|
|
| |
| AP |  | |
|
|
 | переводом Fragments Before и не только |
|
| |
Глава 5. Молитва богине материнства
После появления Мёртвой столицы прошёл год.
«Клан Мастифов» стал весьма известен в определённых кругах. Все видели в них команду охотников за наградами, которые истребляли опасных преступников. Поначалу – чтобы раздобыть денег на существование, но вскоре почти повсеместно в объявлениях о поимке или ликвидации очередного бандита исполнителями значились «Мастифы» – настолько искусными они были в этом деле. Конечно, это не могло не вызвать определённый интерес общественности, поскольку по силе и эффективности действий «Мастифы» значительно превосходили прочие кланы, насчитывавшие десятки, а то и сотни человек.
Но у них было ещё одно занятие, ради которого «Мастифы» и были созданы и которому отдавались поистине самозабвенно – истребление аркадийских солдат, а в особенности же – Судей, что заправляли в империи военными делами. Никто не знал, что за этим стояли «Мастифы», но слухи о таинственных убийствах расползались стремительно. Убийцы не оставляли следов и улик, а от тел оперативно и тщательно избавлялись. Когда в Аркадии внезапно начались исчезновения солдат, империя даже не подумала списать их на дезертирство, вызванное стрессом от перевода на службу в отдалённых приграничных регионах. Среди пропавших числились и Судьи, а уж они-то были просто воплощением истинной верности своему долгу и службе. Правительство объяснило всё это нападениями заговорщиков и приказало усилить ночные патрули, а солдатам предписало ни в коем случае не действовать поодиночке.
Всё это тоже входило в планы «Мастифов». Они стремились отомстить Аркадии. В трагедии, что уничтожила Набудис, они лишились всего, и теперь, движимые неутолимой яростью, шли по бесконечному пути воздаяния. Они поклялись сражаться до тех пор, пока не падёт империя, и безо всякой пощады расправлялись с теми, кто воевал под её знамёнами.
Всё же, то была невыполнимая клятва. Сколько бы они ни убивали солдат, вряд ли это смогло бы пошатнуть громадную державу. С таким же успехом они могли бы пытаться досуха вычерпать море обычным ведром.
Однако люди – не вода. Пусть вместе они сильны, ни один не сможет полностью избавиться от страха смерти. Поэтому империя держит свою армию под строжайшим контролем, не позволяя этому мечу ни затупиться, ни заржаветь. Но одних строгих уставов мало, и потому настоящую закалку воины проходят в бою – там, где, в отличие от учений, умирают не понарошку. Для армии в целом солдаты – не люди, а лишь орудия. Или нет, скорее даже псы. Слепо преданные, неспособные нарушить приказ или выйти из повиновения, добровольно отказавшиеся самостоятельно принимать решения, ибо за них всё уже решили хозяева.
А «Мастифы» заставили этих солдат осознать, что их ненавидят и что на них идёт охота. Действуя скрытно, не оставляя следов, инсургенты смогли заронить в сердца сильнейшей армии Ивалиса поистине потусторонний страх, который оказался сильнее извечной уверенности в собственной непобедимости. Этому немало поспособствовало недавнее нападение на дворец в Рабанастре, когда силы империи понесли огромные потери, и оставить этот факт без внимания стало невозможно. А поступившее от верхов приказание молчать обо всём, что касалось этого дела, только убедило солдат в истинности ходивших в народе слухов.
Рабанастр был гарнизоном Аркадии, и когда неоправданная жестокость имперских солдат поутихла, направившись в новое русло, жители захваченного города смогли вздохнуть посвободнее. Действия «Мастифов» позволили пусть немного, но всё же ослабить железную хватку империи на горле ни в чём не повинного народа. Впрочем, это был своего рода «побочный результат». Они не ставили целью освобождение мирного населения из-под гнёта имперской власти, нет. Они жили прошлым. Они хотели вернуть то, чего лишились в Набудисе, – прекрасно понимая, что это невозможно. Пленники воспоминаний о былом счастье, недосягаемых надежд и неисполнимых желаний, они не стремились избавиться от этих оков. Наоборот, они жаждали этих страданий.
Цель у них была лишь одна – убивать. Убивать без конца, где угодно, когда угодно.
