбирала пути; перед глазами всё размывалось.
Нужно найти выход. Любой ценой. Здравый смысл, крупицами ещё оседавший в сознании, увещевал о странности, нелогичности решения идти вглубь зала, но какая-то сила, бывшая сильнее собственной воли, подталкивала вперёд, не давая упасть. Какие-то слова доносились до слуха, не обретая смысла.
Наконец ей удалось перебороть ненавистное устремление и рухнуть на колени. Неповиновение выстрелило сводящей с ума головной болью. Нестерпимо больно и жарко – будто душа хочет вырваться, но не смеет оторваться от тела.
Она закричала, стиснув голову побагровевшими руками, обнажив уродливую рану, из которой ярким оком смотрела алая сфера. Крик разнёсся по залу, как до этого разносился смех Рапсодоса. Тело подбросило вверх и выгнуло дугой; жар окончательно поглотил всё вокруг.
Зрители завороженно наблюдали, как фигура, немыслимо изогнувшись, оторвалась от пола и устремилась к потолку, исчезнув в белом сиянии.
«Вот оно!»
Генезис подался вперед, позабыв о ранении. Чёрным атласом расправилось огромное крыло, и Солдат взмыл вверх, к недосягаемо далёкой, единственно прекрасной – Богине. Как мотыльки летят на огонь, так он, едва не ослепнув, устремился к огромному сгустку света, в котором она исчезла.
…И лезвие рапиры было удало заведено для удара.
«Свершилось!» – да, именно этого мгновения он ждал все эти годы. Умереть от руки Богини – что может быть прекраснее и чище подобного единения?
Солдат с еще большим рвением устремился вперед; крылья опалились, истираясь в пыль под нестерпимо ярким светом. Секунды агонии – и вот он, её силуэт. Она совсем не похожа на ту Минерву, что спасла ему жизнь – но это она. Его Богиня.
Генезис удивился тому, как легко удалось поравняться с ней лицом к лицу… и крупицы разума оставили сознание. Солдат подался вперёд, сократив расстояние между ними, и на мгновение коснулся её губ, оставив на них кровавый отпечаток. Не теряя прежней решимости, опьяненный совершенным поступком, Генезис молниеносным движением взрезал кожу на животе и вырвал ненавистную алую сферу, шепча: «Я освобожу тебя!»
Он не заметил, как легла на сердце её тонкая ладонь. Он даже не заметил, что не успел договорить. Всё было так быстро и просто, что единственным его волевым движением оказалась тень улыбки на окровавленном лице. Сияние исчезло.
– Что он делает?! – в ужасе закричал Икэй, вбегая на центральную площадку. – Он хочет напасть?!
Тень Рапсодоса исчезла в белом свете, окружившем Лану. Подоспевший за ним Ансем не смог остановить товарища, и теперь двое присоединились к Клауду и Шелке, безмолвно наблюдавшим разверзшуюся картину. Примечательно, что в каждом из четверых теплилось своё, отличное от остальных представление о происходящем.
– Нет смысла ему мешать, – спокойно проговорил координатор, с трудом скрывая мрачное удовлетворение. – Ты ведь веришь в неё?..
В это мгновение яркий свет погас, оставив за собой два силуэта. Рапсодос держал что-то в руках, а Лана… в том месте, где она коснулась груди Генезиса, тонкая полоска света пронзала Солдата насквозь. Он откинул голову назад, не ослабляя хвата, и оба тела стремительно рухнули вниз, наполнив зал грохотом.
Клауд и Икэй синхронно рванулись вперед, позабыв о своих Подземных друзьях. Поднявшись из-под груды стульев, им навстречу вышла Лана, слегка пошатываясь. Ученый не мог скрыть переполнявшей его радости; Страйф же пытался решить, что делать с самозванкой, и держал меч наизготовку.
Выбирать не пришлось. Ещё несколько вспышек, на сей раз более тусклых и земных, озарили пространство, отдавшись грохотом выстрелов – и Лана, замершая на полпути к спасителям, повалилась наземь, ощупывая новые раны в теле.
– Минус семь патронов, – глухо пробормотал Руфус, чье лицо взмокло от пота перенапряжения; не было той самоуверенной ухмылки, которой он пытался запутать Страйфа.
Он наблюдал за действом со стороны, но не мог не узнать ту, из-за кого всё началось… или продолжилось. С каждым выстрелом становилось легче, словно так наследник освобождался от тяжелого груза на душе. В тот момент – когда тело её рухнуло на пол – не страшно было даже умереть…
Лицо ученого исказила гримаса ужаса.
– Нет… нет! Нет!!!
Видно было, что силы покидали её. Движения ослабевали, и кровь, будто вырвавшаяся на свободу, стремительно растекалась под телом. Когда Корнуолл подбежал к ней, склонился над ней, попытался что-то ей прокричать, Лана ничего не замечала – только смотрела сквозь него. Казалось, ничто уже не могло завоевать её внимание… пока к Клауду не подошла Шелке.
Рука резко дёрнулась вперед, пытаясь указать на девочку; тело забила мелкая дрожь. Искривленные судорогой пальцы тянулись к ней, и Шелке, словно завороженная, медленно подошла и опустилась рядом; во взгляде плескалось искреннее замешательство.
Лана из последних сил подхватила её щёку и мазнула большим пальцем, оставляя на лице девочки кровавый отпечаток. Уголки губ чуть дернулись, пытаясь изобразить улыбку – и всё ушло.
Ещё какое-то время Шелке сидела возле её бездыханного тела, изуродованного пулевыми ранениями и огромной дырой в животе, и не понимала, что произошло. Лишь когда девочка взглянула на левую руку, лишь когда заметила белевшую линию шрама – всё встало на свои места.
Ворох осознаний и сожалений придавил её к полу, мысли вытянулись в тонкую струну. Не получилось закричать с первой попытки – только выдох сорвался с её губ. Не получилось закричать и со второй. Лишь на третий раз из горла вырвалось что-то отчаянное, нечленораздельное и невыносимое – словно проклятые десять лет жизни вернулись и взяли своё.
Первым пришел в себя Клауд.
– Шелке… – он не сразу понял, но когда понял…
Почему не догадался раньше? Всё ведь было почти очевидно. Почти… Страйф опустился рядом с ней, крепко обхватил за плечи и крепко-крепко обнял.
Девочка стихла и затуманенным взором принялась кого-то выискивать, вертя головой в разные стороны. Клауд тоже огляделся – и понял: в их маленькой компании недоставало ещё одного человека, того пехотинца, с которым прибежал Корнуолл.
Шелке быстро нашла то, что искала. Вырвавшись из объятий Клауда, она метнулась в ту сторону, где упал Генезис и где сейчас стоял Ансем. Держа в руках крупную красную сферу, испускавшую ровное тусклое свечение. Сколько эмоций тогда отразилось на лице Шелке! Она проклинала себя за собственную недогадливость, злилась на судьбу за все свои десять лет – и с привычной холодностью возжелала смерти тому, кому давно уже желала смерти.
Ансем глядел на неё со спокойной радостью; на лице змеилась ядовитая улыбка.
Подбежавший к ним Клауд несколько мгновений пытался познать смысл их столкновения. Полный ненависти и горечи взгляд Шелке говорил сам за себя.
– Благоразумие в тебе все-таки осталось, Шелке, – властно проговорил координатор, чувствуя переполнявшие его волны эйфории. – Он мёртв, если это тебе интересно… если его можно было назвать живым…
Икэй ещё с минуту стоял у бездыханного тела. Состояние его было схоже с состоянием Шелке, разве что нахлынуло не так внезапно. Когда девочка побежала в сторону Ансема, Корнуолл нехотя, будто по инерции пошел за ней. Казалось, он ещё не до конца осознал случившееся…
Тогда-то до его слуха и дошли чьи-то слова – кажется, это был Клауд.
– Ты это задумал?! – голос его звенел от негодования, рука добела вцепилась в рукоять меча.
Координатор не обратил на вопрос никакого внимания, продолжая обращаться к Шелке.
– Теперь, дорогая моя, можешь назвать по имени.
– По какому имени?.. – вяло выдохнул Икэй, всё ещё не понимая, что происходит. – Ансем, – ученый подошел поближе к координатору, слабо, по-глупому улыбаясь. – О чем они говорят?
Тот снисходительно взглянул на ученого, и улыбка на лице стала шире, веселее прежней.
– Пора тебе узнать, – прежним дружелюбным тоном проговорил Ансем, – что значит «домини».
Первое недоразумение (таки да, внимательный читатель, всё началось с секретной концовки DoC)
Луна зорким глазом освещала своды таинственной пещеры. Держа на руках тело Белого Императора, Генезис смотрел на светило, словно влекомый далёким зовом.
– Ещё не пришло время сна, – лунный свет отражался в глазах, зажигая в них собственное сияние. – Давай же вместе отыграем последний акт…
В скалистую породу небольшой площадки впивалось парное оружие падшего короля; помутневшие лезвия ощерились на луну крупными зазубринами. Рапсодос скользнул взглядом по ганблейдам.
– Брат мой.
Привычным шелестом распустилось крыло, и Генезис оторвался от земли, устремившись навстречу луне.
Яркое свечение монитора заставляло прищуриваться; черневшие на экране буквы сменялись друг за другом, строки широкой лентой двигались вверх, вверх, вверх… Фотографии, выдержки из отчетов, схемы – всё это мелькало перед глазами, как могло врезалось в память, пытаясь пробиться дальше, глубже.
Генезису пришлось собирать по крупицам всё известное и неизвестное; Метеор, Геостигма, Дипграунд – как много случилось за годы сна! Солдат поразился бесстрастности излагаемых в отчетах суждений, освещавших вероятные промахи и невероятные результаты того или иного человека, явления, события.
Рапсодос кинул расторопный взгляд назад, примечая женщину в регенерационной капсуле, едва работавшей на последних источниках. Тело по-прежнему живо, но когда незнакомка придет в себя, придет ли – неясно. Неясно также, зачем он попытался её спасти и принёс в полуразрушенную лабораторию, вызволив из другой, разбитой капсулы.
Глаза вновь сверкнули в сторону луны, заглядывавшей в помещение через проломы в потолке. Руины Мидгара – кто бы мог подумать!
Пробуждение, вестимо, настигло его на закате катастрофы, придумать объяснение которой Генезис был не в силах. Он узнал Вайсса – и не узнал Мидгар. Встретить заброшенные руины вместо пульсирующего жизнью города оказалось выше его сил; теперь Генезис занят был тем, что пытался найти любые сведения о произошедшем, но что делать дальше и как мириться с жизнью, потерявшей прежнюю опору? Одно дело – желать мести, и совсем другое – стоять в развалинах, будучи не то отмщенным, не то проклятым.
Всё то время, что он успел провести в полуразрушенной лаборатории, Солдат изучал документы и следил за состоянием двух своих новоявленных подопечных – таинственной женщины и названого брата. И если пробуждения первой он ждал, то разговора со вторым начинал всё больше опасаться с каждым следующим отчетом.
Из документов Генезис узнал, что забравший его в Дипграунд Вайсс осуществил задуманное: Рестрикторы, цепные псы Нулевого Сектора, были повержены, а неконтролируемое, бесчеловечное войско получило свободу. В своеобразной летописи Рапсодос нашел даже подробные записи о последней схватке с предводителем Затерянного войска.
Эти записи особенно привлекли внимание Солдата: в них негласно крылась какая-то страшная разгадка о природе Сети – быть может, потому Генезис и откликнулся на зов Богини?
Погружение. Шелке Бесцветная. Фальшивые воспоминания, подключение к сознанию, создание образа из Сети по крупицам данных – всё это особенно запомнилось, и детское личико главной сообщницы Императора запечатлелось в памяти само собой.
Едва он увидел фотографию Шелке, слабая догадка мелькнула в мыслях, и Рапсодос сорвался с места, приблизившись к регенерационной капсуле. Действительно: даже если позабыть об огненно-рыжем оттенке волос, некоторые черты лица носили определенное сходство – но женщина была много старше, а отчеты твердили, будто Шелке обречена на существование в теле девятилетней девочки… и женщина эта претерпела слишком много травм, самым ярким свидетелем которых был протез вместо левой руки. Казалось, с каждой новой крупицей информации вопросов становилось всё больше.
Генезис рассеянно провёл рукой по мутному стеклу, огорченный тем, что очередная нить завела его в тупик. Он повернулся к плите, где лежал Вайсс – по-прежнему недвижно, только широкая грудь мерно вздымалась и опускалась. Солдат невольно позавидовал подобному спокойствию.
Лаборатория, в которой оказался Вайсс, была ему знакома. Голой спиной ощущалась твердая холодная поверхность; занемевшее тело едва слушалось. Сначала он пришел в себя… и только потом понял, что не должен был приходить в себя: Омега, Хаос, Ходжо, Неро – воспоминания хлынули потоком и пылающе слились воедино, заставив Императора сорваться с места.
В нависшем полумраке взгляд выхватил мерцание регенерационной капсулы. Следующим его внимание привлек яркий квадрат монитора, у которого сидел какой-то человек, не отрываясь от бумаг, раскиданных по столу. Тусклый свет настольной лампы скользил по тёмной одежде, выдавая крепкую спину, стянутую перекрестными ремнями. Рыжие короткие волосы, разлетавшиеся в стороны – Вайсс почти узнал его. Бросив последний взгляд на плиту, где лежал – там покоился алый плащ Рапсодоса, который Солдат, видимо, услужливо подложил, чтобы он не замерз, – Цвет нетвердым шагом приблизился к Генезису.
Тот почувствовал приближение и медленно повернулся, встретив его холодным взглядом. Внешняя безмятежность скрывала недоверие и готовность к действию, что не ускользнуло от цепкого внимания Вайсса. Тем не менее, он оказался здесь по воле Рапсодоса – вряд ли тот бросится в атаку… первым.
– Я всё ждал, когда ты проснешься, – Солдат улыбнулся уголком губ, спрятав поглубже собственную настороженность.
Проворным движением он поднялся и обошел собеседника, вознамерившись забрать свой плащ.
– Что здесь произошло?
Вайсс предпочел не отвечать. В голове мерными ударами с самого пробуждения слышалось биение, и далекий, но знакомый голос пытался воззвать к нему с необычайной настойчивостью. Хотелось отогнать это странное ощущение, да только чем яростнее он пытался, тем сильнее погрязал в звуках ударов. Затуманенный взгляд снова уцепился за капсулу, за стеклянной стенкой которой лежала женщина.
Голос в голове усилился – и Вайсс узнал его. Каким всё-таки странным способом брат нашел путь к его сердцу…
«Это Шалуа Руи, – шептал Неро, – сестра Шелке».
Генезис подошел к нему, застывшему подле капсулы.
– Вижу, и ты ей заинтересовался, – тон был серьезен. – Потому ли, что она связана с вашей Цвет?
Вайсс, наконец, посмотрел на Рапсодоса, и с губ сорвалось только выражение, полное недоумения и замешательства:
– Почему ты не цитируешь поэму?
Несколько секунд Солдат смотрел на него растерянным взглядом – и вдруг звонко, от души захохотал.
– А почему я должен её цитировать?.. – он так сильно смеялся, что пришлось утирать слёзы. – С другой стороны, эти отчеты… весьма увлекательное чтение!
Цвет не понимал, над чем так потешался Рапсодос… и это его совершенно не интересовало. Уже когда он двинулся к черневшему проёму выхода, чтобы покинуть обезумевшего Солдата, рука, облаченная в холодную кожаную перчатку, крепко схватила его плечо.
– Ты никуда не пойдешь, пока не ответишь мне, – Генезис вмиг стал серьезным; плащ был отброшен на стул, как ненужное, мешающее обстоятельство. – Каковы твои намерения?
Ненадолго Вайсс задумался; нужно было понять, что преследует Рапсодос – менее всего он хотел поединка сразу после пробуждения.
– Я собираюсь вернуть то, что потерял, – без колебаний ответствовал Вайсс, предчувствуя надвигающееся противостояние. – Как и ты.
Бывший Солдат лишь кивнул, отступая на несколько шагов.
– Так давай вернем это вместе, – Генезис заходил полукругами, не отрывая глаз от Императора. – Вернем этой Планете и себе долгожданный мир и покой.
Гул в голове Вайсса усилился; голос внутри него отчаянно запротестовал, и зрение помутилось чернотой. Знакомое и потому приятное чувство невероятной злости вырвало его из тумана, из цепких лап собственного брата, и Цвет ядовито оскалился, протяжно складывая слова:
– Мир! В самом деле? Годы отшельничества ничему не научили тебя, Генезис Рапсодос, – имя Вайсс словно выплюнул, ударив по каждому слогу. – Думаешь, познав однажды войну, я смогу жить в мире? Познав однажды власть, я смогу пресмыкаться? Что знаешь о Планете ты, когда я был средоточием мироздания? Я был сердцем Омеги.
Генезис не удивился; того, что он узнал о Чистейшем Вайссе, достаточно для подобных заявлений – но последние слова не смутили – насторожили Рапсодоса. Катастрофа, случившаяся на руинах Мидгара – неужели это был призыв Омеги? Недаром в отчетах Дипграунда так много ссылок на исследования Потока!
«Натворил же ты дел, Вайсс», – тень невеселой улыбки легла на лицо Солдата.
– Тебе придется смириться, – осторожно начал он, – смириться с собственными пороками. Коль ты пойдешь против воли Потока – тебе не суждено выжить. Для того ли ты помог мне пробудиться, для того ли ты был отвергнут смертью?
Падший Император криво ухмыльнулся, освобождаясь от остаточных ощущений холода, липнущего к телу. Жар предстоящего сражения теперь был приятен и предвкушаем. Руки и ноги налились привычной силой, что успокоило и с тем раззадорило его. Мягко ступая по холодному полу, Вайсс присоединился к осторожному танцу, обводя следами круг, означенный Рапсодосом.
– О, поверь, я изменился, – Цвет тщетно пытался заглушить беспрестанный голос в голове. Генезис держал руку на рапире, готовый к выпаду в любую секунду; сам Вайсс лишен был роскоши оружия.
– Что ж, – Рапсодос презрительно сощурился, – тогда только один из нас выйдет отсюда.
Несколькими широкими шагами он ретировался к столу и медленно достал оттуда офицерский меч. Вайсс подозрительно окинул взглядом оружие, которое Генезис кинул к ногам оппонента.
– Сразись, как подобает Солдату, Безупречный Вайсс, – нараспев произнес Рапсодос, деланно неторопливым движением вытаскивая рапиру. – Пусть честный поединок нас рассудит.
Гордость и честь – Вайсс много сказок слышал о бесполезном морализаторстве Солдат с поверхности. Слишком уверенные, слишком принципиальные, они совершали ошибку за ошибкой, погибая от собственной глупости. Такую же ошибку совершил и Генезис – а ведь Цвет в самом деле думал, что сон заставит его изменить собственные убеждения.
Теперь, однако, эти убеждения лежали у ног Императора, являя собой залог успешного исхода. Вайсс в очередной раз криво ухмыльнулся, предлагая Генезису жалкое подобие оправдания и благодарности, пока поднимал меч:
– Наши миры до боли разнятся. Мне никогда не понять понятного тебе, а тебе никогда не познать познанного мной, – он разрубил воздух свищущим движением и выставил меч перед собой, азартно сверкнув взглядом. – Нападай, Генезис Рапсодос!
Рапира в его руке заалела, и Солдат подлетел к оппоненту, делая первый удар. Вайсс успел уклониться, кожей чувствуя тепло окружавшего лезвие воздуха. Генезис, увлеченный вперед тяжестью удара, быстро развернулся и устроил серию молниеносных атак, каждую из которых Цвет танцующе парировал, лишь изредка используя меч для особенно быстрых ударов.