Но из-за этого они и страдали. Их действия привели к тому, что нападать на аркадийских солдат становилось всё сложнее, а останься в живых хоть один свидетель – «Мастифам» придёт конец. Не опознать настолько приметную группу из представителей шести разных рас (весьма колоритных и поодиночке) будет невозможно. А если о них узнают власти, то тут уж империя не поскупится и наверняка развернёт поиски небывалых масштабов. И тогда останется лишь бежать во враждебную Розаррию, а это для «Мастифов» было равносильно смерти. Без возможности потрепать ненавистную империю их жизнь потеряет всякий смысл, а заканчивать свои дни в какой-нибудь сточной канаве никто из них не хотел. Имперские патрули теперь ходили по городу целыми отрядами и старались не терять друг друга из виду, что сводило на нет всякие шансы «Мастифов» совершить незаметное нападение. Напуганные загадочными убийствами солдаты не собирались терять бдительность. Конечно, это был неизбежный и закономерный результат. Но для одной из клана, Юноны, это было просто невыносимо – дни, прожитые без убийств, заставляли её мучаться и страдать.
До той чудовищной трагедии банга Юнона была обычной добропорядочной горожанкой, держала в Набудисе небольшую продуктовую лавку, вместе с мужем растила детей. Конечно, было не очень просто содержать всю семью, но её муж наладил поставки отборных товаров, это привлекло множество новых покупателей, и дела у супругов постепенно пошли в гору. Юнона была счастлива. Для неё, рано лишившейся родителей и выросшей в одиночестве, любимая семья, с которой можно делить смех и слёзы, была поистине величайшей радостью. Она чувствовала, что вместе с мужем и детьми сможет пережить любое горе, она обрела семью, самых близких людей, самых родных и незаменимых. Они были для неё смыслом жизни. Они были для неё всем.
И она лишилась всего этого. Те, кого она всем сердцем и душой любила – добрый и ласковый супруг, дети, без которых она не могла спокойно уснуть – все они в считанные мгновения были погребены под завалами. В том аду, что ещё недавно был городом, Юнона не смогла отыскать даже их тел. Истратив все силы на отчаянные попытки раскопать груды обломков от разрушенных домов, она долго неподвижно сидела под струями смешанного с мистом ливня. Лишь об одном думала тогда банга – почему её сердце всё ещё бьётся? Почему она не погибла вместе с ними? Её правая нога ниже колена отсутствовала, но огонь выжег рану, поэтому смерть от потери крови банге не грозила. Не осталось у неё и сил, чтобы самой оборвать собственную жизнь, поэтому Юнона сидела, словно статуя, и проклинала свою живучесть, необычную даже для народа банга.
Долго, очень долго Юнона сидела, не двигаясь и лишь об одном молясь – чтобы поскорее за ней пришла смерть. Её глаза ничего не видели, уши не слышали несмолкающий шорох дождя, нос не улавливал зловония, что исходило от непогребённых трупов, – все чувства словно бы уже умерли, и банга ждала лишь, когда в ней иссякнет жизнь. Она не знала, сколько прошло времени – часы, а может быть, дни. Ни один луч не мог пробиться сквозь пелену чёрных туч, поглотивших небо. Над умершим городом царила вечная ночь.
А потом – что-то коснулось её покалеченной ноги. Может, ей просто показалось, а может, это пришли из леса падальщики – их среди развалин ждал бы настоящий пир. Но ей было всё равно. Пусть бы даже её съели живьём, ей было уже всё равно. Она хотела умереть.
– Ты хочешь, чтобы смерть избавила тебя от страданий, купо? – услышала она сиплый шёпот мугла.
– Дай мне умереть, – хотела ответить ему банга, но иссохшее горло не повиновалось. К телу начали возвращаться ощущения, и первой вернулась боль. Словно волной прокатилась она по всему телу банги, будто огнём пылали содранные до кости пальцы, которыми она разгребала груды обломков, – и с этим пришло осознание, что она всё ещё жива. Острое разочарование добавилось к терзавшей её боли, заставило скорчиться в мучительной агонии.
– Я не стану тебе мешать, – тихо произнёс мугл Челви, напрягая сорванные связки. – Но и не буду взваливать на себя твои обиды. Если ты хочешь отплатить тем, кто сотворил это...
– О да, хочу! – в душе Юноны теперь была не только смерть. Какое-то новое, непроглядно-чёрное и нестерпимо горячее чувство возникло в ней, возвращая волю к жизни. Теперь она жаждала не умереть, а убивать. – Ради этого я пойду на всё, лишь бы дать им почувствовать то, что пришлось вынести мне.
– Тогда я дам тебе новую ногу, купо. И за причинённую боль они заплатят своими жизнями.
В этот момент стоявшая рядом жрица из расы ну-мо произнесла исцеляющее заклинание, и тело банги, только что стремившееся к смерти, в тот же миг вернулось к жизни. Тогда же закончилась прежняя жизнь Юноны: она перестала быть той добродушной бангой, способной радоваться и горевать любым мелочам жизни. Теперь месть была нужна ей как воздух, и жила она одной лишь жаждой убивать имперских солдат.
Челви оказался поистине гениальным механиком. Как и обещал, он сделал для Юноны ногу – стальной протез, снабжённый чудовищной мощи пороховым механизмом. И пока мугл трудился над конструкцией, банга тренировала своё тело. Упражнения на растяжку, на ловкость, силовые, – она делала по несколько сотен подходов в день, а если достигала предела своей выносливости, то рядом всегда была Ифигения с исцеляющими заклятиями, и упорные, если не сказать сумасшедшие, тренировки продолжались. Она с головой уходила в это занятие, изнуряла и выматывала себя, однако даже терзавшая её тело боль ни на минуту не могла заглушить страдания её души.
Луна успела смениться трижды, и к этому времени Юнона обзавелась мускулами, которым позавидовал бы лучший охотник народа банга. Не добейся она такого результата – наверняка сошла бы с ума, ведь изготовленный Челви протез был не из тех, которыми под силу пользоваться любому. В момент воспламенения пороха отдача ударяла в место соединения протеза с ногой, и ощущения были, словно тысячи раскалённых игл впиваются в плоть. Однако банга смогла это выдержать. Её натренированное тело успешно справлялось с силой отдачи.
Таким образом Юнона обзавелась сразу двумя оружиями. Первым была новая нога, а вторым – само её тело в броне крепких мускулов. Банга отказывалась брать в руки меч или, скажем, палицу, но не только и не столько потому, что не умела ими пользоваться. Просто больше всего ей нравилось всем телом ощущать, как сминается и рвётся от сокрушительного удара плоть врага, как лопаются доспехи и с хрустом ломаются кости. Она упивалась болью сильных противников, когда живым снарядом на огромной скорости врезалась в них, пробивая любую защиту. Банга свято верила, что погибшие в Набудисе возрадуются этим жертвам.
Но сейчас, когда Юнона не могла вволю убивать аркадийских солдат, к ней возвращалось состояние из того дня, когда она желала лишь умереть поскорее. Её душа была пуста. Убийства давали банге силы к существованию, но не могли заполнить эту зияющую пустоту, а наоборот, лишь порождали новую. У неё был лишь один путь, путь мести, а за его пределами не было ничего. Чем дольше тянулись дни без убийств, тем труднее ей становилось даже дышать. Шрамы от ожогов, уже, казалось бы, давно отболевшие своё, снова напоминали о себе, и банге хотелось поскорее унять этот болезненный зуд. И хотя каждая отдача от нанесённого Юноной сокрушительного удара по чуть-чуть расшатывала что-то в самой потаённой глубине крепкого тела, она не придавала этому особо значения.
Изголодавшаяся собака нетерпеливо щёлкала острыми клыками в ожидании неосторожной жертвы.
Шестёрка «Мастифов» расположилась в Бужербе, Небесном городе.
Там-то до них и дошли известия о том, что считавшаяся сильнейшей Восьмая Воздушная эскадра Аркадии с флагманом «Левиафан» во главе была непостижимым образом разбита и уничтожена в небе над Ягдом Энса. Сильнее всего эта новость потрясла вожака «Мастифов», мугла Челви. Ходили слухи, что это могло быть результатом внезапной атаки Розаррии, но муглу-механику, выросшему в Гоуге, была прекрасно известна разница в уровне технического развития этих двух империй. Даже если предположить, что шпионам Розаррии каким-то образом удалось заполучить чертежи и технологию производства нового вида магицита, который только-только поступил на вооружение в Аркадии и позволял её кораблям свободно перемещаться над Ягдами, требовалось как минимум полгода, прежде чем эту технологию можно будет использовать в настоящей битве. Поэтому у военных сил Розаррии не было никаких шансов выстоять против воздушного флота Аркадии в небе над Ягдом. Используя свои информационные каналы, Челви собрал показания всех свидетелей гибели Восьмой эскадры и после тщательного анализа пришёл к выводу, что произошедшее в тот день было результатом феномена, очень похожего на тот, что уничтожил Набудис, если не точно такого же.
Раз им удалось проделать это во второй раз, то удастся и в третий, четвёртый и так далее. А уж имперские учёные с их способностями наверняка смогут развить и доработать технологии, стоящие за этим явлением, и создать оружие, наделённое ещё большей разрушительной мощью. И Челви знал учёного, чьей гениальности для такого хватило бы с лихвой, – Сидольфус Демен Бунанса, он же Доктор Сид, хьюм-учёный, глава секретной лаборатории Драклор. Именно он был автором большинства секретных разработок имперского вооружения. Челви узнал о его эпохальных открытиях ещё в юности, когда жил в Гоуге. Уже тогда способности мугла, исключительные даже по меркам его народа, меркли в сравнении с теми, что являл Сид.