Генезис, осознав тщетность нападения, остановил натиск и отступил. Воздух врывался в легкие жгучей волной; рапира в руках недовольно дрожала. Вайсс, к его удивлению, стоял неподвижно, не делая попытки напасть – даже не поворачиваясь к Солдату; на лице играла легкая улыбка.
Что-то скрипнуло – и Цвет внезапно исчез со своего места. До Генезиса донесся легкий шорох, и в следующее мгновение меч со знакомым свистом мелькнул там, где миг назад был Рапсодос. Солдат стиснул зубы, обрушивая рубящий удар, но Вайсс вновь испарился и атаковал, и вновь Генезис смог лишь в последний момент увернуться.
В следующий раз их клинки скрестились, скрежещущим звуком нарушая напряженную тишину; взгляды встретились, впитывая настроения противника. Вайсс злорадно скалился, точно чувствовал превосходство, и на секунду Генезис увидел в нем себя – того себя, до боя с Заком, до Нибельхейма… до смерти Анджила. Что-то похожее на злость зародилось в душе, и устремление изничтожить себя прошлого плотным саваном укрыло мысли о честном поединке. Рапира полыхнула ярче прежнего, явив причудливые письмена на лезвии, и клинок жадно впился в оружие противника. Не ожидавший того Вайсс метнул яростный взгляд на свой меч, прежде чем опасливо отскочить. Посреди лезвия дымилась глубокая зазубрина, грозившая каждый следующий удар обратить против владельца. Разъяренный Император готов был забрать назад свою благодарность; всё обернулось слишком неожиданно.
– Ну что, названый брат, – тяжело дыша, проговорил Генезис, – теперь по силам тебе меня понять?
Ведомый ещё не погасшим огнем битвы, Цвет со звоном отбросил меч, освобождая руки. Кулаки крепко сжались, и мышцы рук оживленно задвигались в предвкушении нового испытания. Рапсодосу пришлось сосредоточиться: не ожидал он, что Вайсс вознамерится идти до конца.
– Решил использовать прием, который положил начало твоей Деградации? – костяшки пальцев лениво шевелились, предчувствуя скорую встречу с противником. – Как это по-твоему, Генезис Рапсодос.
Как и ожидал Цвет, замечание это ударило по больному месту, заставив Генезиса резко сорваться. Вновь посыпались атаки, которые Вайссу слишком легко было парировать, и в очередной раз уклоняясь от атаки, он успел обрушить удар в висок. Рапсодос пошатнулся, на доли секунды теряя ориентацию, но пришел в себя куда быстрее, чем того хотелось Императору: очередной, решающий удар был уверенно отбит, а раскаленная рапира с вожделением полоснула гладкую кожу на животе.
Вайсс застыл от ужаса; на какое-то время для него перестал существовать бывший Солдат – только тонкая полоска тепла, приправленного ненавистной болью. Открывшаяся рана дала волю голосу Неро, который шептал и шептал, царапая голову изнутри:
– Тебе больно! Давай уничтожим его, брат!
– Замолчи! – взревел Цвет, стискивая голову, подставляясь под удары Генезиса.
Но Рапсодос был слишком сконфужен резким вскриком Вайсса и потому лишь принял защитную стойку, ожидая дальнейшего развития.
– Позволь мне помочь! – молил голос, продолжая скрежет в голове, ненавистный, отвратительный скрежет. – Тьма уже ждет его – только скажи!
Вайсс зажмурился до цветных кругов перед глазами; удары в голове становились сильнее, необъятнее – как и настойчивый голос Неро. Он стиснул зубы, но и это не сняло непосильного напряжения… А Генезис стоял и смотрел, имея полную над ним власть.
«Нет уж – лучше сам по себе, чем в чьей-то милости!» – стоило ему так подумать, как сознание ненадолго отступило, и Вайсс мог только наблюдать то, что случилось дальше.
Ослепительно-голубая вспышка разнеслась по лаборатории, на мгновение обездвижив Генезиса. В обрушившейся темноте зароились смольно-чёрные нити, молниеносно укрыв Рапсодоса в плотном веретенообразном коконе. Напрасно тот пытался вырваться – тёмные узы лишь туже стягивались вокруг Солдата, стремясь лишить жизни и воли к жизни. Потом снова случилась яркая вспышка – и Генезис исчез.
Исчезли и удары в голове, и назойливый голос. Вайсс задышал полной грудью, будто впервые в жизни насладился воздухом. Кровь алой тесьмой сочилась из раны, негласно напоминая: он всё ещё жив!.. Но секунды эйфории быстро улетучились, когда пришло понимание случившегося.
Он только что отправил Рапсодоса во Тьму – в то место, что хуже ада. В его теле – Неро. И теперь Вайссу по силам всё, что мог их отряд. Головная боль возвращалась…
– Неро, – прохрипел он, двинувшись в сторону стола, подле которого был брошен плащ Генезиса.
Рука прижалась по животу, обагрившись кровью, и заскользила взад-вперед, словно пыталась убаюкать свежую рану.
– Повтори-ка то, что сделал, – другой рукой Вайсс подхватил кожаный плащ.
Не дожидаясь ответа, он сам сосредоточился, пытаясь воскресить события, унесшие Рапсодоса. Вновь в глазах полыхнуло ярким светом, и настольная лампа погасла. Вайсс сверкнул взглядом в сторону капсулы – и обомлел. Пусто!
Из темноты снова поползли длинные чёрные тени, обретая объём и форму, и Цвет, не дожидаясь желавших напасть чёрных лап, резким движением кинул им алую приманку. Ещё одна вспышка – и снова зажегся свет – и Шалуа была на месте.
По лицу расплылась злорадная ухмылка.
Но и ей не суждено было надолго задержаться: волна нестерпимо яркого света взрезала полумрак лаборатории и тонким гребнем прошла сквозь Вайсса. В груди словно что-то взорвалось. Он пошатнулся и упал навзничь, не чувствуя более своего тела. Яростное недоумение с каждым вздохом подпитывалось окружающей тишиной; пропали мельчайшие звуки – зато удары в голове вернулись.
Лаборатория взорвалась ослепительным сиянием, что оставило в своих отголосках лишь огромный сгусток света. На секунду Цвет увидел полыхающий золотыми доспехами силуэт; безупречно-белые одежды, перемежаясь с прекрасным золотом брони, слепили глаза. Шлем был склонен в его сторону, точно палач намерился самолично убедиться в исполнении приговора.
Чувствовал ли он благоговение? Раскаяние? Страх? Вовсе нет. В тот момент лишь Вайссу показалось, что время остановилось. Как интересно! Невероятно интересно складывались события! Минерва – неужели она пришла мстить за своего павшего рыцаря?! Несмотря на недвижность, сковавшую всё его тело, Императору удалось коварно осклабиться и твёрдо посмотреть в лицо Богини, спрятанное где-то за прорезями шлема.
«И что ты сделаешь?!» – мысленно скандировал Вайсс, жалея лишь о том, что не в силах сказать это вслух.
Рука, облаченная в массивные доспехи, тяжело поднялась и проворно ухватила что-то в воздухе, заставив окружение мелко зарябить. Потрескивание, неслышное для Вайсса, становилось отчётливей и уже проявлялось в мелких белёсых вспышках. Вскоре разряды молнии заполнили всё пространство, что отделяло Цвета от воительницы; жар обжигал раскрасневшуюся кожу, раскалял одежду.
Богиня отвела руку в сторону, и из воздуха с оглушительным разрядом вырвалось массивное копьё; Вайсс мог только додумывать все эти звуки, потому как продолжал слышать лишь отчаянное биение в голове, делавшее пытку невыносимой, но ни кричать, ни сдвинуться был не в силах – а кривая улыбка продолжала стынуть на губах.
Лезвие копья, добела раскалённое, взметнулось вверх, застыв над его лицом – и опустилось, пронзив мгновение безумием, бесконечным умопомрачительным безумием. Вайсс не знал, кричал ли он – наверняка кричал. Стенал. Ревел. Даже когда перед глазами сгустилась тьма, Цвет продолжал вытягивать из легких воздух – или испытывать иллюзию чего-то подобного, и сколько вечностей промелькнуло до тех пор, пока не исчезло абсолютно всё, он не помнил.
Просыпаться во второй раз после тесного контакта с высшими формами жизни было всё так же холодно и больно. Тело словно чужое. И мысли… мысли тоже чужие.
Вайсс медленно приподнялся с холодного пола – двигались и руки, и ноги, и спина. По-прежнему мерцала капсула жизнеобеспечения, по-прежнему оттуда выглядывало мирное лицо рыжеволосой женщины. В окружении не было ни Генезиса, ни Минервы. Он осторожно посмотрел на живот – от раны ни следа. Рука метнулась к лицу – всё цело. Но как же тогда копье, широким лезвием врезавшееся в переносицу и глаза?.. Неужели всё это – сон?
Цвет осторожно подошёл к капсуле, охладевшей спиной ожидая чьего-то явления. Тщетно.
Лицо Шалуа выражало не то беспокойство, не то умиротворение; Вайсс не сразу понял, что в стекле слабым призраком висит его собственное отражение.
Всё потому, что это не было его отражением. Не должно быть. Не могло быть! Черты лица стали меньше, тоньше, глаза – бледнее, волосы… Некогда белые, теперь – иссиня-чёрные.
В тех закоулках сознания, что люди звали душой, неотвратимо похолодело. На коже выступил холодный пот. Вайсс сорвался с места и побежал, отдаляясь от страшной иллюзии. Дебри Нулевого сектора уводили его всё глубже, во тьму, где Цвет надеялся забыться – если то были его стремления, а не того существа, чьё лицо смотрело на него со стеклянной плёнки.
Когда бежать надоело, Вайсс с силой рухнул на колени, запрокинув голову к небесам. Здесь на него тоже смотрела луна, огромная, белая, зловещая. С шумом вдохнув пропахший гарью воздух, Цвет взревел так, что стайка перепуганных птиц с ближайшей крыши испуганно взметнулась, усиливая рёв собственным карканьем.
– НЕРО!!!
Добавлено (через 8 мин. и 13 сек.):
Акт III
Блики ещё не догоревшего огня мерцали на его лице. Невиданная доселе – безумная, злорадная – улыбка то и дело меняла очертания под неверным светом пламени. Форма пехотинца вдруг перестала казаться простой и неказистой; Ансем расправил плечи, возвысившись над остальными.
– Конечно, – голос впивался в слушателей, точно те были жертвами, – мы не близнецы. Я благодарен тебе за прекрасную игру, Икэй.
Ученый продолжал стискивать винтовку; в голове царила пустота. Он смотрел на координатора, но вовсе не в глаза – слишком маняще переливалась окровавленная алая сфера. Призрачное свечение притягивало, завлекая невероятными водоворотами, творившимися внутри.
Нехотя он перевел взгляд на Клауда, который теперь казался слишком потрепанным, уставшим и осунувшимся. Страйф выказывал чувство, которое Икэй объять был не в силах – но глаза! Глаза полыхали чем-то неудержимым, неистовым – и то было не удивление и даже не растерянность. Клауд готов был к тому, что сказал ученому Ансем!
«Ансем…» – Икэй всё ещё отказывался верить.
– Имя, Шелке, – громогласно прервал тот размышления Корнуолла. – Сколько ты хочешь держать моего друга в неведении?
Девочка стояла не шелохнувшись. Её продолжало мелко трясти от ярости – странно, что так же не трясло самого ученого…
– Что это значит?! – Икэй не выдержал напряженной тишины, всё ещё меча взгляд между Клаудом и Шелке. – Что это значит, черт возьми?
Вместо неё ответ держал Страйф. Пересохшие губы разомкнулись, и на звенящем выдохе ему удалось произнести:
– Вайсс, – Клауд сглотнул, принося покой саднящему горлу. – Предводитель Дипграунда, – их с Икэем взгляды ненадолго встретились, и у Корнуолла дух перехватило. – Странно, что ты не знаешь.
Ученый нервно рассмеялся – почему-то в тот момент он нашел утверждение Страйфа удивительно смешным.
– Нет, Ансем ведь сам сказал, что он… – Икэй с надеждой посмотрел на координатора, но вид его не выражал ничего, кроме мрачного веселья.
Не выдержав надменного взгляда, Корнуолл опустил глаза к полу. Плечи ссутулились; на лицо упали пряди, длинными тенями исполосовав лицо.
Вайсс крепче сжал в руках сферу, заставив её светить ярче прежнего. Не дожидаясь ответа от Икэя, он обратился к Клауду:
– Ты третий после Винсента Валентайна и нашей девочки, – Цвет сверкнул взглядом в сторону Шелке, – кто признал меня. Это удивительно, если призадуматься. Я, конечно же, не говорю о Шалуа, – с этими словами он оживился; оживился и трофей, пульсируя неровным светом, – та знала слишком много, чтобы уйти живой.
Император вдруг отвел взгляд, как-то отстраненно улыбнувшись. На лице застыло выражение задумчивости. В эту секунду к его горлу прижалось острие меча, готового вот-вот вонзиться в белоснежную кожу. Как и подобало воину, Вайсс стоял не шелохнувшись.
– Тебе приятно чувствовать власть над ситуацией, Клауд Страйф? – губы едва шевелились; голос был резким контрастом к прежнему тону, и только подлетевший к Императору Клауд мог расслышать, что он говорил. Не нужно было даже смотреть, чтобы познать выражение решимости, овладевшее мечником. – Тебе приятно ощущать страх и растерянность своей жертвы? – Вайсс мучительно медленно повернул голову так, чтобы встретиться взглядом с предполагаемым палачом; лезвие чертило алую черту на белой коже. – Каково это – испытывать агонию? Как далеко ты готов зайти?
Цвет внимательно наблюдал, как из раны на шее Страйфа мелкими бусинками выходит кровь. Тот даже не поморщился. Неистовство, танцевавшее в глазах Клауда, показалось Вайссу особенным – жаль, что подобные мгновения искреннего, незамутненного гнева длились у палачей слишком недолго.
Но тут его противник, точно спохватившись, рассеянным жестом утёр кровь, мельком взглянув на испачканный рукав. Медленно, осторожно, не желая вовсе того делать, Клауд отвёл лезвие от шеи. Вновь сглотнул, облизнув пересохшие губы, и резким движением полоснул по руке, разрывая ткань формы и оставляя царапину. Острая боль поразила его собственную руку, и Страйф в неверии отшатнулся; на лице его отразилось страшное осознание.
Вайсс молчал, продолжая насмешливо улыбаться; изящным движением он утёр кровь, выступившую на собственной шее – от раны не осталось и следа. Цвету едва удалось скрыть собственное разочарование, но что-то в нем зажгло искорку интереса к человеку по имени Клауд Страйф – возможно, теперь Вайсс начинал понимать, почему этот юнец одолел того, кого страшились на поверхности.
Его несостоявшийся палач явно хотел что-то сказать; вновь высохшие губы приоткрылись, но с них только сорвался тихий выдох. Императору тоже было что поведать своему удивительному оппоненту, однако слова так и не нашли выхода. Взгляды крепко сцепились на несколько торжественных секунд.
Где-то в нескольких шагах от них щелкнул затвор. До раздраженного слуха донеслось мелкое дрожание металла.
– Ты убил её ради этого? – в одном только вопросе звучало столько угрозы и неразрешенных чувств, что каждый слог не походил на предыдущий – словно плохой актёр пытался высказать всё сразу.
Клауд бросил опасливый взгляд в сторону Икэя, убирая меч. Тот стоял, твердо держа винтовку, и только дрожащие губы выдавали в нем что-то неумолимое и страшное. Очередная волна дурного предчувствия окатила Страйфа, и он замотал головой, призывая Корнуолла остановиться.
– Опусти оружие!
Вайсс тоже обратил своё внимание на ученого, но настроение его разительно отличалось от настроения Клауда.
– Позволь, Икэй, – скрывая ярость под тонкой маской насмешливости, ответил Цвет. – Не я убил её.
– Врёшь! – ученый крепче вцепился в спусковой крючок. – Врёшь!
Он не слышал предостережения Клауда – он вообще никого не слышал и не видел, кроме коварно улыбавшегося Ансема. Тот, в свою очередь, понимал, какую власть сейчас имеет над ним, а потому дал ярости отступить. Вновь приняв выражение добродушия, Вайсс обратился к ученому ласково, словно бы заискивающе:
– Какая досада, – губы искривила фальшивая участливая улыбка. – Тебе стоит винить в том Рапсодоса.
«Или того, кому хватило ума не стрелять в меня», – добавил он в мыслях, украдкой вглядываясь в лица по-прежнему безмолвных гостей.
– Не морочь мне голову! – взревел Икэй, оскалив зубы. – Только ты виноват, что она погибла!
Снова к Вайссу вернулась привычная злость. Всякий раз, когда кто-то осмеливался винить его в чьем-то убийстве, руки сжимались в кулаки, а лицо искажала устрашающая гримаса. Пальцы добела вцепились в алую сферу, грозя разломать её на куски.
– Только я?.. – Император словно бы задумался. – А как же ты?
Последняя кровь отхлынула от лица ученого.
– Не смей… – прошипел он, – не смей!..
– Шелке, – Вайсс не слушал Икэя; он обратился к девочке, которая всё это время внимательно на него смотрела, – хочешь узнать, почему твой подельник…
– Замолчи!
На лбу ученого выступила испарина; он выпучил глаза, безумно всматриваясь в координатора, не замечая ненавистных длинных прядей, выбившихся из-под косы. Когда тот ничего не говорил, из горла вырывалось хриплое дыхание.
– …человек, который бок о бок работал с твоей сестрой несколько лет…
– Заткнись, Ансем! – Икэй заорал так, будто его пытают калёным железом. – Я убью тебя, слышишь?!
– …почему он звал её Ланой?
Раздался пронзительный вой, за которым последовал оглушительный треск выстрелов. Тело Вайсса безвольно зашаталось, принимая в себя свинец; грудь вспоролась несколькими красными всполохами – и Корнуолл, одной из пуль попавший в сердце, рухнул наземь. Замертво. Под одеждой быстро расплывались алые пятна; на лице застыло отчаяние сохранить самую страшную свою тайну.
– Корнуолл! – Клауд устремился к телу ученого, но остановился, как вкопанный, стоило ему приметить безжизненное выражение.
Почему он не побежал раньше? Почему не остановил его? Ответ немо висел в воздухе, слишком тяжелый и очевидный – ни Клауд, ни Шелке не решились бы его озвучить.
– А всё очень просто, – Вайсс вновь выпрямился, однако тут же ссутулился, сморщившись от оседавшей еще на теле боли; казалось, он вовсе не заметил, что Икэя больше нет. – Икэй был от неё без ума, настолько без ума, что без раздумий согласился работать… – вдруг он рассмеялся; смех прокатился по аудитории в той же манере, что и смех почившего Рапсодоса.
Шелке молча опустилась на колени и нерешительным движением прикрыла глаза ученому. Девочка бросила отсутствующий взгляд туда, где покоилась Шалуа. Ненависть, до того мешавшая мыслить, пожиравшая всё её нутро, странным образом притупилась, уступая тянущей пустоте.
Она осознала вдруг, что нет больше людей, из-за которых душа разрывалась на части: ни Винсента, ни Рива, ни сестры. Шелке, наконец, освободилась, и хоть свобода эта была для неё нежданно болезненной, ей удалось набрать полную грудь теплого воздуха – и выдохнуть.
«Генезис…»
Вайсс задержал своё внимание на Шелке, но вскоре потерял интерес. Страйф интересовал его куда больше – хотя и гораздо меньше, чем загадочный стрелок, довершивший жизнь Шалуа. Несмотря на полную уверенность в успехе, Цвет не мог не раздражаться всякий раз, когда сталкивался с непредвиденными обстоятельствами.
«Будь ты проклят, Неро», – зубы скрипнули от злости. Расчетливый истеричный братец слишком крепко вжился в его сознание – кто теперь поймет, чьи мысли приходят в голову? чьи чувства он испытывает?..
– Ну так что, Клауд Страйф, спросишь меня про трофей – или сам расскажешь? – рука Вайсса уже по локоть была в крови от сочившейся сферы; он старательно не придавал тому значения.
Клауд медленно повернулся в его сторону; синие глаза смотрели на удивление ясно и холодно.
– Я должен был догадаться, – тихо проговорил он.
– То же самое сказал Рив перед смертью, – с выражением искренней доброжелательности заметил Император. – Ты уж берегись: появится новый Генезис – порешит и тебя!.. Впрочем, раз уж мы здесь оказались, – он похлопал себя по изрешеченной пулевыми отверстиями форме, – позволь поинтересоваться: что случилось в церкви? Икэй был весьма немногословен – Шалуа, как ты понимаешь, тоже.
Страйф неторопливым, но осторожным шагом начал свое движение в сторону Вайсса. В ставшей абсолютной тишине слышалось только шуршание подошвы о багровый бархат пола.
– Не только Шалуа, – мягко поправил собеседника Клауд. – Та, кого Корнуолл звал Ланой, да?.. Кто занимал её место, когда Шалуа умирала. Генезис ранил её не за тем, чтобы избавиться – чтобы я говорил с другой!
– Генезис сделал чуть меньше… и чуть больше, – Вайсс, приятно удивленный осведомленностью Страйфа, дружелюбно улыбнулся; он протянул вперед руку, в которой держал сферу, брызнув на пол несколькими багровыми каплями. – Видишь ли, то, что я держу в руках – всё благодаря Рапсодосу! Он был таким непредсказуемым – что-то мне подсказывает… – Цвет на секунду оскалился, сверкнув взглядом в сторону девочки, – что Шелке постаралась.
Клауд продолжал медленно приближаться.
– Почему Тифа?
Вопрос прозвучал так просто, будто за ним не крылись недели переживаний, будто не Клауд вовсе дал ей сбежать, будто не с её побега начались отвратительные события, вскрывшие множество нарывов на незалеченных душах. Он, тем не менее, прекрасно знал состояние ложного спокойствия и был тому рад; разговором Страйф выигрывал время и ослаблял внимание.
Вайсс, казалось, немало озадачился этим вопросом. Намерения Клауда были слишком очевидны, чтобы пытаться их предупредить – слишком легко будет увернуться в нужный момент – но безумно хотелось разбить маску хладнокровия, которую собеседник чересчур хорошо примерил.
– Совпадение, может быть?.. – Цвет злорадно улыбнулся.
Клауд всё ещё шел вперед, не сводя глаз с Вайсса, и тогда у него вырвалось:
– Не много ли внимания к мертвым?
Страйф замедлил шаг и остановился.
– Что ты сказал?
Цвет молчал, наблюдая, как меняется в лице Клауд; как чуть расширяются глаза, как сходятся брови, как рот искажает кривая линия недоверия. Ещё несколько секунд до нападения – Вайссу удалось приблизить этот миг простой провокацией.
Сферу в его руке вдруг охватило ослепительное сияние; стало нестерпимо тепло. Невовремя! Император отшатнулся, теряя Клауда из виду. Увернуться. Главное – увернуться!..
«Я покажу тебе, как надо мстить – как надо убивать!» – Вайсс чуть не выплюнул эти слова образу Богини, возникшему перед глазами; окружение подёрнуло алой дымкой.
– Страйф! Сфера!
Клауд не успел понять, кому принадлежал новый голос. В глазах стояло ярчайшее свечение трофея в руках Вайсса; тело его выгнулось в дугу, голова откинулась назад.
Страйф бросился вперед; меч был занесен для стремительного удара. Цвет быстрым движением увернулся, едва не потеряв равновесие; чтобы остаться на ногах, он отставил руку, в которой держал сферу, назад, пытаясь обдумать план дальнейших действий. Мысли молниями метались в голове, и к ним примешивались всё новые, новые… Нужно было выиграть время.
В третий раз аудиторию озарили вспышки выстрелов; Вайсс не сразу понял, что произошло, пока не услышал громкий хлопок рядом с собой, отчего рука инстинктивно сжалась в кулак. Сквозь тело прошла горячая волна, отчего внутри всё сжалось, и Вайсс, сраженный наповал, рухнул наземь.
Пальцы, скрытые под холодной кожей перчаток, немного нервно барабанили по переносной ручке устройства, и ощущение это несколько успокаивало. Причудливый прибор, укрытый словно бы наспех тонкими железными пластинами, весело потрескивал, готовясь к большому путешествию.
Генезис выдохнул. Вдохнул. И вдавил нужную кнопку.
Двери распахнулись, являя тьму, приглашавшую в свои объятия.
В последний раз он взглянул на мир, одаренный приглушенным освещением, и шагнул во всепоглощающую черноту, не выпуская из рук драгоценного предмета. Стремительно и бесповоротно за ним захлопнулись створки к спасению. Знакомое чувство пустоты и одиночества охватило его, обвило множественными нитями, заставив на секунду взгляд померкнуть – или то была не секунда? Нутро неприятно сжалось.
Решительно тряхнув головой, он двинулся вперед. Шорохи, скрип песка под подошвами, собственное тяжелое дыхание – всё это выдавало подземелье, в котором Генезис уже побывал по счастливому стечению обстоятельств. Он помнил, как рапира тогда волочилась по земле и стенам, ища поддержки, издавая противный громкий скрежет, пытаясь привлечь внимание других людей – хоть кого-нибудь.
Шаги его ускорились; держа наготове оружие, Генезис осторожно, но скоро пустился в затейливый танец с непроглядной бездной. Он двигался уверенно, пытаясь укрыть от сгущавшейся тьмы собственную нерешительность – с каблука на носок, с каблука на носок. Рапира скрежещуще впилась в стену, грызя песок.
Путь преодолевался все труднее; Генезису послышалась отдаленная мелодия, точно кто-то тревожно и трепетно играл на клавесине, тем быстрее, чем дальше он продвигался. Рапсодос мог предложить взамен только собственные шаги и скрежет оружия.
Шаг перешел в бег: предвидя бесконечность путешествия, Генезис ускорился. Ноги несли его к заветной цели; показалось ли ему, как забрезжил где-то вдалеке призрачный свет? Дыхание сбилось; мелодия безумия становилась всё громче, всё быстрее; проклятые звуки не могла заглушить рапира, которая уже налилась алым светом, тщетно пытаясь осветить пространство вокруг – ничего не было видно, кроме далекого сиреневатого огонька.
Ритм бега совпадал с ритмом мелодии, всё более врезавшейся в сознание; отчаянно и тщетно пытался Рапсодос её отогнать. Проклятый огонёк если и приближался, то на самую малость.
Генезис крепко сжал другую руку – руку, в которой держал устройство. Что-то щелкнуло, и музыка в голове стихла. Пятнышко света, некогда мерцавшее вдалеке, с огромной скоростью устремилось навстречу, поглотив его. Рапсодос крепко зажмурился, и резавшая глаза яркость отступила.
Лаборатория. Генезис искренне надеялся, что не вернется сюда. Те же разрушенные стены, те же очертания Мидгара в проломах – только луна была слишком большой и болезненно-желтой. Разбитая регенерационная капсула – и тишина.
– Генезис? Генезис!
Внезапный звук – голос! – заставил его вздрогнуть.
– На месте, – хрипло откликнулся Рапсодос, переводя дыхание.
– Место знакомое?
– Знакомое.
Повисла неловкая тишина. Для Генезиса, впрочем, она не была неловкой – но собеседник явно не решался с ответом.
– Спасибо.
Рапсодос коротко кивнул новой тишине – он знал, что более никто не должен его потревожить – и устремился в другой конец лаборатории. Пробравшись сквозь дебри завалов, он увидел знакомую дверь – дверь, которой здесь совсем не место. Массивная, деревянная, увешанная цепями, словно пытающаяся вернуть себе лоск постаревшая красавица, оттого только нагоняющая больше страху.
Раньше не было цепей, отстраненно подметил Генезис, и эта мысль обрадовала его. Он не сошел с ума – по крайней мере, еще не совсем.
Несколько точных рубящих ударов – и цепи с тяжелым звоном расступились; замки покорно опали наземь и исчезли.
Заперто. Кто-то отчаянно отказывался впускать его – был ли это он сам когда-то? Или новые гости спешили отгородиться?..
На той стороне послышалось шуршание, заставив Рапсодоса замереть. Тихие скребущиеся звуки на какое-то время прекратились; Генезиса тогда посетило чувство, будто кто-то стоит за спиной, готовый продолжить едва слышный скрежет. Он чересчур резко обернулся, но никого не обнаружил. За дверью вновь началась возня, к которой примешивались приглушенные звуки голосов – едва различимые, Генезис не сразу понял даже, что это именно голоса.
В голове вдруг поселилась крамольная мысль разнести преграду в щепки, чтобы задело и потусторонних обитателей – хорошо задело. Но рука, занесенная для удара, вовремя остановилась. Наваждение рассеялось, стоило ему сжать другую руку, в которой он держал устройство.
С той стороны послышался лязг цепей и замков; дверь тяжело проскрипела и приоткрылась. Генезис сделал глубокий вдох – и открыл её настежь.
Люди.
Три человека.
Вид у них был измученный; легким налетом на костюмах светлела грязь, выражения лиц носили отпечаток смертельной усталости – у Генезиса при виде Турков кольнуло что-то в груди: именно таким он был, когда сумел выбраться. Быть может, желать кому-то такой же участи, пусть и неявно – отвратительно.
Ещё одна деталь не могла не привлекать внимание: оружие было решительно нацелено прямо на него. Растянув на губах подобие приветливой улыбки, Генезис заговорил:
– Цон, – кивнул в сторону вутайца; тот не сказал ни слова – только глаза презрительно сощурились. – Руд, – второй Турк также настроен был недружелюбно; Рапсодос обратился, наконец, к девушке. – …Запамятовал.
Совершенно неграциозно он убрал рапиру и легко потрепал себя по волосам, будто бы порицая за плохую память.
– Елена, – ответствовала хрупкая девушка, державшая оружие не менее твердо, чем её коллеги.
Цон, Руд и Елена. Турки, пропавшие почти две недели назад. Уголок губ сам собой дернулся вверх от предвкушения пожурить Шинру за невнимание к подчиненным.
– Елена, – весело повторил Генезис, выдыхая. – Прошу прощения, юная леди.
И всё было бы хорошо при таком раскладе, если бы трое гостей убрали оружие – и если бы здесь был четвертый гость. Пока он думал, как бы испросить измученных Турков на предмет еще одного человека (человека ли?), взгляд уцепился за клочки бумаги, выглядывавшие из карманов их пиджаков; помимо прочего, Цон крепко сжимал в другой руке записную книгу.
…Генезис не хотел сюда возвращаться – и мотивы для возвращения были прежде совершенно не ясны. Но теперь, глядя на них – похоже, Валентайна здесь никогда не было и Рив ошибся, – он чувствовал себя неловко за прежние желания и нежелания.
В тот момент – совершенно неуместно для общей картины – щеки Генезиса тронул легкий румянец.
– Прочитали? – вопрос этот не требовал ответа; неудивительно, что ответа он так и не получил. – Идёмте.
Рапсодос развернулся было, но в памяти всплыло очень важное обстоятельство его чудесного побега – и промедление это стоило ему положения равновесия: кто-то напал сзади. Неуловимо быстрыми и чересчур точными ударами Генезиса отбросило на землю; в самый последний момент лишь он успел увернуться, чтобы не сломать устройство, но угол падения оказался не самым безболезненным, и на секунду Рапсодос позабыл, как дышать.
Он приподнялся, пытаясь не задевать ушибленный локоть – рука, державшая прибор, от удара застыла и не шевелилась, – и тогда к затылку прижалось что-то плоское и холодное.
Генезис невесело усмехнулся.
– Это уже чересчур, вам не кажется?
– Отнюдь, – ответствовали ему спокойным голосом.
Рапсодос повернулся, насколько позволяло ему положение, и увидел, наконец, четвертого гостя странного подземелья. Гость этот был, в отличие от Турков, невозмутим и экстравагантен – и взгляд его светился тем же недружелюбием, что и взгляды остальных.
– Винсент, верно? – Генезис всерьез задумался, как же ему вытащить четырех несговорчивых стрелков – и нужно ли. – Рив много о вас рассказывал – правда, не до конца был уверен, что вы здесь.
– Рив, – повторил Валентайн, вежливо подталкивая Рапсодоса дулом в затылок.
Генезис нащупал нужную кнопку на устройстве – и в следующее мгновение был уже на ногах, за спиной Винсента. Впрочем, он чуть не потерял равновесие, поэтому грациозным перемещение можно было назвать с трудом. Валентайн, молниеносно повернувшийся в его сторону, был по меньшей мере озадачен сложившимися обстоятельствами. Рапсодос обезоруживающе улыбнулся.
– Пора нам отсюда выбираться, не находите? – все четверо собеседников хранили поразительное молчание. Генезис скептически нахмурился: неужели никому из них не интересно, что происходит? Будто бы держать его на мушке – самое верное средство! – Может быть, вопросы всё-таки будут? – Рапсодос в легком раздражении дернулся вперед, заставив Турков взяться за оружие с большим тщанием.
К его немалому удивлению, заговорила Елена:
– Всего один, – Генезис, загоревшийся неподдельным интересом, склонил голову в её сторону. – Ты собираешься нас отсюда вытаскивать?
Бывший Солдат едва устоял от искушения разозлиться. Вместо ответа он задумчиво осмотрел маленькую стальную коробку, которую держал в руке, повертел в руках, точно вспоминал, как ей пользоваться, и, выдохнув легко и непринужденно, запустил устройство.
В животе, как и прежде, всё болезненно сжалось; на секунду ощущение собственного тела затмило удивительные метаморфозы окружения, и когда зрение вновь вернулось, смотреть было уже не на что. Та же непроглядная тьма, с которой он встретился ранее, опутала всё вокруг.
Сзади послышалось какое-то шевеление; за ним последовал звук падения и испуганный девичий вскрик. Затем наступило несколько секунд тишины.
– Елена, слезь с меня, пожалуйста, – ровным, спокойным голосом донеслось из темноты.
Что-то торопливо зашуршало.
Генезис в замешательстве сжал посильнее стальную коробку. Место это совсем не напоминало конференц-зал – скорее, то же самое подземелье, где ему уже довелось побывать пару раз. За месяцы, проведенные в причудливой темнице, Рапсодос научился слушать своё тело, и привычная мелкая дрожь в пальцах тревожно сообщала: они всё ещё не на свободе.
Он глубоко вдохнул. Выдохнул. Ненавистный страх, который любил обступать сознание в месяцы заточения, возвращался, приветствуя Рапсодоса, как старого доброго знакомого. Предательские мысли зародились в голове: его вновь хотели здесь запереть – Турков, может быть, выведут, а его – уже нет.
Теперь уже трясло всё тело.
«Мы выберемся отсюда. Выберемся», – Генезис решительно замотал головой и повернулся к остальным, сориентировавшись на звуки. В памяти всплыли обрывки разговоров, бесконечные предупреждения и мимолетные сожаления. Никто кроме Вайсса не хотел его здесь запереть. Никто.
– Нам нужно идти вперед, – Рапсодос прилагал большое усилие, чтобы скрыть дрожь в голосе. Он припомнил слова напутствия, которые услышал, когда впервые взял в руки причудливый прибор. – Это переходная точка. Как только дойдем до конца – всё закончится.
«Надеюсь…»
Шли медленно, молча. Было холодно, душно и сыро; одежда холодными наслоениями липла к телу – но Генезис знал: то лишь иллюзия, бред изголодавшегося по ощущениям сознания. Знали это и Турки, и Винсент. Возможно, именно потому между ними так и не состоялось разговора. Не нужно.
Обувь скрежетала песком под ногами. Слышалось тяжелое дыхание, жутким эхом отдававшееся то сзади, то спереди. Коридор не заканчивался: ни искорки, ни огонька вдалеке – и вновь к Рапсодосу подкрались подозрения. Генезис вновь попытался завести беседу; его терзало одиночество, особенно когда люди были рядом.
– Я не всё знаю о той Баноре, но не всё мне известное изложено в дневниках, – начал он витиевато и издалека, приглашая – но ни в коем случае не испрашивая – задавать вопросы. – Что за подземелье было в могиле у дома – мне неведомо…
Некоторое время никто не отвечал; только ненавистные шаги отмеряли время.
– Это подземелье нибельхеймского поместья, – раздалось из темноты; Генезису показалось на миг, что разговаривает он сам с собой.
Рапсодос помнил зловещее строение в безрадостном городке. Почему это место оказалось под надгробием его родителей?
– Что в этом подземелье?
– Склеп и лаборатория, – новый голос принадлежал Цону.
Склеп… Генезис вспомнил свою запись из дневника, где рассуждал о странном обитателе темницы. Другая новость произвела на Рапсодоса куда большее впечатление: возможно, именно потому он оказался в той лаборатории, откуда исчез несколько месяцев назад. Возможно, странная реальность пыталась подстроиться сразу под двоих обитателей – поэтому фрагменты соединялись в хаотичном, но оставляющем за собой крупицы логики порядке. Значит, второй узник, кому принадлежало порождение дьявола в маске – Винсент Валентайн. Рив был удивительно прав в своих предположениях.
Стоило ему о том подумать, как вдалеке маленькой звездочкой забрезжил тусклый свет. По телу разлилась ни с чем не сравнимая радость; Генезис словно почувствовал новый прилив сил. Оживление коснулось и остальных.
– Цон, смотри! Там что-то есть! – радостно воскликнула Елена, внушая путникам иллюзию бодрости.
– Тогда поспешим, – подхватил Рапсодос; для самого незаметно по лицу расплылась глупая счастливая улыбка.
– Генезис, – вдруг окликнул его Цон; бывший Солдат участливо отозвался, и Турк задал вопрос, который долго его интересовал: – Тебя не было в этой Баноре, когда тут очутились мы, так ведь?
– Это долгая история, – привычным самому себе голосом пропел Генезис, чувствуя удивительную легкость. – Я до сих пор не могу понять, как выбрался – но когда мы окажемся в… Эдже, верно? – Рапсодос чуть сконфузился, – я всё вам объясню.
Тусклый свет понемногу приближался. В очередной раз Рапсодос с благодарностью вспомнил об устройстве – кажется, Рив называл его «фантом».
– Генезис.
Винсент нагнал его и теперь шел вровень; хоть лица было не видно, тон говорил о полной серьезности Валентайна.
– Тебя отправил Неро?
– Нет, это был Вайсс.
Рапсодос рассказал о том, как очнулся посреди мидгарских руин, как подобрал капсулу с Шалуа и как сразился с Вайссом. Он даже поделился своими наблюдениями по поводу странности в поведении Цвета, когда Винсент бесцеремонно его прервал, заставив приостановить движение. Показалось ли Генезису, или в тот миг он и правду уловил горящий алым пламенем взгляд Валентайна?
Винсент говорил коротко, но содержательно. Его рассказ о брате Вайсса, о его самопожертвовании и слиянии сознания Неро с Белым Императором вполне объяснял странные вспышки гнева, которые Генезис столь короткое время наблюдал. Валентайн поведал о Тьме, которой управлял Неро, и о том, как поначалу ошибся, приняв Вайсса за его брата, а пространство, в котором был заперт – за Тьму.
– Тьма разрушает человека за считанные секунды, – Винсент понизил без того спокойный голос, – но здесь мы пробыли куда больше.
– Здесь время идет по-другому, – добавил Генезис, и вновь его посетило ощущение, будто он разговаривает сам с собой, и нет никаких Турков поблизости – и Винсента тоже нет. – Рив опасался, что мы можем выйти отсюда слишком поздно, поэтому нам стоит поторопиться.