Конечно, Челви осознавал, что клану из шести убийц не под силу что-то кардинально изменить. Однако существовала вероятность, что в сложившихся обстоятельствах никто кроме него не додумается воспользоваться ситуацией, и поэтому «Мастифы» отправились в сохранявшую нейтралитет Бужербу. По слухам, здесь находилась база повстанческих сил, которые вели подготовку к нападению, сохраняя при этом видимость верности империи, и Челви хотел разузнать об этом подробнее. После прибытия мугл без устали рыскал по городу в компании Ифигении. Лишившись голоса, он был вынужден пользоваться специальным устройством, а оно в свою очередь каждый раз вызывало у собеседников замешательство и недоверие. Поэтому Челви и брал с собой мудрую ну-мо, которая помогала устранять возникающие недопонимания.
Мечник Фуксия целыми днями где-то пропадал. После трагедии Набудиса он лишился памяти и не помнил о себе ничего, кроме имени, поэтому искал какие-нибудь зацепки, способные приподнять завесу над его прошлым. Впервые оказавшись на парящем континенте, он обследовал каждый уголок и закоулок. И рядом всегда была Аврора. Куда бы ни пошёл Фуксия, виера неотступно следовала за ним, укрывшись в тенях, словно верная телохранительница.
И так получилось, что Айгер и Юнона оставались вдвоём. В этом, конечно, не было ничего необычного. Поскольку в чистой силе Айгер превосходил даже Юнону, а вот сражаться так и не выучился, в клане ему была отведена роль носильщика-уборщика. Он избавлялся от трупов убитых солдат, брал заказы и получал деньги за уничтожение преступников, таскал всякие детали и инструменты, которые заказывал Челви. Кроме того на нём лежала обязанность присматривать за Юноной, которая была вынуждена днём скрываться из-за своего приметного внешнего вида.
Впрочем, такое положение вещей Айгера нисколько не расстраивало. Наоборот, он был даже рад, что ему не приходится убивать. Вообще, он был единственным из клана, кого трагедия Набудиса не затронула, и поэтому такой глубокой ненависти к Аркадии не питал. Конечно, любить империю ему тоже было не за что: после капитуляции его родной Далмаски и установления там новых порядков можно было забыть о равных правах для всех рас и отсутствии дискриминации, – но даже когда пришлось бежать из Рабанастра, у Айгера и мысли не возникло о том, чтобы убивать имперских солдат. Одиночкам вроде него достаточно было найти местечко, где можно тихо-мирно жить, а большего и не надо. Айгер понимал, что каких-то серьёзных личных мотивов, связывавших его с «Мастифами», не было. Просто так вышло, что он оказался свидетелем рождения клана, а чуть ранее был спасён Фуксией и принёс клятву, отдавая свою жизнь в полное распоряжение мечника. Сиик по природе своей терпеть не мог споров и распрей, так что действия «Мастифов», для которых главной целью было убийство имперских солдат, отнюдь не приходились ему по душе. Айгера не раз и не два посещали мысли о побеге, но он чётко осознавал, что ему, знающему об истинном лице клана, не дадут уйти просто так. Айгер знал – вздумай он сбежать, смертоносные чёрные клинки Фуксии отыщут его даже на краю земли. Сиик чувствовал необъяснимое безумие, что таилось в глубине непроглядно-чёрных глаз мечника. И тот же Челви, такой милый на первый взгляд, расправился бы с предателем, даже глазом не моргнув, а Ифигения с Авророй вряд ли стали бы его останавливать. Однажды вступив на путь клана, сиик не мог больше с него сойти – если дорожил своей жизнью, конечно. Клятва на крови держала крепко.
Однако при всём при этом Айгер искренне сочувствовал Юноне. Сейчас, по прошествии года после трагедии, породившей Мёртвую столицу, он мог представить себе, какой силы ненависть таилась в сердцах выживших. Если бы что-то подобное случилось в Рабанастре, Айгер без раздумий положил бы жизнь ради мести и без колебаний запятнал бы свои руки кровью. Сиик воспринимал как должное тот факт, что «Мастифы» держались вместе, почти ничего друг о друге не зная. Однако причина ненависти Юноны была ему известна и понятна. Айгер не раз слышал, как дождливыми ночами, страдая от фантомных болей в исчезнувшей ноге, банга сквозь сон называла имена, словно звала кого-то. И он понимал – это были имена тех, кого унесла трагедия, уничтожившая Набудис. Имена её любимых – мужа и маленьких детей. Поэтому Айгер считал, что Юнона имеет право на эту ненависть. Она смогла избежать падения в чёрную бездну, потому что нашла способ выплеснуть сжигавшую её изнутри ярость и наконец-то обрести хоть какое-то спокойствие.