У Валентайна было много вопросов, но пришлось согласиться с Рапсодосом, и они поспешили за ушедшими вперед и уже кликавшими их Турками; весь оставшийся путь Винсента занимали мысли о Вайссе, о таинственном побеге Генезиса – и обо всех тех людях, которые оказались вовлечены в бессмысленную игру, устроенную падшим императором. Им действительно следовало поторопиться.
– Ещё один вопрос, Генезис. Это ты напал на Тифу?
Генезис долго не отвечал. Погруженный в свои мысли, он задумчиво усмехнулся.
– Я действительно был в подземельях Нулевого сектора, когда это случилось. Но единственная, кого я встретил – девочка-Цвет, Шелке. Больше там никого не было.
И вновь, когда Рапсодос оказался лицом к лицу с бесплотным источником света, волна яркого свечения охватила его с головой, вытянув из легких воздух. Очнувшись, он увидел таких же недоумевающих, как и Генезис при первом своем путешествии, новоявленных спутников, и массивные дубовые двери перед ними услужливо и торжественно распахнулись.
«Неужели я снова на свободе?» – Рапсодос вдохнул полной грудью теплый, перегретый воздух, и картина, открывшаяся перед ним, была сродни удару молотом по голове. Возгласы возмущения, прокатившиеся волной от Цона, Елены и Руда, свидетельствовали о том, что Турки видят тот же разрушенный конференц-зал, те же окровавленные тела людей – и тот же самый осенний ветер, врывающийся из огромного пролома в потолке, пронизывает до костей немилосердным мертвенным холодом.
Акт IV
Затылок стиснула тупая ноющая боль; спина болезненно изогнулась, руки и ноги свело до неподвижности. Воздух врывался в легкие холодными и яростными порывами, сбивая дыхание. Он падал.
Легкая дрожь в теле рассеяла наваждение. Мир перед глазами всё ещё мчался вперёд, то подпрыгивая, то устремляясь вниз; спиной чувствовалась твердость какой-то преграды. Он ехал куда-то.
Пальцы по-прежнему были сомкнуты на рукояти меча; при очередной яме на дороге грузовик подпрыгнул, и голова безвольно опустилась вниз. Офицерский меч, испытанный рапирой почившего Рапсодоса, слабо дребезжал, ударяясь о поверхность кузова. Взгляд выхватил чьи-то ботинки; человек сидел рядом с кабиной водителя, кажется, о чем-то разговаривал. Он был потрёпан, одежда была истёрта и изорвана; кругляши многочисленных дыр в безрукавке были обрамлены рваными окровавленными краями.
– Мы ведь друзья?
Клауд решился поднять глаза.
По лицу ползли струйки крови – медленно, неестественно медленно. Кровь пачкала тёмные волосы, некоторые пряди прилипли ко лбу. Дышал он и говорил на удивление спокойно; в поле зрения мелькнула рука, крепко державшая огромный двуручник, что покоился на дне кузова.
До слуха Страйфа донесся лающий смешок.
– Шучу, конечно! Я тебя одного таким не оставлю…
Стоял ясный холодный день. Пустоши отвечали солнцу желтоватой бледностью; где-то вдалеке дрожал величественный и нелепый силуэт Мидгара.
Клауд почему-то не слышал звука мотора – вместо этого в ушах стояло редкое, но мерное биение. Осторожный взгляд в сторону водителя – кабина оказалась пуста. Он чувствовал, что машина ускоряется, отчего её пошатывало в разные стороны.
Зак резво поднялся и приблизился к нему; меч, волочившийся за Солдатом, издавал противный скрежет.
– А ты что будешь делать, как до Мидгара доберемся? – белозубая улыбка на окровавленном лице казалась неприятной насмешкой; голос его был весел, и меч… меч медленно поднимался, расставаясь с железной площадкой. – Будем наемниками, ты и я. Понял, Клауд?..
Страйф напрягся, с удушающим волнением ожидая следующих слов; ощущение ирреальности происходящего до сих пор не покидало его. Зак подошел еще ближе, и от резкого движения с руки Фэйра сорвались алые капли, брызнувшие Клауду на лицо. Он вздрогнул, понимая вдруг, что ощущения слишком достоверны.
– Точно! – Фэйр всё ещё улыбался, но уже зло и мстительно. – Любая работа – выполнять буду за деньги. Буду наёмником. Знаешь, Клауд, мне ведь нужны деньги…
Исполинский меч молниеносным ударом обрушился на него, но встретил уверенное сопротивление лезвия Страйфа. Рука его дрожала, но лицо носило маску ложного спокойствия. Зак зло сверкнул взглядом, на секунду отступая. Клауд отполз к стенке, свободной рукой нащупывая бортик кузова; Солдат тем временем замахнулся для нового удара. Двуручник лязгнул о поверхность, разрубая кузов; Страйф чудом спасся от разрушительного удара и тем воспользовался, вставая на ноги.
Зак вновь бросился в атаку; удары были быстры и уверенны, как и помнил Клауд. Тот едва успевал отбиваться; он никогда не отрицал превосходства Фэйра в бою на мечах: его жизнь прервало досадное, подлое обстоятельство, а не честный поединок. Зак не скрывал собственной злости, но эмоций в натиске совершенно не чувствовалось.
Кабина зашаталась пуще прежнего; грузовик ускорился – достаточно только сбросить под колёса…
Клинки танцевали, заглушая полнозвучное биение, стоявшее в ушах. Малая площадка для боя вскоре могла оказаться смертным приговором для одного из них – и Страйф, зная, что Зак уже мёртв, почти не сомневался…
Тот в очередной раз полоснул широким лезвием по обшивке, заставив Страйфа ретироваться. Загнанный в угол, он подпрыгнул, задержавшись на бортике. Зак отрезал путь к отступлению, запрыгнув туда же; покорёженный металл опасно отогнулся, принимая непосильную ношу. Клауд чертыхнулся; ноги предательски норовили сорваться; грузовик словно в подтверждение затрясло сильнее.
– Мы едем в Мидгар, – заявил Фэйр, перекрикивая неслышный рёв мотора; на лице появилось какое-то подобие горечи. – Можно в Гонгагу, да там родня!
Вновь он обрушил на Клауда серию страшных ударов, точными, танцующими движениями приближаясь к Страйфу, загоняя его в угол. Тот чувствовал, что недолго осталось; то и дело клинок едва поспевал отразить атаку, ноги дрожали. Но ещё он знал, что нельзя ему здесь – где бы это место ни находилось – погибнуть, и это придало сил для наступления.
«Я не хочу с тобой сражаться».
Первый удар заставил Зака отступить; вторым ударом он попытался задеть его, но вышло только выиграть побольше места; третий удар Фэйр встретил с прежним остервенением, будто опомнившись.
– Прости меня, – Клауд не был уверен, слышит ли его оппонент; он не уверен был даже в его существовании. – Я должен вернуться…
Но этот Зак прощать не собирался. Воспользовавшись заминкой противника, он провел последнюю атаку; Клауда подбросило в воздух – казалось ли ему, или он слышал хруст костей?.. В груди стало жарко и больно; на языке чувствовался стальной привкус от подступившей крови. Короткие секунды полёта слились в одно болезненное мгновение. В это мгновение Клауд думал о многом – и не думал ни о чем. Лица проносились перед ним, сменяли друг друга, до слуха доносились обрывки бессвязных фраз. Биение стихало. Было жалко и горько. За секунду до того, как он встретился с землёй, над Страйфом нависла тень с занесенным для удара мечом. Клауд выставил оружие вперед, собрав последние силы…
Резкая боль в спине на миг помутила зрение; на миг он забыл, как дышать. Упал Клауд с характерным деревянным треском, по всей видимости, налетев на что-то. Полотно неба вдруг сжалось до небольшого клочка, обрамленного многослойным бетоном и железом.
Призрак силуэта всё ещё чернел перед глазами. Из-за подступавшей к горлу крови дышалось очень трудно. Он всё ждал, когда же Зак пустится в атаку, но напрасно. Навалившуюся на него тишину разорвали выстрелы. Их было много – стреляли по крайней мере двое или трое.
Реальность ускользала от него, как песок сквозь пальцы. Окружение, которое он почти признал конференц-залом, откуда пропал считанные минуты назад, расплывалось; странная апатия охватила Клауда, словно бы знаменуя неотвратимое. Подумалось про Марлен и Дензела, которых в этом году не получилось в школу собрать, подумалось про Аделину… И про Тифу тоже подумалось.
Перед глазами возникли знакомые лица. Винсент был бледен и зол; он что-то спокойно и вкрадчиво говорил, но голос его тонул в бесконечном потоке слов от второго человека. Генезис не то чтобы злился – просто лицо озарялось беспокойным оживлением, словно главной задачей его было привлечь внимание Клауда и донести собственные мысли.
– …не умирают от таких ран. Вставай, герой.
Он очнулся под завалом из человеческих тел, и при любых других обстоятельствах подобный расклад весьма сильно потревожил бы Руфуса. Хотя на самом деле Шинре и впрямь было не по себе: он не знал, живы ли все эти люди или мертвы, когда пытался выбраться, цепляясь за чьи-то руки, ноги, поразительно реальные для дурного сна.
Ужасные эпизоды из прошлого всплывали в голове, подобно трупам, иллюзорным смрадом опутывая мысли. Память шептала ему о прежнем заточении, о больных Геостигмой людях, которые так и не выбрались из злосчастной пещеры.
Шинра упорно отгонял ужасные мысли, намерившись выбраться любой ценой. Всё это больше походило на кошмар, чем на действительность: будь их и впрямь так много, Руфус не остался бы в живых – или то действительно было лишь больным воображением?
Ему не хотелось думать; не хотелось анализировать те ощущения, что накинулись всепожирающим, уносящим дыхание шквалом. То и дело он ощущал слишком близкий контакт с собственным телом, и удушающее тепло делало пытку невыносимой. Даже отдавая себе отчет в том, что это не настоящие люди, Шинра едва удерживал панику от слепых соприкосновений: как чьё-то лицо упиралось ему в бок, как путались ноги в чьих-то конечностях, как собственная голова то и дело принимала удар от нового тела…
Когда разорвалась сфера, Шинра не нашел ничего мудрее, как устроить себе укрытие, отойдя как можно дальше. Сильная ударная волна, впрочем, задела и его – что случилось со Страйфом, даже думать не хотелось, – так что какое-то время Руфус, скорее всего, провел без сознания. Из этих мгновений он помнил только, как в груди скреблось некое подобие совести за очередную волну – в самом буквальном смысле – разрушений. Не хотелось укореняться в подозрении, что Вайсс спровоцировал их на подобный шаг, но и объяснения его нынешнему положению не находилось.
Дыхание сбивалось; несмотря на кажущуюся легкость, двигаться среди всей этой груды было поистине тяжело.
Тусклый свет, наконец, достиг наследника, означив конец пути, и Руфус задвигался быстрее.
Кто-то схватил его за руку.
Без того пребывавший на грани, Шинра резко вскрикнул, постаравшись тотчас же высвободиться. Но хват был слишком крепким, и вскоре наследнику показалось, будто десятки рук сейчас тянутся к нему, чтобы вот так же схватить, чтобы утащить обратно, разорвать в клочья…
Движения его стали хаотичными и отчаянными; дыхание участилось. Руфус всё ещё двигался к источнику света, когда понял вдруг: тот, кто схватил его, пытается протолкнуть его туда же. Будучи по натуре упрямым и непокорным, Шинра порешил, что вовсе не стремится к иллюзорной свободе… Но было уже поздно.
Освещение конференц-зала и впрямь было не самым ярким, но взрезало глаза до страшной боли. Руку выпустили; он почувствовал, что катится по наклонной, пока не приземлился на ковровое покрытие, шершавое и пыльное – довольно болезненно.
Шинра издал слабый стон облегчения, выдыхая, выгоняя из себя ужасные ощущения от горы трупов. Глаза постепенно привыкали к свету.
– Руфус.
Тот испуганно вздрогнул, не в силах совладать с собой. Голос был холоден и удивительно знаком. Наследник быстро метнул взгляд в нужную сторону.
Шелке дышала не менее тяжело; она выглядела усталой и жалкой, но даже при этом лицо её не выражало и малейших признаков эмоций. В этом деле, горько думал Руфус, ему не мешало бы поднабраться мастерства. Синие глаза девочки смотрели как всегда пронзительно, но, к удивлению его, она первая отвела взгляд, пораженчески выдыхая.
– Шелке, – только и выдохнул Шинра, начиная догадываться, кто именно вцепился в него. Тенденция к спасению жизни представительницами прекрасного пола виделась ему совсем не утешительной. – Где Вайсс?
Спасительница явно не стремилась к разговору, но и куда-то торопиться не собиралась, а это по меньшей мере озадачивало.
– Что с ним случилось? – теряя без того малое самообладание, вопросил Шинра. В голосе сами собой проскользнули приказные нотки.
Шелке по-прежнему молчала. Руфус наблюдал, как она медленно приподнялась и приблизилась; выражение лица, без того лишенного эмоций, сейчас являло жуткую смесь безразличия и холодной ярости. Рука наследника сама собой дёрнулась к пистолету – мимо. Больше не было при нём оружия.
– Погружение в сон может по-разному воздействовать на закрытые реальности, – девочка сделала очередной шаг в сторону Шинры; говорила она так, будто шептала молитву. – Неизвестно, какие последствия себя проявят – реальность может исчезнуть на какое-то время, но может и углубиться в Лайфстрим, делая невозможными любые попытки выбраться.
Наследник в несколько резких движений приподнялся, ощущая боль во всём теле. Да что же с ним произошло, чёрт побери? Где Страйф? Что вознамерилась сделать эта перебежчица?
– Рив Туэсти не хотел бы твоей смерти, – взгляд девочки вдруг стал потерянным, будто она не знала, к кому обратиться. – Но Рива Туэсти больше нет. Винсента Валентайна больше нет.
Даже в тусклом свете Руфусу удалось разглядеть редкие, почти высохшие дорожки слёз, что немало поразило наследника.
– Вайсс, – черты лица оживились; чёрная злоба, порывавшаяся наружу, исходила от неё почти осязаемыми волнами. – Он заставил меня создать образ – а потом вырвал из моей головы.
На секунду Шинра растерялся. По меньшей мере нелепо и неловко было наблюдать, как медленно приближается к нему девятилетняя девочка, намерения которой говорили сами за себя – но при этом холодные когти ужаса нависли над сердцем, готовые вот-вот вцепиться.
– Образ?..
Ответом ему послужил грохот и противный скрежет. Совсем рядом – Руфус и забыл, в какой секции надумал укрыться! – сиденья раздвинулись, и один из многочисленных завалов резко и громко сменил очертания.
– Он никогда не имел над ним власти – иначе мог бы себя убить, – несмотря на грохот, Шелке продолжала изъясняться тихим, но звенящим голосом. – И всё равно ему удалось добиться своего…
Девочка сделала несколько неуверенных шагов вперед, точно пыталась удержать равновесие, и осела на землю. Грохот стих. Шинра бросил торопливый взгляд в ту сторону: всё замерло. Среди завалов по-прежнему виднелся знакомый силуэт, такой же мёртвый и неподвижный, каким был раньше. Шелке трясло от плохо скрываемой злости.
– Так вот что Вайсс говорил, когда назвал его мёртвым, – кулачок в сердцах стукнулся о бархатистый пол.
Руфус слышал её, словно сквозь преграду; в голове, хаотично меняясь, пыталась выстроиться полная картина происходящего. Он слышал разговор Вайсса, он видел необъяснимую злость, охватившую тогда Шелке – но причина ускользала от него, одно короткое имя всё никак не могло прийти ему в голову и связать все факты воедино: Шинра не знал, кто именно пал от его руки.
– Ты говоришь о Генезисе? – он подошел поближе, присел рядом.
Шелке рассеянно кивнула.
– О другом Генезисе – тот, кто не знал ни Анджила Хьюли, ни Зака Фэйра, – избегая его взгляда, девочка повернула голову, внимательно всматриваясь в огромную дыру в потолке, посреди зала.
Руфус проследил за её взглядом и похолодел. Пролом в самом центре означал только одно: им не удастся вернуться обратно. Устройство безвозвратно повредилось, если не уничтожилось вовсе, и Шелке, очевидно, тоже об этом знала.
…Но где тогда Вайсс?
– Они придут, – Шелке нетвердо поднялась на ноги; посмотрев вдруг на Руфуса холодно и спокойно. – И Клауд, и Генезис, и… Вайсс.
– Клауд?
– Он справится, – твёрдо, почти машинально заявила девочка, возвращая себе прежнее безразличие.
Шинра мельком взглянул на гору из человеческих тел, с благодарным облегчением подмечая, что помощь пришла вовремя. Некоторых он узнал; это были сотрудники, сидевшие в зале, когда Руфус разговаривал с Туэсти несколько дней назад… и с удивлением наследник подметил, что было их значительно меньше, чем представлялось ему вначале.
Он всё ещё смотрел на тела, когда, неведомо для Руфуса, Шелке стала приближаться к нему медленным, осторожным шагом.
– Скажи мне, Руфус Шинра, – ледяным тоном отчеканила она; Шинра при этом обращении невольно вздрогнул. – Где настоящая Тифа Локхарт?
Руфус медленно повернулся и посмотрел на неё снизу вверх. Лицо девочки горело странной решимостью. Он ожидал этого вопроса – но далеко не от Шелке. Вопрос этот, однако, породил цепную реакцию; догадки обрушились на него подобно карточному домику – вдруг всё и сразу всплыло в памяти: и звонок Клауда, и его просьба, и те странные слова, которые он сказал о Шалуа.
Шалуа.
Девочка нависала над ним угрожающей тенью; как он раньше не догадался? Как он раньше не заметил?! Всегда уверенный в себе, расчетливый и проницательный, Шинра почувствовал себя беззащитным и недалеким. В короткие секунды тишины Руфус чувствовал на языке неприятную шершавость – в голове не было слов оправдания или обвинения, и единственное, что смог сказать наследник, было короткое:
– Шелке…
По залу прокатился страшный грохот; Руфус видел, как за мгновение до этого в проломе мелькнула тень. Шинра решительно поднялся, вновь потянувшись за пистолетом – тщетно! Ему оставалось только смотреть.
В облаке пыли, среди обломков кафедры, наследник приметил светлые волосы – и офицерский меч, выставленный вверх. Руфус еле слышно выдохнул – от облегчения. Короткий взгляд в сторону Шелке – черты лица её смягчились, словно бы на секунду она позабыла об их разговоре. Шинра двинулся было к Страйфу…
Дальнейшие события происходили слишком быстро. В центр аудитории приземлился второй человек; он быстро приблизился к лежавшему в обломках Клауду, занёс огромный двуручный меч над головой – и раздались выстрелы. Наследник, пораженный таким поворотом событий, метнул взгляд в сторону дверей.
У Руфуса, ослабленного без того странными злоключениями, от перенасыщенности событий закружилась голова; он едва удержал равновесие, чтобы продолжить осознание того, что видел. Руд, Цон и Елена, появившиеся словно из небытия – с того света! – открыли огонь по второму человеку – человеку, которого признали бы Заком Фэйром. Во вспышках выстрелов промелькнули два красных всполоха – Шинра не уверен был даже, что ему не привиделось – и бывший Солдат Первого класса рухнул навзничь.
Тщетно Цон пытался унять дрожь в пальцах; примечательно, что дрожь эта появилась только после того, как Зак, изрешеченный новой порцией пуль, упал плашмя на пол, выронив меч. Елена и Руд были более решительны: они всё ещё целились в поверженного противника – то ли не сообразили, кто это, то ли не придали тому значения – в такое-то время, в таком-то месте.
Нетвердым шагом Турк направился туда, к центру; Генезис и Винсент уже склонились над Клаудом, свалившимся как раз в момент их появления. Его обогнали коллеги, проявив большую расторопность – а Цон всё шёл, намерившись приблизиться вовсе не к Страйфу.