А ещё он думал о том, куда ведёт этот путь вечной ненависти и бесчисленных убийств. Есть ли хоть что-то в конце этого пути? «Мастифы» смогли бы уничтожить Аркадию, если бы обладали безграничными силами и вечной жизнью – но даже тогда, смогла бы Юнона после этого отыскать для себя новый смысл существования?
Айгеру ещё не приходилось убивать самому, но он знал: убийства ни к чему не ведут. Он чувствовал это на уровне инстинктов. Будь это во имя мести или чего другого – всё равно исходом таких действий будет «ничто». Когда утихнет яростно пылающий гнев, останется лишь бескрайняя пустота и тьма. Непроглядная, глубокая, пропитанная ненавистью, такая же, как и та, что окутывает теперь проклятую Мёртвую столицу. Никаких трупов не хватит, чтобы создать дорожку, по которой можно было бы выбраться из этого болота. Тела стремительно сгниют, превращаясь в жидкую грязь, и болото станет лишь глубже и шире, а шансы выбраться сойдут на нет. Айгер представлял себе, как медленно погружается в эту грязь Юнона, как болото неторопливо поглощает её – и не мог сдержать дрожь. Именно это ждало его в конце пути. Юнона шла к неминуемой смерти, и то же самое ждало и сиика, ведь они были в одной лодке под названием «Клан Мастифов».
В Бужербе «Мастифы» провели уже почти неделю, и с каждым днём Юноне становилось всё труднее сдерживать своё нетерпение и раздражение. Клану пришлось временно прекратить убийства ещё до отправления в Небесный город, а поскольку после разгрома Восьмой эскадры число имперских солдат в Бужербе значительно сократилось, а меры предосторожности пропорционально возросли, шансов поохотиться никак не выпадало. Юноне не давала покоя мысль о том, что ей, возможно, больше никогда не удастся свершить свою месть.
Они сняли небольшой домик, в котором обычно жили приезжие рабочие шахт Лусу. А поскольку рабочие эти были народом неспокойным и буянистым, сам домик и вся мебель в нём были достаточно прочными, чтобы выдержать их разгулы. Юнона проводила дни, с понурым видом сидя за столом. Она не срывала свою злость на Айгере, она просто молча сидела, неосознанно повторяя одно и то же движение – стискивая пальцами твёрдую, как камень, крышку стола. На пальцах Юноны не было напоминающих стамески когтей, характерных для народа банга, – она лишилась их ещё в Набудисе, когда разгребала груды обломков. Но эти пальцы оставляли в каменно-твёрдой столешнице глубокие следы. Банга обладала поистине чудовищной силой, раз была способна, просто стиснув толстую доску пальцами, продавить её почти насквозь. Конечно, без последствий это не обходилось: кончики пальцев были изодраны в кровь, которая, впитываясь, окрашивала дерево в чёрный цвет. Айгер мог оценить всю глубину терзавших бангу страданий, но вот помочь ей был не в силах.
– Слушай, Юно, – набравшись смелости, заговорил он с ней однажды, когда она всё так же молча сидела, опустив голову, пока сиик смазывал её истерзанные пальцы целебной мазью. – Не хочешь, ну... Сходить выпить, например? Я тут неподалёку заприметил неплохой трактирчик, где можно посидеть спокойно, и никто пялиться не будет. Ну, знаешь, развеяться немного...
– Я не пью, – голос банги был негромким и зловещим. – Если я захмелею, то пойду убивать аркадийцев направо и налево. Поэтому я не буду пить, пока не закончится наша охота, пока я не выслежу каждого из них и не прикончу осознанно. Ты ведь понимаешь?
– Понимаю, конечно, – поспешно заверил её Айгер, вовремя сдержавшись, чтобы не добавить «Значит, ты до самой смерти пить не будешь», и ненадолго умолк, но снова собрался с духом и сказал: – Но... нужно ведь что-то делать, а то ты такими темпами вообще с ума сойдёшь. Надо хоть иногда ненадолго забыть свою ненависть к Аркадии...
– Забыть?! – Юнона вскинула голову, глаза под железной маской вспыхнули яростным огнём, а руки сжались в кулаки, и едва унявшаяся кровь снова окрасила пальцы банги. – Крики моих детей до сих пор звучат у меня в ушах. Мой муж, охваченный огнём, стоит у меня перед глазами, даже если я зажмурюсь. Забыть, ха! Думаешь, мне это по силам?!
Айгер молчал, словно придавленный исходившей от неё яростью, а банга говорила, как будто не выдержала возведённая внутри плотина, и вырвалось наружу всё то, что она так долго держала в себе.
– Да я бы с радостью сошла с ума от этой ненависти. Так было бы намного легче. Но у меня не получается. О своей погибшей семье помню только я – но даже эта мысль не сводит меня с ума. Мне не убежать. И поэтому я должна убивать. И какой смысл мне жить, если я не смогу дать аркадийцам почувствовать хотя бы сотую долю тех страданий, что выпали моим детям и мужу?
– Юно...
– И пусть даже это будут не военные, – голос Юноны вдруг стал спокойным и даже мягким. – Раз здесь нет солдат, подойдёт кто угодно. Эти аркадийцы живут себе, даже не подозревая, какой ад обрушили на нас... Дети, старики, да мало ли кто – я никому не дам пощады.
– Так ты что... мирных жителей, что ли?! – у Айгера внутри всё оборвалось. Если Юнона перейдёт границу негласного устава клана – убивать только военных – то превратится в проклинаемую убийцу без надежды на спасение.
– А ты сам подумай, кем были большинство погибших в Набудисе, – усмехнулась банга, подхватывая свой старый изодранный плащ и направляясь к двери.
Снаружи уже сгущались сумерки, вытесняя из заоблачного города солнечный свет. Солнце ещё не полностью ушло за лежащий далеко внизу горизонт и освещало небо, но тьма постепенно окутывала улицы.
– Юно, ты куда?..
– Развеяться. И не смей ходить за мной, усёк?
Она с силой захлопнула за собой дверь, так что задрожали стёкла в окнах. Там за окном ещё можно было увидеть, как банга, накинув капюшон, свернула на одну из улиц и растворилась в укрывавшей город темноте.
Айгер не пошёл за ней. Какое-то время он просто сидел, отстранённо глядя на оставленные бангой вмятины на столешнице. Сиик не зажигал лампу, и в комнате было темно, но эти следы казались чернее даже царящего вокруг мрака. Как будто чёрная ненависть Юноны стекала с её пальцев и застыла там антрацитовыми сгустками.
Довольно долго сиик ждал её возвращения. Ночь опустилась на Бужербу, уличные огни мерцали за окном, уходя вдаль светящимися ниточками. Близилась полночь. Айгер знал, что Челви с Ифигенией вряд ли вернутся сегодня: они наконец-то вышли на контакт с местными повстанцами и последние несколько дней почти не появлялись. Если они и приходили, то далеко заполночь, и ещё до рассвета снова уходили. Что до Фуксии и Авроры – это двое, похоже, вообще не намеревались появляться в убежище, только выходя на связь в условленное время. По крайней мере, они не имели обыкновения возвращаться так поздно.
Айгер сидел, глядя на поднимавшуюся в зенит луну, и ждал. Впервые в жизни ему хотелось напиться, по-настоящему, чего-нибудь настолько крепкого, чтобы обжигало глотку, лишь бы хоть на час забыть обо всём. Вспомнив, что трактир, в который он приглашал Юнону, работает допоздна, сиик отправился на тёмные улицы Небесного города. Ночной воздух был довольно прохладным, поэтому Айгер заторопился к своей цели, на Облачную улицу.
В трактире, несмотря на поздний час, было людно. Айгер заметил у стойки свободное место, пробрался туда и заказал по совету трактирщика «Душу Бужербы». Судя по всему, она обладала глубоким насыщенным вкусом и довольно высоким градусом, но Айгер толком не ощутил ни того, ни другого. Опрокидывая одну стопку за другой, но всё равно не хмелея, он понял, что искать успокоения в выпивке – бессмысленная затея. Сиик решил отправиться на поиски Юноны и направился было к выходу, но тут его слуха достиг разговор двух банга, сидевших рядом. Судя по всему, это были наёмники, которые защищали шахтёров Лусу от монстров, живущих в копях.
– Не, это аркадийские богачи совсем уже рехнулись. Думают, что весь мир вокруг них вертится, не иначе.
– И не говори. Это ж надо додуматься – на ночь глядя переться шахты смотреть. Совсем мозгов нет. Их ж там монстры схарчат, и вся недолга. Ну, будем.
Они подняли свои кружки с каким-то дешёвым пойлом, чокаясь, и залпом осушили их чуть ли не до половины.
– Не, я понимаю, им нужны проводники, но мы-то тоже своими жизнями дорожим. Хорошо ещё, что мы нашли их у моста Ольтам, а то дальше я б ни за какие шиши не полез, – банга подкинул пару монет из тех, что удалось выручить за спасение. – Говорят, они по пути отыскали какой-то ключ и пробрались с ним аж до одиннадцатого забоя. Вот интересно, от монстров они золотом откупаться собирались?