Детали становились чётче, укрупнялись, пока он не подошел вплотную. Зак Фэйр. Какое-то подобие горечи застыло на языке, пока взгляд запоминал мельчайшие детали потрепанной внешности Солдата. Он никогда не видел его после той роковой и бессмысленной битвы – ни тела, ни малейшего упоминания – кроме сухой строчки в личном деле; никогда не видел, но именно таким себе и представлял. Зак не был первым и не был последним в череде неугодных – но для Цона он всегда был уникальным. Их неудачная попытка помочь двум беглецам еще долго отзывалась неприятным комом в горле.
Цон догадывался, что представлял собой этот Зак – но всё-таки стоило проверить. Как в тумане, он приопустился на одно колено и осторожно потрогал руку, скривленную судорогой; пальцы по-прежнему были сжаты так, словно держали рукоять меча. Ощущение холода и твёрдости от прикосновения принесло невероятное облегчение Турку – облегчение, которого впору стыдиться, но сейчас ему было всё равно.
– Цон!
Турк в первую очередь слушался собственного тела. Когда мужчину окликнул знакомый голос, тот сначала устремил своё безраздельное внимание на начальника – и только потом понял, к кому обратил взгляд. Шинра приближался к нему быстрым шагом; взгляд его горел смесью неверия и радости – впрочем, мало кто кроме четверых Турков мог разглядеть подобные эмоции. Чувства, охватившие Цона, начались яркой вспышкой ответной радости – и закончились холодным, почти ледяным неодобрением.
– Что ты здесь делаешь? – вырвалось у Турка вместо приветствия.
Руфус, чей пыл вмиг умерился от высказанного вопроса, остановился – достаточно близко, чтобы разговаривать, но весьма далеко для неформальной беседы. Быстрым движением он пригладил рассыпавшиеся пряди – которые, впрочем, тут же вернулись на место – и Цон понял, насколько рад он был видеть Шинру.
Наследник явно собирался с мыслями, чтобы парировать какой-нибудь колкостью, но другие радостные возгласы прервали его начинания.
– Шеф!
– Босс!
Руд и Елена оказались рядом так быстро, что Цон и заметить не успел. Выглядели они примерно так же, как он сейчас: уставшие, измученные – но невероятно довольные. Елена смотрела на президента детским преданным взглядом – разве что не расплакалась! – а Руд без толку пытался скрыть совершенно непрофессиональную ухмылку. Судя по лёгкой улыбке, посетившей Руфуса, он был явно удовлетворен подобным исходом.
– Изволили три недели не понять где прохлаждаться, – Шинра иронически выгнул бровь. – Рено за четверых старался. Вот он за четверых жалование и получит.
Елена, ошарашенная новостью, округлила глаза и попыталась что-то возразить, но искорки веселья, плясавшие в бледных глазах начальника, заставили её замереть на полуслове.
– Экономите на жаловании подчиненных, господин вице-президент?
В разговор совершенно неожиданно вклинился пятый участник, разбавив чёрно-белое – или чёрно-серое – общество ярко-красными и оранжевыми оттенками. Генезис вступил в беседу в той манере, которая всегда была ему свойственна – будто бы участники только и ждали его появления.
– Всё же две недели, а не три, – Рапсодос весело ухмылялся. – Стоит быть осмотрительнее со своими средствами.
Цон с осторожностью подметил, что Шинра явно общался с Генезисом не в первый раз: несмотря на то, что поначалу он несколько напрягся, к концу насмешливой реплики Руфус почти расслабился – но следующие слова стали для Турка полной неожиданностью:
– Благодарю вас, – наследник коротко, вполне серьезно кивнул Рапсодосу.
Пока ещё Турк не понимал, что именно связывает Руфуса, Генезиса и Рива – да и не стремился понять. О том он подумает чуть позже – во всяком случае, после того, как узнает, почему Шинра вновь предельно сосредоточился и теперь опасливо поглядывал в сторону Валентайна…
Винсент помог Клауду подняться. Тот в знак благодарности одарил спасителя глуповатой улыбкой, и взгляд, ненадолго задержавшийся на стрелке, принялся бесцельно блуждать по аудитории, подмечая интересные изменения, здесь произошедшие.
– Я рад, что ты живой, Винсент.
Валентайн одарил Страйфа престранным взглядом: были там и неверие, и удивление, и щепотка насмешливости.
– Я почему-то рад, что ты не прав, – его левая рука сама собой сжалась-разжалась, напоминая о том, что было бы, будь Винсент смертен – и жив.
Клауд слабо усмехнулся, отстраняясь. Чувствовал он себя вполне сносно, хотя от лишних резких движений порешил воздержаться. И он, и Винсент собирались присоединиться к остальным, когда Валентайн резко остановился, всматриваясь во что-то.
Страйф повернулся. В тусклом свете от пасмурного дневного неба стояла Шелке. Совсем детский и открытый взгляд впивался в Винсента, словно девочка не могла насмотреться. Тонкие губы поджались, брови чуть нахмурились…
– Ты в порядке? – Валентайн вновь примерил выражение строгости – Клауд уверен был, так он пытался скрыть собственную радость.
Вопрос подействовал на неё странным образом. Нетвёрдыми, неуверенными шагами она приблизилась к Винсенту – и остановилась. Дышала она мелко и часто, словно боялась спугнуть собственное видение. Клауд торопливо обратился к Валентайну, так тихо, чтобы слышно было только ему:
– Шалуа погибла.
Винсент посмотрел на Страйфа долгим и проницательным взглядом. Клауд редко мог угадать мысли, терзавшие стрелка, и этот раз не оказался исключением.
– Погибла… – повторил тоненький голосок.
Шелке, к ужасу его, услышала сказанное, и теперь её охватила мелкая дрожь. Не дожидаясь развития, Винсент быстрым движением опустился рядом с ней, так чтобы мог заглянуть в глаза, и опустил тяжелую руку ей на голову. Девочка сорвалась с места и обхватила ручками его крепкую шею, носом утыкаясь в плечо. Плечики сотрясались то ли от дрожи, то ли от беззвучных рыданий.
Судя по растерянному выражению, на мгновение проявившемуся на лице Валентайна, тот никак не предвидел подобного поворота. Клауд всё ждал, что Винсент вот-вот ответит на объятия, но стрелок оставался неподвижным. Горькая картина.
Тишину, воцарившуюся вдруг в аудитории, разорвал громкий треск. Звуки мелко и часто барабанили по перепонкам. Воздух сгустился; казалось, ещё немного – и напряжение, воцарившееся в конференц-зале, можно будет резать ножом. Невольные и вольные участники событий беспокойно переглядывались – но никто не мог сказать наверняка, что же происходит.
На миг всё стихло – и воздух взорвался оглушительной волной, силой своей чуть не сбившей их с ног. В том же центре, на тех же обломках в рассеивавшемся облаке пыли виднелся человек. Форма пехотинца была по-прежнему изорвана, широкой багровой полосой на ней застыла чья-то кровь – Руфус был уверен, что к тому причастна разорвавшаяся сфера; снежно-белая непослушная шевелюра обрамляла лицо, скрытое в тени.
Турки схватились за оружие.
– Стоять! – с неожиданной силой рявкнул Винсент, сверкнув на них злым взглядом.
Цон торопливо приказал убрать пистолеты.
– Его не убить, – спешно добавил Клауд, наблюдавший за этой небольшой сценой.
Император, припавший на одно колено, окинул цепким взором присутствующих. Теперь не оставалось никаких сомнений: черты потеряли болезненную тонкость и обрели совершенно новую форму. На них не смотрел Неро – но на них не смотрел и Вайсс.
– Все в сборе, какая прелесть, – Цвет злорадно ухмыльнулся, обнажая зубы; в ту секунду он уподобился хищному зверю, в любой момент готовому к нападению.
Остальные в безмолвной тишине наблюдали. Все ждали, что именно скажет Император, что именно сделает – и только некоторые имели вполне определенное представление о дальнейшем развитии. Генезис украдкой убрал второй «фантом» под полы плаща, покрепче сжав рапиру. В нём сидело жгучее нетерпение, и Рапсодос надеялся лишь, что Цвет не разглядит этого чувства.
– «Фантом» в центре зала – до чего же хитро! – голос громовыми раскатами разносился по залу; Вайсс двигался оживленно, с какой-то неизъяснимой легкостью. – Как неудачно он сломался, да?.. Что ж… – Император медленно и задумчиво скрестил руки на плечах, совсем как Неро, склонив голову набок.
Вайсс сосредоточился, как делал множество раз до этого. Он закрыл глаза и представил, как переносится в настоящий конференц-зал, несомненно, полный военных ОВМ. Осталось совсем немного. Пойманная Минерва сделает своё дело – печально, что здесь останутся и единственные свидетели… Император ощутил волны тепла, проходящие через его тело – и когда тепло исчезло, открыл глаза.
«Какого чёрта?!»
Перед ним по-прежнему стояли те же семеро человек. Цвет вновь зажмурился, вновь открыл глаза. Без толку. Внутри забурлила злость.
– Что же, Вайсс, не получается? – с напускным сочувствием заявил Рапсодос; голос его звонко отскакивал от стен, и только теперь Император увидел веселые огоньки во взгляде Солдата. – Экая досада.
Шинра метнул осторожный взгляд в сторону Генезиса; он явно считал подобную браваду излишней. Впрочем, без собственного оружия Руфус считал любую браваду излишней в данных условиях.
Вайсс собрался с силами – и глубоко выдохнул, возвращая себе спокойствие.
– Что это значит? – деловито поинтересовался он; во взгляде метались молнии.
Очередной порыв ледяного ветра встрепал испачканную одежду и волосы. Генезис молчал, ожидая правильного момента; с ним молчали и остальные. Расклад был слишком очевиден: Вайсс не мог выбраться – не могли выбраться и они; Вайсс не мог причинить им вреда – а они не могли причинить вреда Вайссу.
Когда красивое лицо Императора в очередной раз исказилось гримасой ярости, в их небольшое общество совершенно непостижимым образом ворвался девятый участник. Мониторы, до того черневшие, вдруг заполыхали мутно-серым светом, зорко всматриваясь в присутствующих. Изображение, появившееся на них, напоминало очертаниями чей-то силуэт; многие участники событий невольно застыли, вглядываясь в проступающие знакомые черты человека с экранов.
– Довольно, Вайсс, – взорвались динамики невероятно громким голосом. – Ты проиграл.
Клауд не мог своим глазам поверить – ведь совсем недавно, у всех на виду!..
– Мне стоило догадаться! – лицо Императора загорелось небывалой ненавистью.
Страйф нервно усмехнулся, не в силах совладать с собой.
Изображение, наконец, стабилизировалось. Действительно: изборожденное преждевременными морщинами, уставшее, но более чем сосредоточенное – на них смотрело лицо Рива.
– Я не нашел иного способа, – сокрушенно пробормотал глава ОВМ. – Генезис, если ты слышишь меня – приступай.
Рапсодос оживился; изящным движением выудив «фантома» из-под пол плаща, он ненадолго задержал свой взгляд на Вайссе, который с каждой секундой выглядел всё более растерянным.
– В самом деле, Безупречный Вайсс, как ты мог не предусмотреть второго устройства?
За его спиной уже собрались остальные шестеро.
Цвет в исступлении укрыл лицо ладонью, издав непонятный, полный гнева и негодования стон. Глупцы решили запереть его – в собственном мире! Насколько недалекими и наглыми нужно быть!.. Рапсодос потянулся включить устройство, как вдруг Вайсс вновь заговорил:
– Я не понимаю, Генезис Рапсодос, как ты не предусмотрел третьего устройства, – маска добродушия вернулась на его лицо, словно и не было той вспышки гнева.
– О чем ты говоришь? – бывший Солдат обратился так, будто знал обо всех его козырях.
По лицу Императора расплылась улыбка – чересчур довольная для человека, который только что потерпел поражение.
– Не о чем – о ком, – рука его добела сжалась в кулак; прежний оскал вернулся. – Знал ли ты, что был всего лишь в шаге от своей Богини?
Рапсодос замер.
– Ты блефуешь…
– А ты пропустил основное веселье, – всё больше распалялся Вайсс; глаза его азартно блестели. – Знаешь ли ты – догадываешься ли, где теперь твоя Минерва?
Взгляды устремились на Генезиса. Тот выглядел потерянным; весь его лоск вдруг куда-то пропал – остался только человек, которого ранили слишком глубоко, так что он даже не чувствовал боли. Всё было словно в тумане; он даже не расслышал, как очередной грохот пронёсся по помещению.
Клауд, до того сосредоточенный на странном диалоге двух Солдат, готов был сложить воедино случившееся – но первым обратил внимание на шевеление, прокатившееся по залу. Сначала даже неясно было, что шевелится – и шевелится ли, но чем больше их поднималось, чем ближе они подходили – тем тверже становился ком у горла.
– Что здесь происходит? – тихо пробормотал Страйф; к его замешательству присоединялись и остальные.
Мониторы погасли.
Вайсс, поглощённый беседой, тоже не сразу заметил того, что происходит. Люди, окровавленные и безликие, поднялись все как один и теперь медленным шагом приближались к центру площадки. Без лишних шорохов, без лишних слов; взгляды их были направлены на Вайсса; движения казались резкими и ломаными.
Шинра подхватил под локоть Клауда, уняв первые волнения.
– Страйф, нам нужно уходить отсюда, – голос был раздражающе спокоен.
– Ты что, не видишь, что здесь…
– Это марионетки, – продолжил Руфус. – Риву удалось подключиться.
Оба бросили опасливые взгляды на Генезиса. Тот крепко держал устройство, но активировать его, по всей видимости, не собирался.
«Чёрт побери, о чем он думает!» – пронеслось искрой в голове Шинры. Неужели Рапсодос надеется остаться тут и вернуть Минерву? Не много ли он на себя берет? Так размышлял Руфус, пока в памяти не всплыла проклятая ночь, когда прогремел взрыв. Это воспоминание настолько ошеломило его, что Шинра не в силах был что-то возразить. Клауд, стоявший рядом с ним, только усугублял положение. Миг, приближавшийся вместе с их спасением, вдруг показался ужасным, нежелательным – словно до того момента можно было отрицать всё, что произошло.
– …знаешь, как им пользоваться? – донёсся до них баритон Винсента.
Дальнейшие события произошли с молниеносной быстротой. Перед ними мелькнула красная вспышка – на мгновение Клауду показалось сосредоточенное, серьезное лицо Винсента. Мелькнувшая рыжая тень девочки подобралась к Рапсодосу, ловким движением отобрала устройство – и запустила его.
– НЕТ!
Истошный рёв Вайсса прервался ярко-голубой вспышкой, в отголосках которой проступили очертания конференц-зала – на этот раз настоящего.
Падший Император не мог совладать с собственными мыслями; их вдруг стало слишком много – и теперь, когда все эти люди продолжали приближаться, на секунду в голове воцарилась пустота. Он остался здесь один, марионетки – всего лишь попытка напасть на него… Но ведь Рив знает, чем рискует! Почему он делает это?!
Вайсс не мог поверить, что его так просто обставили – что он сам себя завел в подобную ловушку. Всё ещё он верил, что всё можно исправить, что выбраться отсюда – проще простого… Тем не менее, хладнокровие, доставшееся ему от надоедливого братца, сделало своё дело, возвращая мыслям порядок и стройность.
Один из них подошел слишком близко; Вайсс приготовился к битве, но атаки так и не последовало. С виду это был обыкновенный мужчина – таких сотрудников десятки, сотни; костюм с одной стороны был опалён, на лице – кровь. Он неестественно изогнулся и замер, чудно повернув голову к Вайссу.
– Что это, Рив Туэсти? – горько усмехнулся Цвет. – Даришь мне игрушки, чтобы не скучно было?
Сотрудник долго молчал. С ним замерли и люди, собравшиеся вокруг, окружив Вайсса плотным кольцом.
– Сколько их здесь?
– Пятьдесят семь, – отчеканила марионетка; голос был искажен сильными помехами. – Они свою роль исполнили.
Свою роль… Создать видимость, чтобы у Вайсса не возникло подозрений. Чтобы уберечь остальных участников, когда он попадет в закрытую реальность. Чтобы смутить его, когда настанет решающий момент. Никогда ранее Цвет так не сокрушался по поводу излишней самоуверенности. Его намеренно загнали в эту ловушку.
– Что теперь? – презрительно процедил Вайсс.
– Изоляция.
На слова марионетка больше не расщедрилась; помехообразный звук продолжал исходить от мужчины еще несколько минут, прежде чем окружившие его люди свалились на пол, все как один – только говоривший с ним сотрудник остался на ногах.
Его трясло. Изоляция. Какой-то жалкий кукольник говорит ему об изоляции! Туэсти не подозревал, что времени более не оставалось – и при том умудрился поставить его в самую невыгодную ситуацию из возможных! Был выход. Был только один выход.
Вайсс внимательным взглядом осмотрел свои невольные владения – в последний раз. Довольный своим наблюдением, Цвет закрыл глаза и сосредоточился; в руке чувствовалось что-то металлическое, холодное. Вайсс опустил взгляд – пистолет. Запоздало он подумал об обладателе – ему стоило сразу догадаться, кто именно стрелял в Шалуа – и кто прострелил сферу…
Что было – то прошло. Цвет судорожно выдохнул, готовясь к неизбежному; рука предательски задрожала. На мгновение его глаза встретились с марионеткой-сотрудником; снова в душе вскипела злоба. Император зло оскалился, глядя прямо в глаза безвольной кукле.
– Лучше уж умру, чем буду в чьей-то милости, – тихо процедил он, надеясь, что Рив его услышит.
Быстрым движением он поднёс пистолет к виску – и спустил курок. Раздался выстрел.
За ослепляющей болью, которую Вайсс никогда не решался переступить, было что-то ещё. Порываясь к этой грани теперь, он отстраненно думал, что не стоило вовсе бояться. Желтоватая вспышка от выстрела быстро обратилась в безупречную белизну; висок всё ещё хранил память о приставленном к нему оружии, но боли уже не чувствовалось.
Он вырвался! Вырвался!..
Белое полотно взрезали чёрные нити, тугие, крепкие и проворные. Тщетно Вайсс пытался отогнать их от себя; они вплелись в руки, ноги, туловище, стремясь разорвать его, причинить как можно больше боли; Цвет стиснул зубы, пытаясь терпеть, пытаясь убедить себя, что всё идёт по плану. Но боль сводила с ума – не телесная, Вайсс чувствовал, что настоящее тело осталось где-то позади… Чёрных сгустков становилось всё больше; вскоре окружение почернело, заполнившись бесконечными потоками – и все они норовили пройти сквозь него, запятнать, подчинить.
Цвет потерял счет времени; когда это всё началось? Сколько продолжалось? Он помнил только, как тьма пыталась опутать его сознание, но с прежней ясностью отгонял наваждения. «Минерве достанется куда больше», – эта мысль грела душу мстительным огоньком, заставляя его переносить всё, что происходило.
Он не помнил, когда всё закончилось; просто однажды не стало невыносимой боли, однажды тьма отступила, и, открыв глаза, он увидел ровное зеленоватое сияние, окружавшее бездонный чёрный мир.
«Лайфстрим», – неверующе прошептал Вайсс, всё ещё не понимая, приблизился ли он к цели или безвозвратно проиграл.
Яркая вспышка разорвала привычный круговорот, и перед ним выступила, сияя белоснежными одеждами и сверкающими золотыми доспехами, Богиня. Лицо её, как и в первую их встречу, было закрыто массивным шлемом.
Бывший Император взорвался небывалой яростью; он готов был сыпать проклятьями, рвать в клочья, готов был тотчас же броситься на неё – понимая даже, что это Лайфстрим, – но вырвалось только злое и отчаянное:
– Это невозможно!..