– Ух ё, да туда ж даже днём никто сунуться не рискнёт! Вот ведь безмозглая семейка... Так чего, я слыхал, сына нашли?
– Не-а, мы только родителей смогли вытащить.
Слушая этот разговор, Айгер чувствовал, как вдоль позвоночника ползёт зловещий холодок.
– Отец с матерью живы остались, хотя их изрядно потрепало. Сам посуди – кто-то на них напал, да и ребёнка найти не могут.
– Лучше и не думать, что эти твари с ним сделают...
– Да уж. Родители эти с ума сходят, требуют, чтоб мы шли их дитятко искать. А он заплутал-то рядом с одиннадцатым забоем, кто ж туда в здравом уме посреди ночи на поиски пойдёт? Решили с утра группу выслать, да на том нас и отпустили.
– Хе... Вроде и поделом им, а всё равно жаль. Наутро не поисковиков, а гробовщиков снаряжать надо будет.
– Ага. Родители нас озолотить обещали, если отыщем, но я воздержусь, пожалуй. Не очень-то охота видеть, что от их сынишки осталось.
Не в силах больше слушать, Айгер стремглав вылетел из трактира, промчался по улицам до домика и свернул на дорогу, что вела к шахтам Лусу – туда, где в сумерках скрылась ушедшая ранее Юнона. Перед входом в шахты несли ночной дозор стражники, но поскольку это были вольнонаёмные охранники, особого служебного рвения они не проявляли и сейчас мирно грелись у костра, о чём-то переговариваясь. Незаметно проскользнув мимо них в темноте, Айгер кинулся в разверстый зев подземного хода.
Как и говорили те наёмники в таверне, спускаться в шахты после захода солнца было равносильно самоубийству. Ночью жилы магицита начинали светиться, и концентрация миста сильно повышалась по сравнению с дневным временем. Из-за этого монстры становились куда кровожаднее, да ещё вылезали из своих укрывищ духи и призраки, которые днём предпочитали прятаться. Но Айгер словно позабыл обо всех этих опасностях. Он был безоружен, но не чувствовал страха. Возможно, он всё же был пьян – до такой степени, когда теряется способность мыслить здраво и остаётся только бесшабашная отчаянная смелость. Как бы там ни было, он бежал вперёд, и мысль, что может быть уже слишком поздно, не покидала его. Айгер хотел остановить Юнону. Если она поднимет руку на ребёнка, пусть даже и аркадийца, её душа отправится прямиком в ад. Айгер не мог этого допустить, он не хотел, чтобы Юнона сама лишала себя последней надежды на светлое будущее.
Вскоре сиик добрался до упомянутого бангами моста Ольтам. Этот огромный мост тянулся в глубины парящего континента, обозначая богатые залежи магицита. Ночной ветер завывал в изломах скальных стен по обе стороны, где пролегали рельсы для вывоза руды. В пещерах, что лежали по ту сторону, начинались владения монстров, которых так боялись банги-наёмники. Айгер двинулся через мост, и тут сквозь завывание ветра его слуха достиг другой звук – тихий скрежет металла. Он шёл снизу и постепенно приближался.
Из тоннеля впереди появилась тележка. Разглядев, что толкала её крупная банга в железной маске, Айгер окончательно пал духом. Он ведь, хоть и пришёл сюда в поисках Юноны, на самом деле до последнего надеялся, что её здесь не окажется, что она тут ни при чём, и ребёнка действительно утащили монстры. Заметив стоящего посреди моста Айгера, Юнона оставила тележку и подошла к нему, подволакивая стальную ногу. Её плащ был изорван ещё больше и покрыт какими-то чёрными пятнами. От банги пахло кровью.
– Юно... Ты всё-таки...
– Я же велела не ходить за мной! – огрызнулась банга, но, поняв состояние Айгера, лишь усмехнулась. – А, вот оно что... Ну, по крайней мере, я смогла развеяться.
– Но зачем?.. Ты ведь ещё можешь найти своё счастье...
– Счастье? Я никогда больше не познаю счастья. Я не имею на это права, – она прошла мимо понурившегося Айгера. – Я устала и хочу спать, так что иду домой. А ты отвези вон ту тележку к выходу.
Юнона скрылась в тоннеле, а Айгер всё так же молча стоял, пока звук её шагов не стих вдали. Он всё-таки не успел – эта мысль будто когтями сдавливала сердце, так что даже дышать становилось трудно.
Из горестных раздумий его вырвал какой-то посторонний звук. Айгер вскинулся, озираясь в поисках монстров, но звук доносился из тележки. И вот тогда до сиика дошло, что было в словах Юноны что-то странное. Зачем она приволокла сюда эту тележку да ещё и поручила ему доставить её наружу?