Минерва не нападала. Её неподвижность исчезла только в тот момент, когда руки потянулись к шлему и медленно его сняли. И вместо россыпи золотистых волос на плечи упали длинные каштановые локоны; красивый изгиб коралловых губ был незнаком Вайссу, и зелёные глаза, смотревшие серьёзно и укорительно, внушали ему странные мысли.
– Твоя правда, Вайсс, – строго, почти зло ответила Айрис, разнося свой голос по Лайфстриму. – Это невозможно.
Конференц-зал носил в себе следы пожара и паники, но теперь пустовал. Генезис в два шага повалил Шелке на пол и навис над ней, держа у горла рапиру. Девочка смотрела на него безразличным, почти незаинтересованным взглядом; в его же глазах бушевало горькое негодование.
– Что ты наделала?!
Девочка чувствовала, как быстро греется металл лезвия. Если она останется в живых – на шее будет тот же шрам, что и у Туэсти. Впрочем, о таких вещах ей даже задумываться не стоило.
– Отпусти, – тихо пробормотала Шелке.
Рапсодос хотел сказать что-то ещё: лицо горело болезненным оживлением, губы дрожали – но кто-то быстро и резко оттащил его со спины, отбросив на пол. Генезис метнул негодующий взгляд: Валентайн, спасший от него девочку, был удивительно спокоен.
Шелке присела, рассеянно потирая обожженное и поцарапанное горло. Она ничего не говорила – никто ничего не говорил, и в этой тишине сам Генезис задумался: стоило ли что-то говорить? Стоило ли кого-то упрекать?..
Двери в зал открылись, и туда ворвались служащие ОВМ под предводительством Рива. Туэсти на ходу подсчитал количество человек, и ноги чуть не подкосились от облегчения. Все на месте. Все живы. В носу предательски защипало от переполнивших его вдруг эмоций. Стресс, пережитый в последние недели, казалось, наконец разжал свой крепкий хват – и отпустил его сердце.
Разговоры были коротки, но доброжелательны. Винсент, Цон, Руд, Елена – люди, которых он почти не надеялся увидеть. Почему-то казалось, что им удалось совершить невозможное – не иначе как высшие силы помогли!.. После долгих и горячих приветствий глава ОВМ убедился, что никто из них не нуждается в помощи – и все они покинули злосчастное место. Все, кроме Клауда, Рива и Руфуса.
Оставался еще один вопрос. Вопрос этот был настолько очевиден, что до сих пор никто не решился его озвучить. К Риву уже закрались смутные подозрения по поводу ответа, и только поэтому он всё же решился спросить.
– Ну вот, – выдохнул Туэсти, будто вознамерился начать издалека. – Теперь тебе не надо её укрывать, да?
Руфус, до того бледный, сделался бледнее. Клауд, стоило ему заслышать сказанное Ривом предположение, вмиг обратился к Шинре, вознамерившись что-то сказать; он вспомнил странный взгляд Руфуса перед конференцией… то есть всё это время тот знал, где Тифа! В груди разлилась теплота; мысль о том, что он вскоре увидит её, была настолько приятной, что на мгновение позабылись перипетии и огорчения, что они пережили за эти несколько недель.
Руфус не отвечал. Не отвечал довольно долго. Молчание его неприлично затягивалось; ни осторожные оклики Рива, ни требовательное выражение Страйфа не могли побудить его к ответу. Когда он, наконец, пошевелился, рука скользнула в нагрудный карман и вытянула оттуда что-то небольшое, тряпичное.
Чересчур спокойным шагом Шинра подошел к Клауду; взгляды их ненадолго встретились, и Руфус быстрым движением вложил предмет в руку Страйфа.
В ладони его теперь лежал платок из тонкого белого шелка, и непонятно было, то ли он аккуратно сложен, то ли небрежно скомкан. Довольно быстро Клауд развернул кусочек ткани. Предмет, черневший на поразительно белой поверхности, он узнал не сразу.
Кольцо, покоившееся в его руке, не было результатом самой изящной работы, да и утратило прежний матовый серебристый блеск. Мутное, почерневшее, оно виделось немым свидетелем чего-то невыразимо страшного для Страйфа. Голова волка, с немалым тщанием отлитая на поверхности, угрюмо тускнела, лишь усиливая беспокойное чувство.
Рив подошел поближе к Клауду, заглядывая через плечо. Узнали ли они это кольцо? Без сомнения.
– Мисс Локхарт погибла при взрыве в Космо Каньоне.
Руфус даже удивился, как легко ему дались эти слова. Страйф смотрел прямо на него, когда Шинра это говорил, и потому наследник видел, как в тот момент что-то сломалось во взгляде. Клауд медленно сжал руку, в которой держал кольцо, безжалостно сминая шелковый платок, заставляя неровности украшения впиваться в кожу сквозь тонкую ткань. Пустующее выражение на его лице не говорило ни о чем – и кричало о многом. Шинра смотрел и невольно вспоминал себя: как его таким нашел Рено, как события скрутились в болезненный тугой водоворот, как долго ещё звучали отголоски взрыва и обрывочные воспоминания о её последних минутах.
Туэсти заговорил первым – но сказал немногое:
– Как так получилось? – выражение горечи застыло на его лице. – Подорвали ведь твою комнату…
Эти слова подействовали на Клауда, как стимулятор. Он резко вскинул голову, зажигая опасный блеск в глазах. Руфус редко боялся чьих-то взглядов, но от этого взгляда ему даже через пелену сожалений стало совершенно не по себе.
– Что она делала в твоей комнате, Шинра? – ровным голосом вопросил Клауд.
Тон был фальшиво спокоен, но Шинра знал, сколько ярости готово было выплеснуться на него… и был к тому готов. На вопрос его Руфус, однако, не ответил. Не мог.
– Что она делала в твоей комнате?! – вскричал Страйф, чувствуя, как участилось дыхание, как в груди образовался огромный твёрдый ком, о который стучало сердце, как земля ушла из под ног – только голос остался. – Отвечай, Шинра!..
Руфус не проронил ни слова. Он просто развернулся и неспешно покинул роковое помещение, будто бы этим мог стереть всё, что случилось за последние недели; в какое-то время туманящее сознание горе, напополам разделенное со Страйфом, даже убедило его в правдивости собственных убеждений. Он шел с гордо поднятой головой, отстраненно подмечая маленькие силуэты Турков и остальных, шедших далеко впереди.
Никто не остановил его, и только гневные упрёки Клауда преследовали его даже там, где самого Клауда уже не было.
Ни слёз, ни крови
“I've heard that no one's ever seen him bleed or cry.”
—Aeris Gainsborough
Здание ОВМ было другим. Вместо затейливых, похожих на лабиринты коридоров – прямые, как характер Рива, ходы, залитые естественным светом. Сотрудники выглядели проще… добрее. Шинра с отвращением передёрнул плечами, припомнив замечание Рено.
Глупости. Штаб-квартира была той же «Шин-Ра» – быть может, переродившейся.
Мимо него сновали какие-то люди, не обращая внимания. Наследник чувствовал неприятную усталость, которая, как он знал, сопровождала особенно сильные приступы. Значит, скоро. Руфус устало опустился на скамью, стоявшую у большой кадки с монструозного вида растением.
Он пытался обозреть своё приключение, подводя увесистую черту очередной вехе в своей жизни. Не то чтобы сейчас Шинра прятался – просто хотелось побыть одному. Посидеть, подумать, усвоить для себя что-то.
Мысли о руке уносились всё дальше. Зачем идти к остальным? Ему нужно одиночество. Хоть несколько мгновений…
Боль нарастала.
«Что она делала в моей комнате?» – ворошилось в мыслях.
Хотелось бы испытать что-нибудь кроме пустоты, но пустота захватывала сознание, убирая всё лишнее. Руфус застонал, заваливаясь в сторону.
Геостигма что-то расшалилась.
«Сколько можно?! Уже два часа прошло!»
Юффи сердито топтала мягкий ковёр, пересекая комнату всеми возможными траекториями. Прикрыв глаза ладонью, время от времени Рено устало поглядывал на Кисараги, надеясь тем самым прекратить её нетерпеливые моционы. Когда та в очередной раз прошагала слишком близко, Турк не выдержал и проворно ухватил её за руку, зачиная разговор… или драку.
Девчушка в два счета высвободилась, будто того и ждала, чуть не сломав ему запястье.
– Что надо?! – вскрикнула Кисараги и, демонстрируя чудеса грации и ловкости, отскочила на приличное расстояние.
Турк зло оскалился, разминая пострадавшую кисть, но промолчал. Он давно заметил, что молчание на неё действует лучше любых упрёков.
Юффи нетерпеливо затопала ногой, сосредоточив на лице всё раздражение, которое только могла изобразить. Тонкие брови угрюмо сошлись, нижняя губа подвернулась. Несмотря на признаки мимолётных терзаний, в целом юная синоби выглядела куда лучше: бодрее, свежее, здоровее. Дело было даже не в том, что этой пигалице меньше лет – просто, несмотря на все треволнения, Кисараги умудрялась спать, как убитая – и высыпаться. Турк ей невольно завидовал.
– Сядь и сиди, честное слово, – Рено в опровержение своих слов сам поднялся и несколькими широкими шагами подошел к Юффи, оглядывая её свысока.
Кисараги подозрительно сжала губы и прищурилась. Долгий пристальный взгляд юной синоби, от которого у противника обыкновенно стынет кровь в жилах… не сработал. Рено продолжал стоять, не имея ни малейшего желания подыгрывать давно выросшему ребенку.
День был особенно солнечный; лучи ложились на её круглое, до неприличия детское лицо. Стояла она боком к окну, как и он сам, и другая половина лица казалась неестественно темной. Цон рассказывал как-то обрывки древней истории о женщине с половиной лица, обуглившейся от огня… или это была Елена и её дурацкие женские романы? Так или иначе, Турк не показывал своих мыслей. Снова тревога за товарищей усилилась, а в горле комом встал упрёк, так и не высказанный Руфусу.
«Блин… где тебя носит, президент?»
Вся эта история с «фантомами» и волшебством их работы Рено совершенно не интересовала; поэтому, когда из аудитории все пропали – как и его напарники – Турк разозлился. Обыкновенно в его силах было что-то сделать с ситуацией: найти Руфуса под завалами, отыскать террористов, которые его похитили – всё осуществимо при должной удаче. Но что делать, когда они просто пропадают? Что?.. Два часа с момента их исчезновения прошли как на иголках – а теперь еще и Кисараги со своими причудами!
– Переживаешь, да? – тихо, почти поверженно заметила Юффи. Упрямый взгляд исподлобья выдавал её неуверенность с головой.
Рено вдохнул побольше воздуха, чтобы ответить – хорошо, громко и убедительно. Но смог только выдохнуть – глубоко и красноречиво. Рука по привычке потянулась к многострадальной чёлке и с завидным усердием вцепилась в рыжие пряди.
Юффи подбадривающе – хотя и больно – подхватила его щеку и легко потрепала, будто хотела заставить Турка улыбнуться. Тот стоял не шелохнувшись, силясь не отскочить. Кисараги еще больше нахмурилась.
– Ты такой…
– Дурак? – скучающе закончил Турк. – Извращенец? Раздолбай?
Юная синоби убрала руку и злорадно ухмыльнулась.
– Старый!
Рено посмотрел на неё, как на умалишённую, и в самом деле отскочил. Вот уж чего-чего, а подобного он услышать никак не ожидал. Слова, слетевшие с губ в следующую секунду, оказались быстрее мыслей:
– И всё равно моложе Валентайна… Ох-х!
Юффи, заправски замахнувшись, лихо ударила его в солнечное сплетение, да так крепко, что равновесие удержать не удалось, и со сдавленным стоном Турк грохнулся на землю. В последний момент зрение преподнесло ему картину чересчур довольной Кисараги, со злым торжеством наблюдающей его падение.
Картина эта была такой нелепой и нелогичной в том ужасном театре абсурда, куда все они были вовлечены, что Рено громко и раскатисто расхохотался. Впрочем, хохот, наверное, был как-то связан с исключительно болезненным падением на спину, и к синоби имел мало отношения.
Когда дверь в кабинет приоткрылась, смех продолжал разноситься по комнате. Первым вошел Генезис. Приметив его, Турк сделался тише, но продолжал еще посмеиваться; Юффи же, стоявшая рядом, соскочила с места, словно ошпаренная. В недоумении он проследил за её движениями… и замер. За спиной у Рапсодоса виднелись силуэты в тёмных запылённых костюмах – и ещё один, в красной потрёпанной накидке; в горле вмиг пересохло. Последняя полуулыбка, ещё тлевшая на лице, не спешила гаснуть.
Они стояли перед ним, совсем такие же, какими Рено их видел в день отлёта – только уставшие да помятые. Но Елена всё так же смотрела своим чересчур любопытным вопросительным взглядом, Руд всё так же поправлял очки, едва заметно ухмыляясь, а Цон, как и всегда, наблюдал, скрестив руки на груди и подозрительно сощурившись.
Турк выпустил из себя последний тихий смех от неудачного падения и глубоко выдохнул, делая вид, будто устраивается на полу поудобнее. Этот шорох был особенно заметен в опустившейся на кабинет тишине.
– Больно я головой ударился, – с несвойственной ему неловкостью пробормотал Турк, пытаясь присмотреться к вновь прибывшим товарищам.
Руд подошел к нему первым, тяжелыми шагами означив путь до середины комнаты.
– Вставать собираешься?
Какое-то время Рено разглядывал его лицо, надеясь и опасаясь увидеть в нем что-то изменившееся, иное – но напарник привычным движением присел и протянул руку, и оцепенение рассеялось. Нагло и весело улыбнувшись, Турк принял помощь и бодро поднялся, довольным взглядом одаривая Цона и Елену, которые улыбались ему в ответ.
– Ты-ы-ы!
Винсент почувствовал, как с молниеносным взмахом в него чуть не врезался кулак. Повременив с упреждающим действием, стрелок позволил удару достигнуть цели и даже чуть отшагнул назад – для пущей убедительности. Когда, впрочем, обнаглевший нападающий решился на второй выпад, Валентайн уверенным движением схватил обидчика за запястье, заставив тем самым ненадолго замереть.
Юффи выглядела такой злой, обиженной и по-детски свирепой, что сомнений не оставалось: девчушка была жутко рада его видеть… Признаться честно, и сам Валентайн не мог утверждать обратное касательно их встречи, а потому позволил легкой улыбке скрасить черты обыкновенно серьезного лица.
Юная синоби зло поджала губы, но, встретив полуулыбку, танцевавшую на его губах, мигом сбросила напускную свирепость. С секунду они смотрели друг на друга, пока Кисараги не разразилась победной ухмылкой, легонько хлопнув Винсента по плечу.
Взгляд её ненадолго задержался на левой руке, бледневшей на фоне темной одежды, и по спине пробежал холодок от неприятных воспоминаний. Она ведь даже не помнила, что случилось потом с этой находкой – всё тогда было как в тумане…
– Юффи.
– Чего?
Лицо Винсента оживилось едва заметной неуверенностью. Кисараги не постеснялась удивиться, выразив это в невероятных и нелепых гримасах. Глупое выражение, сменявшееся другим глупым выражением, быстро привело мысли Валентайна в порядок, и он проговорил ровно и бесстрастно:
– Прости, виноват.
Юффи захотелось говорить, много говорить. Столько вещей, которые нужно сказать, донести, выразить! Столько чувств и воспоминаний вызвала в ней эта простая просьба… Улыбка стремительно угасла.
Валентайн принял эту перемену по-своему и продолжил:
– Генезис сказал, ты знаешь, где Тифа.
Юффи, до сих пор не проронив ни слова, метнула мстительный, почти отчаянный взгляд в сторону Рапсодоса; тот был весьма серьезен – похоже, с самого начала наблюдал за их разговором. На немой вопрос, застывший в глазах Кисараги, Генезис коротко кивнул, усугубив выражение сосредоточенности.
– Винс, – решилась она наконец. – Тифа там, в Космо…
– Эй-эй-эй! – Рено как нельзя кстати вклинился в разговор своим громким возгласом; Юффи сердито посмотрела в сторону Турка.
Он выглядел рассерженным и растерянным; в руках постоянно теребил какой-то пузырёк с прозрачной жидкостью и неприязненно поглядывал на Рапсодоса. Генезис ответил ему нарочито спокойным взглядом; Юффи казалось, ещё немного – и быть беде.
– Где босс? – требовательно спросил Турк, продолжая нервные манипуляции с флакончиком.
– Там же, где Рив, – Генезис смотрел на него внимательно и даже несколько осторожно.
Рено резко сорвался с места, бросил недоумевающим коллегам:
– Потом объясню! – и пулей выбежал из комнаты.
Добавлено (через 16 сек.):
Клауд не помнил, как покинул злосчастный зал. Рив был рядом, что-то говорил, и получалось даже отвечать невпопад, но что именно происходило и как он очутился у самых дверей, уже с другой стороны, – загадка. Рука всё ещё сжимала ненавистный платок, под которым покоилось кольцо, и едва заметно дрожала. Глаза жгло, в горле застыл тяжелый ком.
– …Нет, нет, нет! – внезапный нехарактерный возглас вывел его из оцепенения безразличия.
Страйф поднял взгляд и увидел чересчур перепуганного и взволнованного Рива. Его тело сотрясала крупная дрожь, глаза широко раскрылись, губы нервно дрожали.
– Рив…
Туэсти издал непонятный стон и цепким, болезненным движением подхватил Клауда под руку, чтобы сохранить равновесие. Страйф машинально приблизился к главе ОВМ, чтобы тому легче было держаться, и торопливым шагом довёл его до скамеек, куда Рив с благодарностью опустился. Дышал он тяжело и шумно; лицо блестело от тонкой плёнки пота, в считанные секунды покрывшей кожу.
– Что случилось? – Клауд опустился на колено, внимательно и беспокойно вглядываясь в лицо Туэсти. – Рив!
– Он… – Рив дрожащими руками схватился за волосы и несколько раз резко потянул, намерившись привести себя в чувство. – Он выстрелил…
Клауд поймал себя на кошмарном предчувствии, будто Рива сейчас тоже не станет; отвратительная чёрная уверенность и мрачное, отчужденное ожидание, когда очередной игрок покинет сцену. Страйф едва заметно тряхнул головой, отгоняя от себя заразную мысль – он знал, что всё это неотвратимо навалится на него, но позже.
– Кто выстрелил? – в голосе мечника звенело нетерпение, перемешанное с тревогой.
Туэсти в последний раз глубоко выдохнул, прежде чем обратился к Клауду.
– Вайсс застрелился, – он судорожным движением сжал подбородок, пытаясь унять дрожь. – Я... я не знаю, что произошло. Реальность… Клауд, я не знаю, что случилось…
– Ты разорвал связь?
Рив закивал, сначала неуверенно, но потом всё более остервенело, словно пытался убедить в этом себя. Ощущение тугих тонких нитей, пронзающих тело и выходящих чёрными потоками, всё никак не могло покинуть его. Но похоже, что самое страшное уже позади.
«Позади?..»
Туэсти поднялся, заставив подняться и Клауда. Неуверенно улыбнулся.
– Всё нормально. Прости, что напугал.
Страйф посмотрел на него долгим немигающим взглядом. Медленно кивнул.
– Эй, Рив!
К ним на полном ходу приближался Рено; глаза его блестели странным оживлением, на лице застыло замешательство. Турк старался не бежать, но его быстрый шаг напоминал именно бег: он явно торопился и явно имел на уме что-то очень важное.
– Где он? – не останавливаясь бросил Рено. – Где босс?!
Отвратительная тяжесть вновь сдавила грудь Клауду. Он лишь понадеялся, что Рив сможет ответить.
– Я думал, он ушел за остальными, – тихо ответил Туэсти, заметно поумерив пыл Турка.
Рено, наконец, перестал хмурить брови. Посмотрел на Туэсти, потом на Клауда. Как человек, много лет достававший информацию – в том числе из людей – он не мог не отметить разительной перемены в настроении. Сложив два и два, Турк получил самое верное заключение из возможных: Руфус всё им рассказал.
– Слушай, Клауд…
Если честно, ему было совестно. Совершенно нечего сказать, совершенно нечем утешить. За такие вот моменты он порой ненавидел свою работу.
Рив заметил пузырёк в его руке и строгим вопросом вырвал Турка из круговорота раздумий:
– Он что, так и не принял лекарство?
– Заупрямился похуже чёрта! – чуть не вскрикнул Рено, обрадованный новой теме разговора. – «После конференции, после конференции». Тьфу!.. Куда он пошел?
Туэсти явно хотел выразить недовольство, возникшее по поводу неприятного открытия, но Турк был быстрее – не хотелось ему выслушивать без того очевидные вещи.
– Не знаете, значит… Блин.
Не прошло и нескольких секунд, как он уже скрылся за поворотом.
Рыская по коридорам, сталкиваясь с людьми и сбивчиво интересуясь, не видел ли кто мужчину в сером костюме-тройке, Рено невольно вспоминал своё путешествие по запутанным тропинкам вечно тёмного Космо Каньона. Всё это становилось неприятной закономерностью и вызывало в нём раздражение. После истории с Локхарт начальник стал точно сам не свой; поначалу Рено надеялся, что расправа над тем солдафоном из ОВМ, из-за которого Руфус заразился, приведет его в чувство, но тот продолжал выпадать из реальности, ни с того ни с сего становясь нелогичным и задумчивым. Рено понял, что ошибся. А ещё он понял удивительную, непостижимую, казалось бы, вещь: президенту действительно была небезразлична Тифа. Была.
Очередной коридор привлёк внимание Рено очевидным и нелепым навесом из огромных листьев где-то посреди этажа; потом он заметил, что у нелепого растения уже столпились люди – закономерно, что в гуще событий Турк был уже через считанные секунды. Прорвавшись сквозь плотное кольцо людей, он вырвался вперед и замер от неожиданности. Руфус полусидел-полулежал на скамье, упершись в стену; голова была высоко запрокинута, руки сжались от напряжения. Но рядом с ним почему-то была рыжеволосая девчонка, Шелке.
Без лишних слов Турк подскочил к начальнику и первым же делом осмотрел его. Сознание потерял. Разъяренный увиденным, Рено в два шага достиг скамьи и резко, грубо схватил Шелке за тоненькую ткань платьица. Лишь тогда она повернула голову и обратила к нему взгляд.
– Что ты сделала?! – угрожающе тихо проговорил Турк, внутренне вскипая от её чрезмерного безразличия.
Шелке отвечала спокойно.
– Ничего, – она быстро подхватила что-то и протянула ему. Пиджак. – Взгляни на его руку.
– Ты!..
Рено прекрасно знал, что Геостигма поразила руку, и оттого едва сдержался, чтобы не перейти к более убедительным методам допроса – но свидетели были явно ни к чему. Турк прикусил язык, чтобы не сказать лишнего, и с большим нежеланием отпустил её, отдав предпочтение Руфусу.
Белый рукав рубашки был безнадежно испачкан чёрными разводами; подрагивающими пальцами Рено достал пузырёк, готовясь использовать содержимое по прямому назначению. Он торопливо расстегнул рукав, обнаружив сочившиеся чёрной жижей бинты, и, преодолевая отвращение, быстрыми движениями избавил руку от перевязи.
Кожа влажно поблёскивала тёмными разводами, и Рено приготовился было не глядя вылить всю жидкость, но собственное любопытство взяло верх. Турк подхватил руку и внимательно осмотрел её со всех сторон, покуда позволял закатанный рукав. Ничего! Ни язвы, ни царапины, ни пятен, характерных для больных Геостигмой. Но Рено готов был поклясться!.. И бинты, и злосчастную глубокую царапину, которую выбрала Геостигма, Турк видел собственными глазами.
Всё-таки Рено вылил содержимое флакона на руку, стараясь смыть грязные чёрные разводы на коже. Ничего не произошло.
«Неужели Геостигма… исчезла?»
– Что ты говорила про руку?
Шелке подошла к нему с другой стороны, всматриваясь в напряженное, но с тем какое-то безмятежное лицо Руфуса.
– До того, как он потерял сознание, я думала, что увидела… – девочка явно растерялась, подбирая нужные слова. – Будто бы что-то вылетело из руки. Растворилось, рассеялось.
– Но поблизости даже воды нет, не то что… – Рено оборвался на полуслове, понимая, какую глупость сказал.
Рассеянным движением он оттёр руку от остаточных следов болезни, убеждаясь лишний раз, что никаких следов на коже не осталось. Турк тяжело и многозначительно выдохнул, чувствуя невероятное облегчение, несмотря на то, что совершенно не мог понять произошедшее.
– Ладно, – Рено виновато взглянул на Шелке, которая продолжала внимательно за ним наблюдать. – Пора спящему красавцу наведаться в лазарет.
Ему снилось, что он не успевает. Чувство постоянной спешки преследовало всё короткое и мучительное сновидение. Смутные и тревожные оклики не могли пробудить его от отчаяния совершить всё, что задумал.
Ему снилось чёрное и белое. Руфус пытался вспомнить что-то, какое-то важное ощущение ускользало от него, такое донельзя простое и понятное, знакомое и приятное… И кто-то шептал, что всё будет хорошо, и он верил.
Там были Турки. Рено почему-то пытался его поймать, а Руфус всё убегал и убегал, пока не споткнулся. И когда он понял, что ничего не успеет, никого не вспомнит и ни от кого не убежит, ощущение падения заполнило всё его нутро, и тело поддалось и вздрогнуло. Глаза открылись.
Светло. Сон уносился всё дальше, уступая привычной реальности.
Руфус повернул голову. Кровать. Капельница, аппаратура – разве он не потерял сознание? Он ведь всего лишь потерял сознание – зачем здесь всё это?
Рука больше не болела. С трудом удалось её поднять – да сколько он здесь пролежал?! – но ещё большего труда, пусть и морального, стоило признать: нет никакой Геостигмы. По крайней мере, на руке. Шинра критически осмотрел всё, что мог, насколько позволяло его положение, но подвоха обнаружить ему так и не удалось. Потом он вспомнил про лекарство, про Рено… Надо было поблагодарить его. Руфус слабо улыбнулся, устало закрывая глаза.
Первым к нему пришел Рив. Он выглядел ожидаемо уставшим – Руфус, наверное, ни разу не видел его не уставшим – и неожиданно счастливым. Несмотря на истощение, что-то ещё удерживало его на плаву, и Шинра всерьёз заинтересовался, какие хорошие новости он в себе несёт.
– Проснулся.
Руфус открыл было рот, чтобы ответить, но из горла вырвался только болезненный сип. Рив, наблюдавший внезапную панику, охватившую наследника, весело, снисходительно улыбнулся, отмечая про себя, что Шинра-младший для него, наверное, ещё долго будет… младшим.
– Геостигма исчезла не только у тебя, – Туэсти стеснительно улыбался, глядя ему прямо в глаза. – Западный континент почти весь – почти, потому что еще не всё проверили. В Космо Каньоне тоже всё хорошо, Нанаки дал знать, – тут его лицо омрачилось глубокой задумчивостью. – Мне не даёт покоя… Руфус, не хочу признавать, но это как-то связано с Вайссом.
– С Вайссом? – ему удалось, наконец, вырвать из себя что-то внятное.
Не мудрено: Шинра всерьез думал, что об этом человеке можно было забыть – хотя бы на ближайшее время.
– Он застрелился. И тем, кажется, окончательно закрыл свои пространства. И кажется… – Рив снова замешкался, – кажется, затянул туда всё Наследие.
– Наследие… Дженовы? – Руфус со свистом втянул воздух, ожидая очевидного ответа, но оказавшись не в силах поверить.
– Я могу не отвечать, да? – Туэсти улыбнулся шире прежнего.
Повисла неловкая тишина. Шинра пытался понять, что значило исчезновение Геостигмы – и насколько это хорошо для Планеты. И пока все его заключения сходились только в том, что для Планеты это нисколько не плохо. Но для него…
– Это было болезненно, – вдруг выпалил Рив. – Чем хуже, тем больнее было. Людям. Аэрис была к нам более гуманна.
Снова молчание. На сей раз Руфус занят был мыслями о собственной руке и о том, как неестественно больно было расставаться с болезнью – Шинра всерьез думал, что его настиг очередной приступ, более яростный, чем были до этого.
– Но так, наверное, лучше, – Туэсти говорил осторожно, но Руфус знал: тот уже несколько раз обдумал то, что сейчас высказывал. – Ведь души, пораженные Геостигмой, не возвращаются к Планете.
Эта фраза взрезала едва зажившую рану в его собственной душе. Руфус сделал вид, что не заметил, не придал тому внимания, но на сердце стало как-то гадко и больно. Теперь все эти души заперты где-то вместе с Вайссом – неужто подобное решение хорошо?
Впрочем, было в запасе у Рива что-то ещё. Во взгляде, в манере держаться – и в этой улыбке прослеживалась какая-то исключительно хорошая новость. Шинра не преминул спросить, глядя ему прямо в глаза:
– Ты слишком доволен для такого расклада, Рив. Что-то ещё случилось?
Тот весело усмехнулся.
– Да тут заходили к тебе. Если бы ты не изволил валяться два дня, вы бы непременно встретились.
Руфус, до того пытавшийся приподняться, устало откинулся обратно на подушку, заработав очередной смешок от главы ОВМ. Турки, конечно же. Судя по веселому блеску в глазах Рива, те явно что-то приготовили – если честно, сейчас ему это было нужно меньше всего. Он вспомнил вдруг Клауда и град упрёков, которым тот его осыпал – и Руфусу вдруг затея Турков перестала казаться чем-то ненужным. К черту Страйфа. Он выжил – и никто ничего с этим не поделает.
Но вопрос все же слетел с языка.
– Где Клауд?
Рив замялся, но улыбка стала еще шире. Это не на шутку озадачило Руфуса.
– Клауд?.. Наверняка разбирается со своими проблемами. Знаешь, дел он наворотил…
– С какими проблемами? – нетерпеливо подгонял его Руфус.
– До того, как всё это случилось, он всерьёз подумывал уехать в Кальм к одной особе… – Рив легко засмеялся. – Пора бы Клауду разобраться со своими женщинами! Я, конечно, за Тифу болею… – Туэсти хитро прищурился, – но ты, похоже, иного мнения.
Шинра, до того мало понимавший, теперь не понимал ничего. Он твёрдым движением поднялся и сел, налаживая более привычный контакт для беседы.
– О чем ты говоришь, Рив? – тихим звенящим голосом проговорил Руфус. Ему совершенно не нравилось направление, которое принял этот разговор.
Туэсти не принял всерьез угрозы, таившейся в вопросе – да он просто потешался над ним!
– О Тифе я говорю, – главу ОВМ буквально распирало от нетерпения. – Клауд сейчас с ней… ну, беседует.
Руфус пытался переварить новость. Это сон. Это определенно какой-то дурацкий сон. Наследник больно ущипнул себя за руку… Не может такого быть! Он строго обратился к Риву, призывая всю свою суровость:
– Ты понимаешь, что это не лучшая тема для шуток? – но голос предательски дрогнул, а сердце забилось чаще.
Поэтому, когда Рив лишь понимающе покачал головой, Шинра ничего иного не смог сделать, как закрыть глаза, принимая на себя основной удар от осознания. Тифа жива. В эту мысль было так легко поверить. Шинра чувствовал волны облегчения, готовые нахлынуть на него – стоило только принять этот простой факт.
– Она жива? – Руфус спросил это почти с детским страхом.
Рив ничего не сказал – только утвердительно кивнул, не прекращая улыбаться. И Руфус поддался. Прикрыл лицо руками. Судорожно вдохнул и так же судорожно выдохнул. Он снова вспомнил девочку-Цетра – и не мог найти слов, которые хотел бы ей сказать. Кто еще, если не она?..
На секунду он замер; в душе похолодело.
А кто ещё, если не она?
Шинра подскочил с кровати, взглядом ища одежду. Трубки и пластыри с веселым звуком отнимались от тела. В голове царила путаница.
– Где?
Рив, удивленный и несколько развеселенный внезапной живостью Руфуса, недоумевающе захлопал глазами.
– Нетерпеливый какой! Отлежись, отдохни лучше…
Шинра нашел свою одежду и схватил её в охапку, сминая ткань, оборачиваясь к собеседнику:
– Где она?!
Рив замешкался. Он явно не хотел нарушать идиллию, которая уже могла выстроиться между Тифой и Клаудом… но неоконченный разговор между Страйфом и Шинрой требовал своего логического завершения. Рано или поздно им придется все выяснить.
– В парке. Здесь, знаешь, такой чудесный вид…
Над ними простиралось бесконечное сочно-голубое небо. На землю медленно планировали, порхая, золотистые листья. Воздух, удивительно густой, резкий и холодный, вносил в голову трезвость и ясность.
Солнечные лучи играли в пышных локонах Аделины, вплетая в них затейливые золотистые украшения. Подбородок чуть прятался за пушистым шарфиком, синие глаза смотрели почти испуганно. Тифе было неловко. Неловко за то, что внушает страх, за то, что в сравнении с существом волшебной красоты, стоявшим перед ней, выглядит слишком грубой и независимой.
Простая истина, которая рождалась и умирала каждый день, состояла в том, что Клауд не нуждался в постоянной заботе и что покоряла его хрупкость и нежность – возможно, даже слабость. Неприятный парадокс крылся именно в отрицании Страйфом этой слабости в ней – ему не нужна была такая Тифа. Кто угодно – только не она.
И Тифа завидовала Аделине, как когда-то завидовала Айрис. Завидовала ещё и потому, что знала: за этой хрупкостью кроется невероятная сила и высота духа.
– Я люблю Клауда.
Слова эти проникли в душу и зажгли полнозвучным звоном самые дальние и темные закоулки; так свет мог бы озарить хрупкий и сложный музыкальный механизм.
– Я знаю, – просто ответила Тифа.
Один из листиков запутался в волосах Аделины, и та спешно, немного неуклюже вытащила его и теперь внимательно разглядывала. Ответ соперницы был так спокоен и странен, что выдерживать взгляд стало невыносимо трудно.
– А он… он не любил тебя никогда, – она украдкой посмотрела на Тифу; та улыбалась, по-прежнему отстраненно и грустно. – Никогда.
Повторилось это слово скорее для себя, для собственной уверенности. Она помнила, как Клауд говорил ей это. Тифа всегда была для Аделины чем-то далеким и загадочным, будто бы и не существовавшим вовсе. Девушка и впрямь сомневалась в реальности «подруги детства», пока не услышала однажды её голос – с того момента их с Клаудом отношения стремительно пошли под откос, то затихая полностью, то разрываясь яркими, чересчур яркими встречами.
От воспоминаний голова закружилась – снова.
– Не любил, – тихо-тихо выдохнула Тифа, пожимая плечами – то ли от холода, то ли от неловкости, захватившей её вдруг.
Аделина, оторванная от мыслей этим простым признанием, приняла ответ как благой знак и продолжила с большим жаром и искренностью:
– Он и не целовал тебя никогда, не обнимал, – почему-то эти слова казались ей очень убедительными. – Что ты держишь его? Отпусти…
Тифа стояла и слушала, как девушка пустилась в бессвязную и страстную речь, вылавливая для себя только особенно болезненные колкости.
– Ты не понимаешь, что он значит для меня, – Локхарт сделала несколько шагов вперед, и Аделина испуганно смолкла, торопливо пытаясь восстановить расстояние.
– Я понимаю, что он значит для тебя! – шепот сорвался с губ горячей волной, в глазах застыли слёзы. – Пожалуйста, не заставляй меня думать, что я забираю его! Я так хочу быть рядом с ним, так хочу видеть, как он улыбается, грустит, радуется, злится!..
Взгляд Тифы источал неверие, перемешанное с высокомерной брезгливостью.
– Ты – забираешь? Мне – отпустить?.. – Локхарт сверкнула недобрым взглядом. – Прекрати сейчас же!
Аделина снова замолчала, на этот раз нарушая тишину прерывистым дыханием.
– Клауд не вещь, чтобы мы тут его делили, – Тифа смягчила тон, однако твердость по-прежнему слышалась в её голосе. – Я всего лишь пришла сказать, что зла на тебя не держу.
Девушка едва удержала равновесие; из неё будто бы вышел весь воздух. Руки сжались в кулачки и взметнулись к груди. Да как она смеет лгать – так открыто и нагло!
– В самом деле? Не держишь!.. – воскликнула Аделина, коротко усмехнувшись; полный устремления взгляд встретился с Тифой.
Ей невозможно было понять, о чем сейчас думает Локхарт. В памяти почему-то отпечатались её черты, удивительно гладкие и спокойные. Тифа молчала, не изменяя выражения лица… и Аделина почувствовала, как жар, дававший ей силы продолжать разговор, вдруг исчез куда-то.
Что-то во взгляде соперницы было неотвратимо сломленным, чего-то трагически не хватало, словно не Тифа перед ней стояла, а чей-то блеклый призрак.
– Все документы у Клауда, – Локхарт едва шевелила губами, но слова звучали поразительно четко. – Если он и впрямь в Кальм надумал уехать, пусть отпишет «Седьмое небо» на Джонни – он знает, кто это.
Аделина ушам своим поверить не могла. Отец её никогда не расстался бы с делом всей жизни так просто; почему Тифа это делает?
– Детей пусть не бросает, – добавила она вдруг громче прежнего; взгляд болезненно загорелся, а на губах растянулась горькая улыбка. – Вы с Марлен сразу подружитесь. Дензел немножко стеснительный, но сердце у него большое, доброе.
Вид Тифы говорил о том, что она уверенно подбиралась в своей речи к какой-то недосягаемой вершине – с которой, впрочем, сорваться ничего не стоило, – но прежде чем это случилось, Локхарт вдруг остановилась, пытаясь выровнять ставшее тяжелым дыхание.
Порыв холодного ветра пришел ей на помощь; Тифа глубоко вдохнула и распрямила плечи. Последний долгий и невидящий взгляд в сторону Аделины – и она двинулась прочь, не быстро и не медленно, будто бы совершая самую обычную прогулку.
Мрачность в последнем взгляде Тифы предупредила Аделину от попыток остановить её, окликнуть. Девушка странным образом чувствовала, что разговор этот не внёс никакой ясности, что проиграла в этой самопровозглашенной борьбе за Клауда именно она. Мысли пёстрыми картинками неслись в голове; слова Локхарт звенели в ушах, пытаясь довершиться, но обрываясь где-то там, у большого и доброго сердца Дензела.
Что-то подсказывало ей: Тифа больше не вернется – ни в её жизнь, ни в жизнь Клауда. Короткое знакомство, при котором Аделина только и пыталась, что уколоть соперницу побольнее, вдруг показалось девушке неправильным и постыдным.
Она ещё долго стояла, провожая взглядом силуэт Тифы; даже когда он скрылся из виду, Аделина какое-то время пыталась углядеть маленькое черное пятно на роскошном золотистом занавесе осени.
Тифа шла уверенно и быстро. Хотелось успеть собрать вещи, не встретившись с Клаудом. Он знал, что она жива – так что совесть грызть его не будет, а в разговоре Локхарт не видела надобности. Память услужливо преподнесла смутные обрывки их последних встреч и разговоров. Как он улыбался, как смеялся – и каким живым был всё то время, пока Локхарт грызла себя от ревности. Ведь тогда, наверное, Клауд действительно был счастлив – а разве не счастья она ему всегда желала? Верно, счастья. Сама Тифа была ненужным довеском, который отшвырнули за окончательной ненадобностью.