Айгер подбежал к тележке, заглянул внутрь и не удержался от вскрика: внутри спал мальчик, одетый как знатный аркадиец. Он был цел и невредим и спал крепко, видимо, измотанный недавно пережитым страхом. Айгер не сразу понял, что всё это значило. Юнона напала на семью аркадийских путешественников и украла их ребёнка, но всё-таки одумалась и не совершила ничего непоправимого? Или же дело в другом?..
– Эй! – окликнули его. Айгер от неожиданности подскочил на месте. – А ты-то что тут делаешь?
Из густых теней появился Фуксия. Рядом с ним – неизменная спутница-виера.
– Фуксия! Аврора!
– Юнона решила уйти без нас? – мечник заглянул в тележку и чуть нахмурился.
– А вы тут что?..
– Сейчас мы не можем охотиться на имперцев, но всё равно нужно держать себя в форме. Мы с Авророй охотились на монстров в глубине шахт.
– Не мы на них, а они на нас. Мы просто отбивались.
– Но в итоге вышла неплохая тренировка, – Фуксия покосился на сердито поджавшую губы виеру и продолжил, – Мы уже собирались уходить, но увидели кое-что занятное. Гаргулья тащила вот этого ребёнка, а за ней гналась Юнона.
Айгер мигом просиял.
– Тогда, получается!..
– Да, она хотела его спасти. Минутное промедление, и его бы уже не было в живых.
– Вот как... Вот оно что, Юно...
Всё-таки на ту семью напал монстр и утащил ребёнка с собой, а Юнона видела это и отправилась следом за ним в глубь шахт, чтобы вернуть мальчика.
– Тоже мне, добрячка, – Фуксия скривился, словно в рот ему попало что-то донельзя кислое. – Плюнула бы на этого аркадийского щенка, и дело с концом. Да, мы условились не трогать мирных жителей, но так рисковать ради какого-то недоноска...
– Ты не прав, Фуксия. Я считаю, что Юно поступила верно. Нельзя детей бросать на верную смерть, пусть даже они и аркадийцы...
Тут Айгер поспешно умолк, осознав, что впервые за всё время осмелился поспорить с Фуксией. Однако мечник, вопреки ожиданиям, не стал его за это отчитывать.
– Возвращаемся. Я голоден, как целая стая волков. Айгер, как придём, приготовь чего-нибудь.
– Непременно! – отозвался сиик. – Вот только мальчонку стражникам на выходе оставлю.
Впервые за всё время пребывания в клане Айгер чувствовал себя так легко и радостно. Если теперь ненависть Юноны хоть немножко утихнет, если она сможет найти смысл жизни в чём-то помимо убийств, то, как знать, может, и для сиика найдётся в этом мире какая-то надежда.
А Юнона в это время молча терзалась, спрашивая себя, почему она спасла этого ребёнка. Её собственные дети погибли, как и все в Набудисе, так почему же она пришла на выручку этому аркадийскому мальчишке? Она ведь поклялась их ненавидеть, проклинать и убивать, именно это дало ей силы подняться из руин, где она ждала смерти. Месть позволила её сердцу вырваться из плена пустоты и продолжать биться – так почему же? Она и подумать не могла, что когда-нибудь протянет руку помощи тому, кто живёт под защитой империи, не зная горестей и бед. Должно быть, она сошла с ума.
Но больше всего банга не могла себе простить то чувство, что теперь таилось в самой глубине её сердца. Совсем-совсем крошечное, словно песчинка, оно никак не могло зародиться из бушевавшей в ней ненависти. Рождённое из чужой спасённой жизни, всего лишь крохотный осколок – но сколько же в нём было тепла.
И как бы она ни противилась, плач её детей словно бы отдалялся, становясь всё тише, а видение умирающего мужа будто бы подёргивалось туманной дымкой. Если это были непреложные законы жизни, то Юнона предпочла бы умереть, сохранив свои воспоминания. Она обрела крупицу надежды на будущее, но хотела остаться скованной прошлым. Банга тихо и горько плакала.
Её любимые дети исчезали в темноте ночного неба, а следом за ними – избавившиеся от страданий души всех тех детей, что пали жертвами обитавшего в подземных тоннелях монстра.
Они отправлялись на небеса.
Исправлено: Драконка, 09 августа 2011, 22:24Если я попаду на необитаемый остров, он станет обитаемым. Поэтому я возьму с собой такую вещь, которая сможет опять сделать его необитаемым. Например, верёвку.©
Final Fantasy Whatever
Задай вопрос друзяшкам на новом месте! |
|