Эти мысли принесли в голову умиротворение; всё же хорошо, что Локхарт сама это поняла и не приходилось никому за неё выводить данное заключение.
Холод действовал отрезвляюще; погода вообще была очень резкой и однозначной – возможно, чересчур светлой, но это хорошо.
Черневшие кроны деревьев, избавленные от летнего тяжелого наряда, полупрозрачной золотистой паутиной застилали небосвод; аллея была длинная и вела прямиком к одному из выходов. Далёкие голоса резвившихся где-то детей казались потусторонними, чужими; здесь же стояла умиротворенная тишина.
Она невольно замедлила шаг. Красиво, тихо и до безобразного мимолётно.
Обострившийся в природном безмолвии слух уловил шелест шагов; Тифа опасливо оглянулась, приметив чей-то темный силуэт. Кто-то следил за ней. Как давно?..
Страйф. Нет, она не будет с ним видеться. Ни за что.
Шаг быстро перешел в бег; петляя по парку, встречая редких прохожих и вновь уединяясь в застывшем осеннем пейзаже, Тифа и не заметила, как вернулась обратно, ко входу со стороны штаб-квартиры ОВМ.
Она была практически уверена, что оторвалась, когда её цепким движением схватили за руку. Локхарт метнула удивленный и раздраженный взгляд в сторону преследователя. Его лицо ничего не выражало; только частое дыхание выдавало в нем волнение и спешку, и сила, крывшаяся во взгляде удивительно синих глаз, захватывала дух.
– Я думал, что больше тебя не увижу.
Локхарт по привычке поджала губы, почти почувствовав укол совести. Сколько всего противоречивого и безнадежного в Тифе вызывала любая встреча с ним, любой разговор… Но всё это больше не принадлежит ей, всё это – память другого человека.
При желании она могла высвободиться – всего лишь один бросок, и разговора можно было запросто избежать… но это будет слишком странно. Поэтому плечо лишь легонько дернулось, выдавая немую просьбу об одолжении.
Хват не ослабевал; не ослабевал и взгляд, направленный прямо на неё, будто Страйф не мог насмотреться.
– Отпусти.
Что-то подсказывало ему, что Тифа это сказала не только и не столько о руке, за которую Клауд ухватился, как за последнюю соломинку. Он медленно, но уверенно покачал головой; порыв холодного ветра встрепал ему волосы, точно в знак подтверждения. Тем не менее, Клауд разжал, наконец, онемевшие от холода пальцы и убрал руку.
Тифа не уходила – продолжала смотреть на него, точно ждала каких-то решающих, окончательных слов.
– Знаешь, Тифа… – Страйф по привычке почесал затылок, выдавая собственную неуверенность. – Тебе с длинными волосами лучше.
Локхарт, вопреки себе, тихо рассмеялась.
– И никуда я тебя не отпущу, – его щёки тронул лёгкий румянец, но Клауд взгляда не отводил.
Тифа покачала головой.
– Всё не так…
– Всё так, – с небывалой уверенностью и убедительностью отрезал Страйф, вдруг оказавшись слишком близко. – И мне надоело искать причины думать иначе.
Не оставив возможности ответить, он склонился к лицу и уверенно коснулся её губ. Что-то в его голове щёлкнуло, и, потеряв способность бояться за их неясное будущее, Клауд стиснул её в объятьях, которые могли сказать куда больше, чем слова. В груди разлилось тепло, и на какой-то момент показалось даже, что вот-вот вырастут крылья… и плевать он хотел на глупые аллюзии и неизъяснимые метаморфозы.
Страйф почувствовал, как холодные ладони легли ему на грудь, заставив сердце биться чаще. Клауд приблизился, насколько это было возможно… но резкий толчок отстранил его, чуть не лишив равновесия. Всё ещё не понимая, что происходит, он уставился на Тифу, тяжело дыша.
Что тогда было написано на её лице! И удивление, и растерянность… и отвращение.
– Я не останусь. Ты опоздал.
Два предложения – как два кинжала вонзились ему в сердце. Пришел черед злиться Клауду. Неужели все эти злоключения ничему её не научили? Неужели Тифа – Тифа! – готова бросить жизнь, которой жила – ради которой жила столько лет?
– Говори что хочешь, – его взгляд болезненно оживился. – Я тебя не отпущу.
Он всё ещё держал её за плечи, а её ладони всё ещё упирались ему в грудь. Тифа смотрела на него странно и пусто, но Страйф предпочитал этого не замечать.
– Ты мне нужна, понимаешь? – Клауд снова приблизился к ней, несмотря на слабое сопротивление. – И это всё… страшно было.
Она отвела взгляд, стараясь смотреть на что угодно – только не в глаза. Это почти привело его в замешательство. Хотелось сказать кое-что ещё, очень важное и бесповоротное; Клауд поднабрался духа, понимая, что должен это сказать – даже если она и впрямь уйдет. Она должна знать.
– Тифа, я…
Почему? Почему так тяжело было сказать эти слова?..
– Закончили?
Внезапный звонкий, холодный и знакомый голос разорвал сгустившуюся тишину. Руфус Шинра, высившийся посреди аллеи, точно вездесущий призрак, наблюдал за их разговором – Страйф даже не уверен был, как долго. Так вот почему Тифа отвела взгляд!
Ему вдруг стало очень больно и немного страшно; сам того не заметив, Клауд крепче прижал к себе Тифу, не сводя глаз с вновь прибывшего Шинры. Так вот, значит, в чем дело. Вот, значит, почему!..
Лицо Руфуса оставалось холодной каменной маской, что до безобразия не вязалось с внешним видом наследника: одевался он словно впопыхах, забыв заправить рубашку, неправильно застегнув пуговицы на пиджаке. Это выглядело бы смешно, но Клауду было совсем не до смеха.
– Ты…
– В самом деле, Клауд, – холодно отцедил Шинра, насмешливо, свысока смотря на Страйфа, – задумал меня избить? В собственничестве тебе не занимать.
Тифа сделалась неподвижной. Она явно не ожидала встретить Руфуса.
– Как ты тут оказался? – Локхарт спросила это так тихо, мягко и спокойно, что Клауд почувствовал укол предательства.
Шинра метнул взгляд в сторону Тифы.
– Так же, как и Клауд… мисс Локхарт, – уголок губ дернулся вверх. – Рад знать, что вы в добром здравии.
Его ухмылка не несла в себе и капли доброжелательности; в ней скользило что-то плотоядное, хищное и чересчур довольное… мстительное.
Тифа окончательно отстранилась от Клауда, и тот почувствовал, как что-то гулко ухнуло в груди, оставляя после себя тянущее ощущение пустоты.
Руфус был явно доволен произведенным эффектом.
– Вам ведь тоже кажется, мисс Локхарт, что за нами осталась некая недосказанность? – он сыто прищурился. – Даже теперь, когда вы определились с выбором.
Та побледнела. Шинра наверняка подумал, что они с Клаудом… Неуверенный взгляд в сторону Страйфа – теперь и он смотрел на неё испытующе, явно ожидая разрешения.
– Я не понимаю…
– Всё ты прекрасно понимаешь, – Руфус красноречиво сглотнул, прежде чем добавить: – …Тифа.
Воздух сгустился, влажными ватными волнами заполняя легкие.
– Не хочу об этом говорить, – тихо пробормотала Локхарт, мигом растеряв прежнюю уверенность; щёки зарделись ярко-розовым.
– Той ночью вы не были такой несговорчивой, – Руфус намеренно игрался с обращениями, пытаясь сбить её с толку.
Тифа вновь испуганно переглянулась с Клаудом; тот выглядел ошарашенным и сломленным.
– Что ты за человек, Шинра… – едва ли не прошипела Локхарт.
Тот вопросительно изогнул бровь.
– Я человек, который хочет знать правду.
– Правду!.. – вознегодовала Тифа, неподдельно гневным взглядом испепеляя оппонента.
Руфус неопределенно махнул рукой, точно пытался избавиться от назойливого насекомого.
– Даже не думайте уйти от темы, мисс Локхарт.
– Я не..!
– Что для тебя та ночь, Тифа?
Девушка едва не осела на землю. Вопрос вдруг расставил всё по своим местам. Было странно и нелепо осознать, что бывшего президента «Шин-Ра», никогда не принимавшего во внимание что-либо кроме безраздельной власти, так живо волновал этот эпизод. Наверное, людям действительно свойственно меняться.
Локхарт глубоко вдохнула, набираясь сил. На Клауда она старалась даже не смотреть.
– Что между нами произошло, было ошибкой, – Тифа доброжелательно улыбнулась, поражаясь легкости, с которой давались эти слова. – Живи своей жизнью, Руфус.
Он молчал. Выражение казалось задумчивым – и даже чуточку сломленным. Тифа внимательно наблюдала за изменениями в его лице, окончательно убеждаясь, что Руфус действительно подразумевал то, что говорил. Нервное напряжение, до того высекавшее в голове искристые разряды, заметно ослабело и обещало сойти на нет…
…Пока бывший президент не ухмыльнулся прежней довольной улыбкой, сунув руку в карман. Паника, безумная паника охватила вдруг Тифу, и она не выдержала. В голове застыл звонким эхом характерный щелчок, на фоне которого Руфус заговорил, обратившись к ставшему недвижным Клауду:
– Прежде, чем ты попытаешься расправиться со мной, выслушай еще одну вещь…
Улыбка стаяла с его лица, стоило Руфусу заметить некоторую странность. Страйф продолжал стоять, не мигая, не дыша – не говоря ни слова.
Шинра отошел подальше, в сторону – но Клауд не повернул головы. Предчувствуя отвратительное, наследник приблизился к нему, впитывая невероятное открытие: он замер. Просто замер. Остановился, точно под действием заклятия. Теперь сердце и впрямь колотилось, как бешеное; адреналин в крови делал всё слишком ярким и тошнотворным.
– Между нами ничего не было, да?
Руфус медленно, мучительно медленно повернулся туда, где стояла Тифа. Она выглядела удивительно серьезной и собранной, окончательно разрушая образ запутавшейся в своих чувствах девушки.
Детали, предававшие ощущение реальности, ворвались в его мироощущение. Листья, до того неспешно планировавшие на землю, застыли в воздухе, словно запечатленные на красивом снимке; порыв ветра, встрепавший Клауду волосы, остановил движение, так и не выпустив его из мимолётного объятья.
Замер отнюдь не Страйф – замер весь мир. И острота восприятия, резавшая зрение и осязание, была не следствием чрезвычайного волнения.
– Руфус Шинра, – торжествующе выдохнула Тифа. – Человек, не показавший ни слёз, ни крови.
Пальцы её медленно, легко и изящно заскользили по предплечьям, поднимаясь к плечам. Скрестив таким образом руки, девушка склонила голову набок, хищным выражением лица приглашая Руфуса оценить масштаб содеянного.
Наследнику едва удалось усмирить собственное дыхание. Он ничего не говорил – просто смотрел.
– Что же ещё ты знаешь? – Тифа, казалось, не на шутку обеспокоилась этим вопросом.
Шинра не раздумывал; рука резко дёрнулась, и через мгновение он уже целился в единственно верную, единственно возможную мишень. Указательный палец застыл на спусковом крючке; невероятных усилий стоило ему продолжать давить на стальной язычок.
Локхарт с интересом наблюдала за его манипуляциями, повторяя самодовольную улыбку, которой одарил её Руфус считанные минуты назад.
– Даже не пытайся.
Тело перестало слушаться.
Ну конечно же…
– Замечательная вещь – мыслезапись…
Девушка легким, летящим шагом приблизилась к нему, и Руфус почувствовал холодное прикосновение ладони ко лбу. Ледяное оцепенение распространилось по всему телу, и последнее, что видел Шинра, прежде чем погрузиться в тошнотворный водоворот событий – её сосредоточенное выражение.
Она заставляла вспоминать. Вспоминать всё, что ещё не было похоронено под слоем забвения, что ещё тяжёлым камнем лежало на душе. Её последние минуты; страх в глазах, отвратительные чёрные пятна, проступившие на одежде, прерывистое хриплое дыхание, когда девушка пыталась выгнать из себя отвратительные сгустки, заполнявшие горло. Его отчаяние позвать на помощь; какой лёгкой она оказалась... И каким сильным был взрыв, выбивший на несколько минут сознание. А Рено всерьёз думал, что у него на рукавах грязь.
Потом была её комната. Руфус не мог не заметить беспорядок – следы борьбы, не больше, не меньше. Тем более чужеродно смотрелся небольшой чёрно-белый узор из одежды, покоившейся на кровати.
«Хватит… хватит!»
Аккуратно сложенный, выстиранный и выглаженный, почти не тронутый, словно в издёвку.
Он вспомнил, как разметал проклятый посмертный подарок, как от проступившей ярости чуть не расстрелял собственный костюм. А дальше…
Шинра вновь увидел её.
Тифа отняла руку ото лба, взгляд её горел пониманием и триумфом. Наследник чувствовал тонкие дорожки холода на щеках. Дыхание стало торопливым и глубоким.
– Геостигма, – Локхарт сокрушенно выдохнула. – Ну как я сразу не догадался!
Её рука легла ему на запястье, без особого труда опуская оружие.
– Ты умер, – Руфус констатировал без малейших эмоций, – застрелился.
Тифа легко улыбнулась – совсем так же, как должна была, – и что-то у него в груди неприятно сжалось.
– Я сделал то, что сделал. И получил всё, что хотел, – голос был убийственно нежен и ласков.
– Не всё.
К ней вернулось прежнее высокомерие – и холодная самодовольная улыбка.
– Неужели?
– Я пришел договориться, – бесстрастно ответил Шинра, содрогнувшись от пронзившего тело холода.
Тифа склонилась поближе, внимательно всматриваясь в его лицо – совсем как в первую их встречу в Коста дель Соль.
– Нет, президент, – Локхарт весело улыбнулась, – ты не пришел договориться. Я тебе не наивные души, призванные Сефиротом, верящие каждому твоему лживому слову.
Руфус пытался думать хладнокровно – без тени ужасной правды, мутившей рассудок, но перед глазами всё расплывалось, и тяжёлая пустота поселилась в мыслях.
– Но ты, верно, жаждешь правды, – продолжила Тифа; в голосе появились нотки власти и торжества.
Шинра был единственным, кто подобрался так близко. Малейшее промедление чуть не стоило чудовищной ошибки – уж это было понятно.
– Довольно хитро с твоей стороны – так подбираться и ловко выуживать нужные ответы. Знаешь, Руфус Шинра… Мы отлично могли работать вместе, если бы ты пришел сюда... договориться.
– И что мешает тебе так думать?
– Вот это, – Тифа нежно провела рукой по его щеке, растирая влагу. На секунду она замерла, но потом, словно опомнившись, отдернула ладонь. – Давай будем честными друг с другом. Если ты выйдешь отсюда живым, то снова попытаешься меня разоблачить.
Руфус не отводил взгляда, точно старался как можно лучше запомнить её черты. Конечно же, она была права.
– Но кто тебе поверит?.. – Локхарт задумчиво сложила руки на груди и нахмурилась. – Уверен ли ты, что наш разговор – не плод твоего больного воображения?
– Клауд поверит.
Тифа, словно и ждала подобного ответа, победно ухмыльнулась.
– Вот именно, президент. Так что смертный приговор ты сам себе подписал.
Впервые Руфус так отчетливо ощутил поражение; оно парализующим ядом проникло в голову, сердце, разошлось по сосудам и отозвалось онемением кончиков пальцев. Он умрёт здесь, и не может быть по-другому.
«Надо было их уволить», – мелькнуло в мыслях.
– Кто ещё знает о Геостигме?
Чувство сожаления, перемешанного с благодарностью, охватило наследника. Он проклинал себя за собственное упрямство – ведь никто более не знал, чем Тифа болела – и благодарил себя же, что никому не рассказал. С ними расправились бы точно так же.
Локхарт, будто читавшая его мысли, просияла от прекрасной новости.
– Если ты здесь, – Шинра облизнул пересохшие губы, отстраненно осознавая, что этот жест был слишком ненужным, но ужасно ценным – как последнее доказательство жизни, – если ты здесь, кто держит закрытую реальность?
«Кто похоронен вместе с наследием Дженовы?»
– Я уже говорил Рапсодосу, – Тифа пожала плечами, будто это её совершенно не касалось. – Достойная смерть для бессмертной души.
«Минерва!..» Шинра до скрипа сжал зубы, не в силах справиться с отвратительной правдой.
– В Лайфстриме нет ничего незаменимого, – поспешила добавить Тифа, будто оправдываясь. – Но все души, пораженные Геостигмой, больше никогда не вернутся к Планете. Вот цена прекращения этого круговорота.
Руфус опустил, наконец, голову, не способный больше выдерживать взгляд её карих глаз. Этот разговор был для него окончен; несмотря на отчаянное желание выжить, царапавшее грудь изнутри, Шинра осознавал, что не мог продолжать.
Тифа быстро поняла настроения наследника, а потому развернулась и отошла поближе к Клауду, возвращаясь на то же место, где стояла.
– Ты, как прагматик, должен со мной согласиться, – тон её говорил о том, что разговор действительно окончен. – Как вы там говорите?.. Эффективный результат с минимальными убытками… – вдруг лицо Тифы исказилось гримасой гнева; с презрением оглядывая себя, она добавила: – И с этим дурацким телом в качестве награды.
Разум его внезапно оживился, ухватившись за последнюю перемену в настроении как за последнюю нить к спасению. Значит, Вайсс не рассчитывал, что окажется в этом теле!.. Значит, Лайфстрим по-прежнему неподконтролен безумному Императору!.. Что же произошло на самом деле?!
Прежде, чем наследник успел ответить, он вновь очутился там же, где стоял до того, как весь мир остановился. Звуки тягучим низким потоком вливались в сознание; застывшие листья ожили, с каждым мгновением ускоряя своё движение к земле. Страйф медленно разжал губы, намерившись что-то сказать.
«Прощай, Руфус Шинра», – звонким эхом разнесся довольный смешок. Голос этот не принадлежал Тифе.
Рука с верным оружием твёрдо поднялась, уперев дуло в висок; тщетно Руфус пытался что-то сделать, чтобы остановить собственные движения. Настоящая ярость охватила его, ярость бессилия и горечь поражения; оказавшись так близко к спасению, он не мог смириться с отвратительной неизбежностью.
– Встретимся в аду, мисс Локхарт, – яростно прошипел Шинра, улавливая призрачный намёк на холодную улыбку, растянувшую её губы.
Последняя волна воздуха ворвалась в легкие, и злоба отступила; каждой клеточкой тела Руфус чувствовал небывалую доселе волю к жизни, запоминая последние прижизненные ощущения.
В тишине осеннего парка хлопающим эхом прокатился выстрел.
Вайсс, кстати, стал Цетра (дневник Генезиса, где говорилось о Сети и людях, способных к Synaptic Net Dive). Он хотел получить доступ к чему-то более хардварному, чем Сеть, частный случай Лайфстрима. Ещё ему хотелось отомстить Минерве, которая ни за что ни про что наградила его способностью антиубивашки, так что и он не мог никого убить. С тем Вайсс и придумал этот полуковарный план, чтоб выслужиться. А у Лайфстрима своеобразное чувство юмора.
Незаменимых духов не бывает, поэтому Айрис заступила на службу. Вот такие делишки.
В целом Гайя от этого всего только выиграла. |
Всё байбай форевер  SUMUTOKOROYABURAKOUJIBURAKOUJIPAIPO
PAIPOPAIPONOSHURINGANSHURINGANNOGURINDAI
GURINDAINOPONPOKOPINOPONPOKONANOCHOKYUMEINOCHOUSUKE
c f g a c f g a g es es
c f g a f g a b as f des |
|
